Гвардия тревоги

— Ладно. Переведите его в кладовку. Во избежание… От группы Кирилла что-нибудь есть?.. Ничего? Это плохо. Пора бы им уже…

— Я не понял, — сказал толстому гаишнику начальник поста. — Чего ты их всех сюда притащил. Если разрешение на оружие имеется и ничего, кроме превышения скорости…

— Слушайте меня, гражданин начальник! — звонко отчеканил Тимка. Все повернулись в его сторону. — Сегодня по адресу: Нарвский проспект, дом 68, квартира 34 произошел пожар. В огне погиб человек — Роберт… Вадим, как фамилия Роберта?

— Луговой, — ответил окончательно офигевший от Тимкиных выходок Вадим. — Роберт Владимирович Луговой.

— Роберт Владимирович Луговой, — повторил Тимка.

— Ему было хорошо если двадцать лет. То, что пожар был, вы можете уточнить в своей ментовской… простите, милицейской справочной. Вот этот человек, — он указал на попятившегося Яйцеголового, — вместе со своим другом Георгием был в квартире Роберта Лугового в момент начала пожара и покинул ее, оставив хозяина в огне. До этого они с другом угрожали Роберту и хотели его насильно увезти с собой. Свидетели — я и девочка Маша Новицкая, которую теперь хотел убить вот этот человек из имеющегося у него пистолета. Свидетели выстрела — мы трое и женщина-конюх.

— Черт-те что! — сказал толстый гаишник и почесал подбородок. — Круто закручено!.. Получается, что, если парень не врет, эта компания на бумере только за сегодняшний день угробила Роберта Лугового и чуть не угробила девочку Машу. Так, что ли?.. Только я не понял: из-за чего весь базар-то?

— Сейчас я уточню насчет факта пожара, — предложил тонкий. — И насчет гибели человека…

— Уточняйте все, что хотите, — торжествующе воскликнул Тимка. — А только все, до последнего слова, — правда!

Тая громко рыдала, скорчившись в кресле. Фаина, запрыгнув на кресло и встав на задние лапки, слизывала слезы с ее щек.

Александра Сергеевна, завернувшись в шаль, стояла у окна, похожая на поздние фотографии поэтессы Анны Ахматовой. Клен за окном был покрыт изморозью, и в свете фонаря его ветви казались засахаренными в глазури. Вольфганг положил листья на плечи хозяйки, как ладони или погоны.

Александре Сергеевне нравилось, что Таисия плачет. В каком-то смысле она плакала за нее.

— Он обязательно найдется! Иначе просто не может быть! — всхлипывая и давясь слезами, неизвестно кого заклинала Тая. — Его обязательно спасут! Милиция найдет и спасет! У них же эти есть, в белых халатах… то есть в краповых беретах! Непременно!

Тая корила себя за то, что она плохо относилась к Диме. За то, что она недостаточно вежливо здоровалась с ним и не угощала его печеньем — берегла для вечно голодного Тимки. За то, что она его не понимала. За то, что понимала слишком хорошо. За то, что мало думала о нем в свободное время. За то, что думала о нем слишком много…

— Расскажите мне про предков, пожалуйста, — всхлипнула Тая. — А не то я пойду и съем все у вас в холодильнике…

— Ешь на здоровье, — бледно улыбнулась Александра Сергеевна. — Неужели ты думаешь, что мне жаль?

— А Дима вернется голодный, а я уже все съела, — всхлипнула Тая. — Нехорошо!

— Да, это пожалуй, — вздохнула Александра Сергеевна. — Ну ладно, слушай… Мой отец, а Димин прадедушка, служил инженером. Ему доводилось работать на Крайнем Севере. Мы с мамой в основном жили в Ленинграде, но иногда ездили к нему в гости. Ты читала рассказ Гайдара «Чук и Гек»? Вот что-то в этом роде. В то время на Севере только искали нефть. Находили и строили города, заводы. За полярным кругом. И вот отец рассказывал: в тундре зимой совсем не найти дороги. Снег все заносит. И нет ориентиров. Шофер вместе с машиной и пассажирами легко может сбиться с дороги и замерзнуть насмерть. Конечно, можно было бы поставить вдоль дороги вехи из жердей или длинных палок, но вот беда: деревьев в тундре тоже нет, и любая древесина — буквально на вес золота. В качестве вех на дорогах в тундре использовали рыб — гир, нельма, осетр. Огромных трехметровых рыбин замораживали, а потом вертикально втыкали в снег. Так они и стояли стоймя, отмечая путь, и глядели вдаль застывшими глазами. Бывало, что при случае местные жители скармливали их своим собачьим упряжкам… В поселке вдоль улиц были натянуты канаты, чтобы не заблудиться в буран. А в общежитии при заводе как-то нам с мамой предложили с дороги помыться в бане. Кипятка на горячем производстве было много, хоть залейся, и его использовали для отопления общежития и подавали в банный котел, а холодной воды, водопровода — не было вовсе. И вот рабочий привез нам в баню на тележке огромный кусок льда и принес топор. Объяснил: отрубите себе водички, сколько нужно, чтобы кипяточек разбавить…

Александра Сергеевна говорила медленно и мерно, словно уговаривая сама себя. Тая перестала всхлипывать и шмыгать носом, слушала внимательно.

— Я теперь назад пойду. Или поеду, если сумею машину поймать, — сказал Тимка Вадиму.

— Господи, куда? — вздохнул Вадим.

— Мне надо Машу найти и домой доставить, — объяснил он и обернулся к толстому гаишнику. — Вы не волнуйтесь, я никуда не денусь и показания все, какие надо, дам. Мне уже четырнадцать лет исполнилось, я в пятом классе два года сидел. Если захотите, еще и про наркотики расскажу, — добавил он для полноты картины.

Тонкий гаишник закатил глаза.

— А! Там же еще килограмм героина был, — усмехнулся толстый. — А я и позабыл как-то в суматохе…

Маша сидела в комнате на полу, почти на том же месте, где до этого сидела Полина, и, плотно обхватив руками колени, стучала зубами. Растрепавшиеся волосы окутывали ее целиком, как плотная золотистая накидка. Полина из кружки пыталась напоить девочку бульоном.

— Я пойду ванну сделаю, — сказала Вика Стогова. — Ей согреться надо.

— Где Дмитриевский? — спросил Тимка.

Ему коротко объяснили. Тимка грязно выругался и ударил кулаком по ладони.

— Где Тайка Коровина?

— Она из милиции к Диминой бабушке пошла, — вспомнил Антон Каратаев.

— Что вы будете с этим делать? — спросил Михаил Дмитриевич у Николая Павловича, указывая на грязную сумку, которую Тимка положил на пол возле торшера.

— Я? С этим? — переспросил Николай Павлович. — Ничего. Я, видите ли, не имею к этой вещи никакого отношения.

— Как это не имеете?! Вы что, до сих пор еще не поняли, как все это опасно?! Вы, в отличие от них, взрослый человек и должны понимать и контролировать…

— Вы думаете, это возможно? — перебил Николай Павлович. Взглянул на Полину, потом перевел взгляд на портрет погибшей жены. — Простите, но мне кажется, что вы ошибаетесь… Мир устроен немного иначе…

В кармане Михаила Дмитриевича зазвонил телефон. От волнения он не сразу сумел выхватить его и нажать нужную кнопку.

— Михаил! — раздался в трубке возбужденный голос Александры Сергеевны. — Звонили из милиции. Дима у них. Ты можешь сейчас за ним приехать. Велели взять паспорт…

Восьмой «А» радостно и оживленно построился. «Но пасаран!» — крикнул Тимка и поднял вверх сжатый кулак.

— Русский человек состоит из тела, души и паспорта, — с облегчением процитировал Николай Павлович.

— С ним все в порядке? Он говорил с тобой? С ним все в порядке?!! — кричал в трубку Михаил Дмитриевич.

Уже натянув куртку и уходя, он обернулся к Николаю Павловичу.

— Вы меня тут недавно спрашивали, принял ли я решение. Так вот, отвечаю: я его принял. Прямо сейчас. Я увезу своего сына куда угодно из этой страны, где детей крадут и где дети, а не взрослые выполняют функцию каких-то мистических пограничников и носят в драных пакетиках сущности стоимостью миллиард долларов. Ради этого я пойду на все. Я попрошу политического убежища, объективно ссылаясь на то, что мне и Диме здесь грозит опасность. Я обращусь в ЮНЕСКО, перейду границу нелегально, продамся в любой зарубежный институт, супермаркет или бензоколонку, которая примет меня на работу… А до этого момента я запру его дома и никуда не выпущу, даже в школу, где действуют эти ваши безумные тревожные гвардейцы. Пусть смотрит телевизор и решает задачи!