Гусман де Альфараче. Часть вторая

Алькальд внимательно выслушал свидетелей и, когда крестьянин изложил ему во всех подробностях свои претензии, сказал: «Значит, вы обвиняете этого малого в том, что он баловался с вашей дочкой?»

Отец отвечал, что именно так и что парень обесчестил его дочь, совершив насилие.

Тогда алькальд спросил: «А скажите-ка, сколько лет ему и сколько ей?»

Отец сказал: «Малому двадцать три года, а моей дочери в августе исполнится двадцать один».

Услыхав это, алькальд так рассердился, что даже вскочил с судейской скамьи и воскликнул: «Что же вы мне голову дурите? Ему двадцать три, а ей двадцать один! Вот так прошение! Бог с вами, милый человек, ступайте-ка домой: небось и он и она знали, что делали».

Если бы издать закон, по которому женщина старше одиннадцати лет не имеет права жаловаться на насилие, то пришлось бы и тем и другим держать себя в узде. Ни у одного мужчины не хватит сил совладать с женщиной, если она сопротивляется. А коли такое совершится раз в тысячу лет, то не следует улаживать его выплатой денег или женитьбой (кроме тех случаев, когда брачное предложение было сделано по всей форме и при свидетелях). Подобные дела должны кончаться строжайшим наказанием для насильника, карой значительной, под стать преступлению, и надо, чтобы процесс об изнасиловании велся коронным судьей, а пострадавшая не имела права взять назад жалобу или простить обидчика.

Я убежден, что в мужчинах проснулся бы страх, а в женщинах стыд. Отнимите у девиц надежду на заступничество — и они станут опасаться обмана и научатся беречь свое доброе имя. А если они сами отказались от девичьей чести, то и жаловаться не на что, а не на что жаловаться, так нечего и в суд ходить, голову добрым людям морочить.

Но милосердие шепчет нам: «Женщина слаба. Она уступает потому, что верит соблазнителю, а тот не скупится на обещания. Надо пожалеть ее». Это действительно так. Однако если девушки будут знать, что никто их не пожалеет, они научатся блюсти себя. Уверенность в снисхождении губит их; это, подобно вере, не подкрепленной делами, прямая дорога в ад. Пусть ни одна не вверяется мужчине: на обещания они горазды, но исполнять их не любят и тяготятся данным словом. Пусть девица пеняет на себя, если поверила мужчине, а он ее обманул.

Сколько раз приходилось мне видеть, как в доме у какого-нибудь сеньора спутаются лакей со служанкой; может, она, наподобие шелковичного червя, прошедшего три линьки, давно уже забыла то время, когда была личинкой, — но если хозяин застанет их вдвоем, он тут же велит схватить парня, и волокут раба божьего в тюрьму, хотя на самом деле не досталось ему ни сметанки, ни творожку, а одна лишь сыворотка. Его будут держать за решеткой до тех пор, пока он с горя не согласится вступить в законный брак; в противном случае ему будет назначен такой штраф, что продай он себя самого и всю свою родню, — и то денег не хватит. Чувствуя, что жизнь его погибла, а на шее камнем висит жена, он начинает бить ее смертным боем и отнимать все, что у нее есть. Потом они расходятся — он в одну сторону, она в другую. Он становится бродягой, она — потаскухой. Хорош брак! Хорош был и приговор… Право, если бы над этим призадумались, всем была бы большая польза!

Мне пришлось откупиться, хоть я и не согрешил; заплатить за кусок, которого ие съел. После этого я немедленно решил зажить своим домом, чтобы поскорей убраться со всеми пожитками из трактира, не иметь больше дела с трактирщицами и не попадать в такие переплеты.

К тому же я нуждался в уединении: ожерелье и шелковый пояс моего дядюшки представляли слишком большую ценность, чтобы можно было держать их при себе, не опасаясь разоблачения. Надо было найти надежное убежище и распорядиться этими вещами без свидетелей. Так я и сделал: острым ножом выковырял камни, отпорол жемчуг и разложил все порознь. Золото поместил в тигель — да не все сразу, а в шесть или семь приемов, потому что было его много, — и расплавил, прибавив толику сулемы, ибо в этих делах я немного разбирался. Получив изрядный брусок, я разрезал его на кусочки нужного размера.

По-моему разумению, лучше пожертвовать отделкой, чем рисковать, что тебя самого как следует отделают; я предпочитал загубить красивую вещицу, лишь бы самому ие погибнуть. Затем я стал распродавать камни, предварительно узнав настоящую цену каждого и отдав вделать в кресты, кольца, серьги и другие подходящие украшения. Из золота и камней получилось множество новых драгоценностей. Некоторые я продал, другие стал отдавать напрокат по случаю бракосочетании и обручений, иные пускал в лотереи, потеряв в общем совсем немного сравнительно с тем, что мог бы выручить иным путем, и разделавшись с этими вещами без всякого риска.

Между тем я богател, постепенно усвоив все приемы завзятого дельца. Я пользовался неограниченным кредитом, ибо все видели, что у меня водятся деньги. Неподалеку от снятой мною квартиры продавалось несколько земельных участков под застройку. Я надумал приобрести один из них, чтобы стать домовладельцем, иметь собственный угол и избавиться от частых переездов совсем скарбом на новую квартиру.

Ударили по рукам; я уплатил всю сумму сполна реалами и согласился выплачивать владельцу участка пожизненную ренту в размере двух реалов в год. Затем построил дом, который обошелся мне в три тысячи дукатов; эта сумма намного превышала мои первоначальные намерения, но отступать было поздно. Домик получился красивый и уютный. Поселившись в нем и переправив туда все свое добро, я зажил что твой Фукар и блаженствовал бы до конца дней, если бы не злая судьба и враждебный рок; сошлись беда с недолей и ополчились на одного.

Дом у меня был прекрасный, сам я тоже был хоть куда, положение имел завидное, — и нашелся сумасшедший, который пожелал заполучить меня в зятья. Почудилось ему, что я лакомый кусок и что нет во мне ни одной косточки, которая может застрять у него в глотке.

Не безумие ли, однако, отдавать дочь за чужака без рода, без племени? Эй, прислушайтесь к умному совету: берите в зятья соседского сына. По крайности будете знать, что он такое, о чем помышляет, чего стоит. Статочное ли дело: принимать в семью пришлого человека, которого, не ровен час, прямо из твоего дома да потащат на виселицу?

Он был такой же, как я, деляга: свой свояка чует издалека. Обхаживал и улещал он меня с таким жаром, что наконец-таки улестил и выдал за меня единственную дочь. Отец был богат, дочка собой не дурна; он давал за ней три тысячи дукатов, — я согласился.

Человек он был расторопный и зятя себе искал такого же, который умел бы обращаться с деньгами. И в этом он был прав: лучше зять бедный да оборотистый, чем богатый да обормотистый. Больше проку от человека без денег, чем от денег без человека.

Словом, он облюбовал меня. Затеялось сватовство, а вскоре сыграли и свадебку. Вот я и женатый человек, глава семьи, опора общества. Молодая хозяйка живет не тужит, всего вволю, чего ни захочешь. В воскресенье через несколько дней после свадьбы тесть позвал нас к себе обедать. Когда слуги убрали со стола и мы остались втроем, он заговорил так:

— Любезный сын, я давно живу на свете и много чего перевидал; вы же молоды и стоите пока у самого подножия жизни; вам еще предстоит взбираться по ее крутому склону, и я хотел бы помочь вам достичь вершины без лишних трудов, чтобы вы не скатились вниз с опасной крутизны. Послушайтесь моего совета, ибо я от души желаю вам добра, иначе не стал бы делиться с вами своим опытом.

Прежде всего запомните, что достаточно взять из капитала хоть одну полушку, и как бы вы ни были богаты, а вскоре от этого богатства ничего не останется. Старайтесь пускать в ход не кровные свои деньги, а кредит, и употреблять его с пользой. Если вы желаете стать негоциантом, — что ж, в добрый час; но тогда знайте, что пренебречь можно многим, но только не размахом: без размаха, как без золота, в коммерции делать нечего. Займитесь обменом денег и учетом векселей. Я же всегда готов прийти вам на подмогу. А если, упаси боже, игральная косточка упадет не на тот бок и вам не повезет, вы должны себя обезопасить и быть всегда наготове.