Гусман де Альфараче. Часть первая

Поэтому я и говорю: удивляться тут нечему; напротив, было бы чудом, если бы добился справедливости человек, который не умеет и не может защитить свое право. А мой отец не только был не виновен, но и дело повел толково, — вот его и оправдали. Во время следствия он искусно обелил себя и уличил свидетелей в пристрастии, доказав, что их обвинения — пустые догадки и досужие домыслы.

Вот-вот! Я опять слышу голос клеветника, что-де об отце, кроме того, поговаривали, будто он завивался, красился и всякое другое, о чем умолчу; что денег он не жалел, не скупился на подарки и что в судах за него хлопотали женщины. Ох, все это мне как нож острый! Будь ты проклят, злопыхатель! До чего же ты назойлив и несносен! Но на сей раз можешь радоваться — больше я не стану отвечать на твои придирки: чтобы опровергнуть все твои хитросплетения, и вечности не хватит. Итак, я не утверждаю, что ты несешь вздор и что речи твои не подтвердятся, когда обнаружится вся истина. Разумеется, стыд и срам, если в судах царят такие порядки, но что поделаешь! Избави нас бог от судьи-самодура, от писца-недруга и ото всех судейских хапуг.

Но если тебе любо идти на поводу у черни, покоряясь ее суду и голосу, в коих нет ни силы, ни истины, как нет их в ней самой, ты все же подумай: разве сказанного тобой достаточно, чтобы не колеблясь обвинить моего отца? И если, по мнению некоторых врачей, такие порядки надо считать недугом, то кто вправе сказать, что болен был один лишь мой отец? Что ж до обычая завиваться и прочего непотребства, я отнюдь этого не одобряю, равно как и тех людей в Испании, которые терпят подобное бесстыдство; тем паче не похвалю я самих этих бесстыдников.

Скажу тебе, каким я помню своего отца. Лицо у него было белое, румяное, волосы светлые, вьющиеся и большие голубые глаза. Хохолок и косицы на висках так и вились колечками. Если все это природное, от бога, неужто должен был он вымазать себе лицо сажей, чтобы зря пропадало такое добро? Но если, как ты говоришь, он применял притирания и мази, если его зубы и руки, которыми все восхищались, были так белы благодаря всяческим порошкам, снадобьям, пахучему мылу и прочей дряни, — я первый признаю, что ты прав, и стану заклятым врагом собственного отца и всех, кто занимается такими делами. Это — женоподобные неженки, все их осуждают и подозревают во всяких низостях, ибо они намазаны и расфуфырены, словно женщины, которые румянами и белилами тщатся восполнить недостаток красоты, нанося ущерб и здоровью и кошельку. Достойно сожаления, что не только дурнушки, но и весьма красивые женщины пользуются такими средствами и, надеясь стать краше, начинают мазаться еще с утра, лежа в постели, а кончают только в полдень, когда стол уже накрыт к обеду. Потому я и скажу: хозяйке румяна да уборы — дому нужда и горе. Но если это предосудительно для женщин, то что же сказать о мужчинах?

О, мерзость неописуемая, о, позор неслыханный! Читатель, ты не сможешь упрекнуть меня в том, что я ослеплен любовью к отцу и обольщен приверженностью к отечеству. Нет, я не погрешу против разума и истины. Но для всякого зла можно найти извинения; и если мой отец и был не без греха, я расскажу тебе к слову об одном удивительном случае, который произошел в те времена. Да принесет мой рассказ тебе пользу, а мне утешение, — на миру и смерть красна.

В тысяча пятьсот двенадцатом году шли в Италии ожесточенные войны [33] . И вот в Равенне, незадолго до того, как ее разграбили [34] , родилось невиданное чудище, коему все изумлялись чрезвычайно. Верхняя половина туловища, начиная от пояса, была у него человечья, так же как голова и лицо, только на лбу торчал рог. Вместо рук были два крыла, как у летучей мыши, на груди — пифагорова буква [35] , а посреди живота — правильный крест. Было это чудище двуполым, с весьма заметными признаками обоих полов, и имело всего одну ногу, которая заканчивалась лапой коршуна с крючковатыми когтями. На коленном суставе сидел один глаз.

33

…шли в Италии ожесточенные войны. — Французский король Людовик XII (1462—1515; правил с 1498 г.), начиная с 1499 г. осуществил несколько военных походов в Италию с целью завладеть Миланским герцогством и утвердить свое господство в Северной Италии. Однако в 1512 г. по инициативе папы Юлия II против французов была создана «Священная лига», куда входили Испания и Англия, и Людовик XII, потерпев ряд поражений и лишившись Миланского герцогства, был вынужден заключить мир (1514).

34

…в Равенне, незадолго до того, как ее разграбили… — Равенна была разграблена французами в апреле 1512 г.

35

…пифагорова буква … — По преданию, буква (ипсилон) была прибавлена к греческому алфавиту знаменитым философом и математиком Пифагором (ок. 580—500 гг. до н. э.), который взял за образец для нее журавлиный ключ.

Столь необычайное уродство повергло всех в недоумение, и нашлись ученые, которые, рассудив, что подобные чудища всегда являют нам знамение небес, пытались объяснить смысл сего дива. Среди многих толкований самым удачным признано было следующее: рог чудища означает гордыню и честолюбие, крылья — непостоянство и легкомыслие, отсутствие рук — неспособность к добрым делам, лапа хищной птицы — страсть к грабежу, к ростовщичеству и скаредность, глаз на колене — приверженность к суете и мирским утехам, двойственность пола — содомию [36] и скотскую похоть. А надобно сказать, что пороки эти процветали тогда по всей Италии, за что бог и покарал ее, наслав войны и распри. Однако крест и буква , как утверждали толкователи, были приметы благие и утешительные, ибо на груди — символ добродетели, а крест на животе означает, что, коль скоро итальянцы обуздают свои гнусные вожделения и откроют сердца для добродетели, бог дарует им мир и смягчит свой гнев.

36

Содомия — здесь в первоначальном значении (мужеложество), по названию библейского города Содома.

Но раз такая перемена не совершилась, думаю, тебе ясно, что среди всего этого безобразия отец мой только не отставал от других. А вот ежели ты, читатель, согрешишь, вина твоя будет куда тяжелей, ибо ты прошел лучшую школу. Да удержит нас господь дланью своей и не даст нам впасть в подобные и иные прегрешения, ибо все мы люди-человеки.

ГЛАВА II, в которой Гусман де Альфараче продолжает рассказ о своих родителях и повествует о том, как они встретились и как началась их любовь

Возвращаюсь к своему рассказу. Если не ошибаюсь, я уже говорил, что мой отец, исполнив положенную епитимию, приехал в Севилью, чтобы взыскать долг с компаньона. Немало там было всяких споров и разговоров, пришлось кой-кого подмазать и умаслить, и если бы отец не принял необходимых мер, не миновать бы ему тюрьмы; но он сумел очиститься от своей чесотки так основательно, что врагам не удалось найти ни одного пятнышка, ни одного уязвимого местечка. И компаньон и мой отец всячески хитрили и изворачивались: один старался не возвратить долг целиком, другой — не потерять все состояние и урвать с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Полученные деньги мой отец пустил в оборот. И снова пошла колода по кругу, да так ловко и удачливо сдавал он и брал взятки, что вскоре зарабатывал уже не только на обед, но и на ужин. Отец обзавелся приличным жильем и, желая обосноваться в этих краях, купил загородный дом с садом в Сан-Хуан-де-Альфараче [37] , излюбленном месте развлечений севильских жителей, всего в полулиге [38] от города, и частенько наезжал туда, особливо летними вечерами, повеселиться и попировать.

37

Сан-Хуан-де-Альфараче — селение вблизи Севильи, знаменитое своими садами.

38

Лига — испанская мера длины, равная 5,6 километра.

Севильские купцы обычно устраивают биржу и заключают торговые сделки в галерее, называемой Градас [39] , которая окружает кафедральный собор наподобие длинной веранды на высоте груди стоящего на мостовой человека; вся она огорожена массивными мраморными колоннами и тяжелыми цепями. И вот однажды, когда отец прохаживался там вместе с другими купцами, в собор проследовала процессия совершить обряд крещения. Люди судачили, что младенец — незаконный сын какого-то важного сеньора. Смешавшись с толпой, отец вошел внутрь собора и пробрался к самой купели, чтобы получше разглядеть мою будущую матушку, — она была крестной в паре с неким престарелым кабальеро в мундире, отставным военным, получавшим большие доходы от пожалованных церковью земель [40] . Моя матушка была женщина статная, благовоспитанная, изящная, молодая, пригожая, разумная и весьма привлекательная. Залюбовавшись ею, отец мой, пораженный столь дивной красотой, простоял до самого конца церемонии. Лицо ее пленяло природными чарами без помощи белил и румян, наряд был изыскан и умело подобран, каждая мелочь на своем месте, — во всем она была так хороша, что и словами не передать и кистью не написать. Что до моего отца, то о его наружности и приятных манерах я уже вам рассказал.

39

Градас (буквально «ступени») — любимое место свиданий и прогулок, а также сборищ пикаро.

40

…от пожалованных церковью земель. — Севильскому кафедральному собору была с XIII в. присвоена привилегия назначать пожизненные ренты («энкомьенды») духовным лицам и военным. Старый кабальеро был командором ордена (об этом говорится дальше).

В таких мужчинах, каким был мой отец, женщинам чудится бог весть что: им кажется, что тут они не встретят обычных людских слабостей. Матушка сразу заметила, как пристально на нее смотрят, и немало тому обрадовалась, хотя чувств своих не выдала. Ведь и самой высокопоставленной даме лестно, когда на нее смотрит мужчина, пусть даже низкого звания. Так переговаривались они глазами, не размыкая уст, и в такой беседе открыли друг другу сердца, неспособные в подобных случаях притворяться. Отцу удалось разузнать о красавице лишь то, что она любовница старого кабальеро, который содержит ее в большой строгости. Дама удалилась из собора, а мой отец совсем потерял покой, будучи не в силах забыть о ней ни на миг.

Чтобы снова ее увидеть, он пускался на всевозможные хитрости, но, кроме как в дни больших праздников, в церкви, ему не удавалось с нею встретиться. Капля долбит камень, упорство одолевает все препоны, и кто настойчив, всегда добьется успеха. Мой отец долго думал да гадал и в конце концов нашел ходы к своей милой, прибегнув к помощи некоей почтенной дуэньи в чепце с длинными лентами. Такие особы — служанки сатаны; их руками он подтачивает и сокрушает неприступные твердыни — сердца целомудренных женщин. Ради платья или юбки, ради кулька сластей дуэньи пойдут на любое предательство, совершат любую подлость, высосут из человека кровь, осквернят невинность, запятнают чистоту и не остановятся даже перед самым страшным злодейством. К этой дуэнье и стал мой отец похаживать с записочками, не жалея для нее любезных слов и ценных подарков. Лиха беда начало, а посидит тесто в печи — будут из теста калачи, и отец мой не терял времени даром: он знал, что деньгами устраняются все помехи, и подкреплял слова делами, памятуя, что вера без дел мертва.