Гвардеец

— Я слышал о вас. Для меня честь встретится со столь прославленным флотоводцем — немного подумав сказал командующий — что же, вы не обычный полковник, признаю. В сдачи вам я не вижу умаления моей чести. Хорошо, я подпишу акт, но при условии, что я и мои офицеры останутся при личном холодном оружии. Я же вручаю вам свой меч.

Что бы принять капитуляцию мне пришлось повозится. Кольцо от гранаты я бросил в карман и долго его искал. Предложение генерала просто выкинуть гранаты в окоп я отверг. Тут же начнётся стрельба и о наших договорённостях придётся забыть, так что я и мичман кольца в гранаты вставили, а вот с переводчиком пришлось поступить жёстче. Он своё кольцо посеял, и его гранату пришлось примотать к руке бинтом, так как он держался из последних сил.

Приняв меч генерала, я забрал подписанный акт капитуляции и обговорил маршруты выхода японских сил в места сбора и сдачи в плен. После чего я простился с генералом, получив у него заверения, что он вместе со штабом прибудет в порт во главе гарнизона города. После чего мы покинули здание штаба и так же неспешно, подняв высоко над головой белый флаг, отправились назад.

— Я думал хана нам тащ капитан. Ух и перенервничал! — делится своими впечатлениями мичман — Особенно когда эти два ирода штыками в нас принялись тыкать.

— Да, надо бы штаны на новые сменить — согласился я. Меня била крупная дрожь и я никак не мог взять себя в руки — чуть в края вечной охоты не отправились. Ты как студент? Держишься?

— Руки не чувствую! — бледный переводчик идёт с примотанной к руке гранатой, глаза его расширены, а взгляд почти безумный.

— Потерпи, сейчас придём и что-нибудь придумаем. А вообще ты молодец! Не сдрейфил! Считай честно свой первый орден заработал! — подбодрил я переводчика.

Вернувшись в захваченное нами ранее здание, я тут же сел на рацию, отдавая распоряжения всем подразделениям десанта прекратить огонь, но пока оставаться на занятых рубежах. Первыми отвести войска от линии соприкосновения должны японцы.

— Шамкий на связи! — это радист отвлекает меня. Я присел на ящик у стенки здания, чтобы закурить, и тут же задремал.

Я встал, протер глаза, расчесал пальцами взлохмаченные волосы и сказал:

— Соединяй!

— Передают вашим шифром! Э… Может я не буду в слух читать? — мой радист, который в атаке действовал решительно и смело чего-то мнётся.

— Дай сюда! — я выхватываю у него из рук расшифрованную радиограмму.

Ну что же, этого и следовало ожидать. Я отстранён от командования крейсером и десантом. Юмашев назначил Шамкий исполняющим обязанности. До возвращения на базу я под арестом. Мне надлежит вернутся на крейсер и сидеть в своей каюте. Я невесело рассмеялся. Юмашев падла… Ты же сам толкнул меня на эту авантюру, обещая, что никаких последствий не будет! Ну что же, Сергей Николаевич достоин назначения капитаном «Диксона», надеюсь никто кроме меня не пострадает…

— Однако! Ладно. Передай Шамкий, что я принял капитуляцию гарнизона Хоккайдо. Пусть передаст командованию. Акт подписали командующий фронтом и губернатор. Мы возвращаемся в порт парни!

Обратно до порта мы дошли почти без приключений. Скорбная вышла процессия. Отряд подбирал и уносил с собой павших бойцов и оставленных в опорных пунктах тяжелораненых. Японцы нас не беспокоили, хотя отдельные группы солдат мелькали в переплетении улиц. Но всё равно, мы были на чеку! Впереди шёл дозор, было выставлено охранение.

Порт напоминал развращённый улей. Все пирсы были заполнены моряками и морскими пехотинцами. Полузатопленный тральщик, по-моему, тот самый, который получил свои первые повреждения от зенитки с крейсера, стоял выбросившись почти на берег, ему досталось на орехи в борт довольно большая пробоина. Лёгкий японский крейсер снялся с якоря и стоял совсем в другом месте, контролируя русло реки, из которой выходили оставшиеся тральщики. На рейде покачиваясь на волне маневрировали два эсминца, которые вернулись из Румои. Японских пленных прибавилось. Ждать и выяснять, что же тут происходит я не стал, посечённый пулями вельбот принял меня и мою команду, после чего я отправился на крейсер. «Диксон» выглядел абсолютно не поврежденным, мне даже не верилось, что после столь интенсивного боя он не получил никаких попаданий!

— Ты всё знал! — таким рассерженным я своего старпома не припомню. Он просто в ярости — О приказе ты знал, потому и приказал включить помехи и радиомолчание!

— Приказа я не получал, но догадывался что он будет — спокойно ответил я старпому.

— Зачем Витя?! Нахрена?! — Шамкий искренне не понимает меня. Он пристально смотрит мне в глаза стараясь увидеть там ответ на свои вопросы.

— Так было надо! — отрезал я и протянул старому один из экземпляров акта капитуляции — принимай командование Николаич! Ты получил свой крейсер и я за тебя очень рад. Честно! Ну а я пойду к себе, мне надо отдохнуть и собраться с мыслями. Завтра утром организуйте пожалуйста прем пленных согласно этой бумаги. Судя по всему, ты теперь временный комендант Саппоро и всего Хоккайдо, тебе и карты в руки.

Эпилог

Ни Юмашев, ни Василевский, которые прибыли на самолёте на Хоккайдо через два дня после битвы, со мной встретится не пожелали. Я сидел в своей капитанской каюте на «Диксоне» и не знал, что происходит. Арест мать его! Даже часового перед дверью каюты поставили. Еду мне носил мой вестовой, но он тоже молчал, только виновато опускал глаза. С адмиралом и маршалом прибыла следственная группа особого отдела Тихоокеанского флота, вот с ними я и общался целую неделю. Вели они себя вежливо, но строго официально, и мучали меня вопросами по несколько часов в день, повторяясь многократно. Ну а потом «Диксон» в сопровождении своей эскадры отправился домой, меня же на самолёте отправили в Москву.

Судя по всему, никто не знал, что же со мной делать. И вроде арестовали, но я был в форме и даже при личном оружии. В Москве меня поселили на какой-то ведомственной, охраняемой даче, снаружи больше похожей на тюрьму для отдельно взятого человека. Вышки с охраной, высокий забор, колючая проволока. Но внутри было более-менее прилично, одноэтажный домик и шикарный сад, где мне позволили гулять. Это даже вселяло в меня надежду, на благополучный исход дела, но я ошибался…

Трибунал. Да, мне объявили, что моё дело будет рассматривать трибунал Московского гарнизона.

В день выезда мне принесли новую форму. Хмурые чекисты занесли в мою комнату матерчатый чехол, и пожилая горничная из обслуживающего персонала дачи, попросив меня пока погулять, аккуратно повесила его на плечики, после чего принялась перевешивать на него мои награды. Странно это всё. Обычно в трибунал в чём есть возят, без ремня и даже фуражки, а тут я перед тем как выйти даже кортик заметил. Наверное, хотят показательно снять с моей груди всё железо, прежде чем на зону законопатить. Я тяжело вздохнул и отправился в сад, насладится последней прогулкой.

— Это чего такое? Это же не моя форма! — с открытым ртом я смотрел на новую форму, когда меня позвали переодеваться. Штаны с красными лампасами, черный китель и золотые погоны с одной звездой. На рукаве нашивка, и тоже адмиральская! Брюки на выпуск, перчатки. Кортик подвешен на пасиках к парадному поясу-шарфу.

— Другой нет, только эту передали — растерялась горничная — я сейчас выясню!

Горничная стремительно исчезла, а я взял в руки фуражку. Фуражка из шерстяного сукна черного цвета. Состоит из донышка овальной формы, тульи из четырех четвертинок, околыша, черного кожаного козырька. На козырьке шитье в виде канта и встречных дубовых веток. На околыше вышитая эмблема в обрамлении орнамента из дубовых листьев. По краю донышка и верхнему краю околыша — канты белого цвета. Над козырьком на околыше крепится шнур филигран золотистого цвета на двух малых пуговицах. Фуражка летняя с верхом черного цвета. Ну мать твою, красота то какая! Я о такой и мечтать не мог. Моя старая штурманская фуражка с крабом, которую я когда-то выиграл в споре со старшим штурманом «Алеута», по сравнению с этой просто пляжная панама!