Гувернантка

В щели тенью, нацыпочках, промелькнул КузьмаЕгорович.

– - Вы, кажется, что-то хотели сказать, Кузьма?
– - окликнулаЖюли.

КузьмаЕгорович воровато появился напороге и, стараясь не смотреть наЖюли, понуро произнес:

– - Спокойной ночи.

После чего прикрыл дверь и бесповоротно скрылся.

В черное окно билась рождественская метель. В детской Жюли, одетая маркизою Помпадур, сделаладвапоследних стежканакорсаже Маши -- Красной Шапочки, откусиланитку и, хлопнув девочку по попке, послала:

– - Беги!

Машенькавпорхнулав огромную залу, посреди которой стоял торжественно и красиво накрытый рождественский стол: елочкасо свечами, подарки натарелках под салфетками, великолепие вин и закусок. И, конечно, традиционный гусь.

Вслед заМашенькою вплылаЖюли, ловя восхищенные взгляды. По обеим сторонам столасидели Равиль и КузьмаЕгорович: последний в ослепительно белом смокинге, первый -- одетый оперным татарином: шаровары, поясной платок, широкий музейный ятаган. Еще один прибор был покане задействован.

– - По случаю маскарада, -- торжественно произнеслаЖюли, -- говорим только по-французски!
– - и уселась застол.

– - Чего-чего?
– - спросил Седовласый у молодого своего ассистента.

– - Собираются говорить только по-французски, -- перевел ассистент.

– - Это кто?
– - зашелся мрачным смехом Седовласый.
– - Кузьма?!.

– - А почему нету папы?
– - спросилапо-французски Машенька.

– - Как это нету?
– - раздалось от дверей, и появившийся в комнате Никитасделал что-то вроде циркового антрэ.

– - Только по-французски!
– - шутливо поправилаЖюли, оборачиваясь, и остолбенела: рядом с Никитою стоялаВероника.

– - Ну!
– - взглянулаВерониканаНикиту.

– - Знакомься, папа, -- решился тот.
– - Моя невеста.

– - Добрый вечер, господин Кропачев, -- пропелаВероника, делая несколько пародийный книксен.
– - Привет, мама.

Жюли стоялакак каменная. КузьмаЕгорович стрельнул глазами нанее, потом набудущую невестку и поправил бабочку, с непривычки давящую нагорло.

– - Вы, кажется, не вполне точно информированы относительно нашихю отношенийю Это -- гувернанткамоей внучки. Так что называть ее мамойю -объяснил, смущенно краснея.

– - Но вас-то, господин Кропачев, я могу называть папою?
– - дерзко улыбнулась Вероника.

– - А я даже очень рада!
– - сказалаМашенькачересчур громко и твердо, с эдаким вызовом, и потащилаВеронику застол.
– - Тебя как звать?

– - Вероника, -- ответилаВероника.

Возникланеловкая пауза, разбавленная восьмикратным боем часов.

– - Мент родился, -- прокомментировал Никитатишину, но онавдруг снованарушилась: насей раз посторонним шумом с улицы.

КузьмаЕгорович привстал, приник к окну.

– - Народ обретает права, -- пояснил Никитаназидательно.

Зазуммерилавнутренняя связь. Равиль вскочил, послушал:

– - Фургон с продуктами не пропускают. Пикетчики сраные!

– - Только по-французски!
– - произнеславстревоженная Жюли, как бы заклиная праздничную атмосферу вернуться.

– - Постой!
– - остановил КузьмаЕгорович Равиля.
– - Сам выйду.

– - И посетовал: -- Вот народ! Только заграницей и уважают!

– - А зачем нам еще продукты?
– - спросиланаломаном русском Жюли вдогонку мужчинам.

– - Про запас, -- пояснил Никита.
– - Наслучай осады.

Заворотами, возле вахты, в сумятице метели, волновался не пикет, ацелый небольшой митинг. Лозунги типа: КРОПАЧЕВ, УЙДИ ПО-ХОРОШЕМУ!, ДАЕШЬ СОЦИАЛЬНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ!, КПСС -- РЯД ГЛУХИХ СОГЛАСНЫХ! и аналогичные, которых много можно набрать из архивов рубежадевяностых, колыхались над толпою, облепившей большой грузовик-фургон с красными надписями АВАРИЙНАЯ набортах. Народ волновался, барабанил кулаками и древками плакатов по стенам фургона.

– - Разойдись!
– - безуспешно пыталась охранарасчистить дорогу грузовику.
– Пропустите аварийную!

– - Знаем мы ваши аварийные!
– - кричали из пикета.
– - Кто ж это КРАСНАЯ ИКРА напишет?!

– - Отдай продукт, Кузьма! Дети голодают!

– - Добром отдай!

КузьмаЕгорович в шутовском своем белом смокинге, в короткой внакидку дошке явился напороге-ступенечке вахты.

– - Товарищи!
– - прокричал.
– - Товарищи!

Толпакак-то вдруг пересталашевелиться, притихла.

– - Заткнись!
– - шипел один насоседа.

– - Гляди, гляди, Сам вышел, -- комментировал другой с уважением.

– - Тамбовский волкю -- только отдельные возгласы из прежних пыжились вырваться насвободу, но, неуместные в напряженной тишине, гасли, недоговоренные, недокрикнутые.

– - Товарищи!
– - сказал КузьмаЕгорович спокойнее, почувствовав, что его слушают.
– - В резиденции прогнили трубы. Водопровод заливает подвал. Это же, -- кивнул навеликолепный особняк прошлого, если не позапрошлого, века, -народное достояние. Ваше!

– - Ежели наше -- чего ж т тут живешь?
– - спросил кто-то ехидный, и репликапрозвучалауже не так неуместно.

– - Вы хотите, чтобы дело рук ваших дедов, ваших прадедов погибло ни загрош?!

– - Заботливый какой, -- понеслось в ответ.

– - Вот и отдай дедово!

Толпауже почувствовала, что нормального, искреннего разговоране будет, и зашумела, загалделапо-прежнему:

– - Хватит наё..вать!

– - Фургон открывай!

– - Показывай водопроводчиков!

– - Товарищи!
– - пытался перекрыть КузьмаЕгорович галдеж.
– - У нас же правовое государство!

– - Прав до х..
– - жрать нечего!
– - выкрикнул из толпы басю

Равиль стоял позади, поигрывая ятаганом. Вероникас крыльцаналадилась снимать происходящее, но Жюли, заметив, бросилась, как орлицаназащиту птенца. Завязалась нешуточная борьба, победительницей из которой вышлавсе-таки мать. Завладев аппаратом, вскрылаего, вырвалапленку.

– - Ему и так тяжело!
– - сказала.
– - Шлюхавонючая.

– - Это я шлюха?!
– - изумилась Вероника.
– - Я?!

Висящий назаборе пикетчик орал тем временем: