Гюго

«„Марион“ родилась у него, как Афина-Паллада из головы Зевса, — готовой и во всеоружии», — шутили друзья. Он назвал пьесу «Дуэль во времена Ришелье». Чтение состоялось 10 июля. Красный салон казался маленьким и тесным, столько собралось здесь народу. Поэты, драматурги, прозаики, художники, музыканты. Окна открыты настежь, и все-таки душно. Завсегдатаи нового Сенакля теснятся вокруг хозяина, приветствуют его жену. Жаль, что нет Шарля Нодье! Он нездоров. И Ламартин не приехал из своего поместья Сан Пуан. Прежние соратники понемногу отходят в сторону. Зато сколько свежих сил!

Гости разбиваются на группы. Гул, смех, обмен последними новостями, литературные споры. Кто-то оглушительно хохочет. Это Бальзак. Маленький, коренастый, он отчаянно жестикулирует, подымается на носки и старается перекричать всех собеседников. О, он не отличается великосветскими манерами, зато сколько пыла, экспрессии, убежденности! Глаза его светятся каким-то особенным блеском. Еще бы. Много лет он бился с нуждой, строчил для заработка, мечтал, неустанно трудился, и наконец-то ему удалось оседлать непокорную судьбу! Его роман о шуанах вышел в этом году и имел немалый успех. Первый раз ему улыбнулась капризная красавица по имени Слава. Он, конечно, понимает, что эта дама умеет кружить людям головы и чертовски прихотлива, особенно в Париже… Посмотрим, как-то он дальше с ней поладит…

А вот и Клара Газуль. Как, вы с ней не знакомы? Ха-ха-ха, да ведь это же Проспер Мериме!

Два художника, два Эжена, Эжен Делакруа и Эжен Девериа отходят в сторону. Разговор идет о последней выставке. К сожалению, в светских кругах Парижа больше восторгаются бородой Делакруа, чем его картинами. Новатор в искусстве, художник держится в салонах осторожно, никогда не высказывает крайних мнений. «Как жаль, что такой умный и очаровательный человек занялся живописью!» — вздыхают светские дамы, его поклонницы. Но в красном салоне ценят именно его живопись. Делакруа жалуется на прессу, на жюри. Всюду засели рутинеры. Его картин не хотят признавать, филистеры воротят носы, газеты ругают. Но он не намерен отступать.

В другом конце комнаты два поэта, два Альфреда — Виньи и Мюссе, оба белокурые, стройные. Альфред де Виньи, как всегда, корректен, невозмутим. Читатели увлекаются его историческим романом «Сен Мар», тоже из времен Ришелье.

Сент-Бёв перебегает из одного конца салона в другой. Он уже слышал новую пьесу Гюго и не прочь слегка ужалить своего покровителя и соратника. Наклонившись к Виньи, он что-то нашептывает ему, вероятно, о том, что пьеса Гюго выросла из романа «Сен Мар»

— Обратите внимание при чтении! — говорит он, улыбаясь.

А вот и Дюма. Он жаждет узнать, как Виктор держит свое слово.

— Тише, тише! Тс-с-с… — Мэтр открывает рукопись. Слушатели переносятся во Францию XVII века. Звенят шпаги. Пылают сердца.

Прекрасная куртизанка Марион Делорм любит отважного и честного Дидье. Для него она бросила Париж и прежних друзей. С ним она готова делить любые невзгоды. Марион скрывает от него свое настоящее имя. Дидье боготворит ее, он уверен, что Марион — образец чистоты и добродетели. Он плебей, но честь для него дороже всего. Стычка с неким маркизом заставляет Дидье взяться за шпагу. Дуэль во времена Ришелье запрещена и карается смертной казнью. Дидье скрывается вместе с Марион. Они в труппе комедиантов. И тут он узнает, что его возлюбленная — знаменитая куртизанка. Идеал рухнул, жизнь теряет цену в его глазах. Дидье добровольно идет навстречу смерти, отдавшись в руки властей.

Марион в отчаянии. Она припадает к ногам короля, молит помиловать Дидье. С просьбой о помиловании обращается к Людовику XIII и старый родственник маркиза-дуэлянта, противника Дидье. Они вымолили, они вырвали у короля драгоценный указ. Но вероломный и трусливый Людовик XIII трепещет перед Ришелье. Решение отменено. Королевская милость? О, она безгранична! Пусть радуются осужденные: виселица заменена плахой.

Дидье идет на казнь, не примирившись с Марион…

Чтение закончено. Секунда напряженной тишины, и вслед за ней бурный взрыв восторгов. Друзья бросаются к автору. Они приветствуют его творение. Это именно то, чего они ждали. Это открытие! Свежая кровь вливается в артерии французской драмы. Трепещущие контрасты, живые краски времени. Энергическое, мужественное звучание стиха! А с какой непринужденной смелостью переносится действие! Из покоев Марион на ночную улицу Блуа. Из барака комедиантов в королевский дворец. Долой традиционные единства места и времени! Их нет в новой пьесе Гюго, и она сценична!

Друзья не скупятся на похвалы. Бальзак горячо жмет руку Гюго. Правда, его оценка далека от этих кликов восторга, однако критические замечания неуместны в атмосфере бурного восхищения. Бальзак выскажется потом. Он напишет памфлет «Романтические акафисты» и высмеет в нем выспренний тон неумеренных похвал, укоренившийся в романтических салонах.

Директор «Комеди Франсэз» многоопытный Тэйлор одобряет пьесу, но беспокоится, пропустит ли цензура четвертый акт, в котором дана такая уничтожающая оценка королю Людовику XIII. Завтра Тэйлор скажет об этом Гюго и посоветует ему кое-что смягчить. Так оно будет спокойнее.

Дюма бросается Виктору на шею. Разве может его ученическая пьеса идти в какое-нибудь сравнение с этим творением мастера!

— Здесь все качества зрелости и никаких ошибок юности, — говорит Дюма. Но он не завидует. Он счастлив, хотя и побежден. Ведь это их общая победа. Только об одном он просит Виктора:

— Помиловать Марион! Прошу амнистии прекрасной куртизанке. Нельзя быть таким неумолимым. Сердце разрывается. Неужели благородный Дидье не простит ее перед смертью?

Даже иронический Мериме присоединяется к этой просьбе. Автор обещает подумать. Нельзя быть глухим, когда тебя просят о милости.

* * *

На другой день о новой пьесе Гюго говорил весь артистический Париж. Директора трех театров просили автора передать им пьесу. Но прежде всего ее надо послать в цензурный кабинет. Разрешат ли постановку?

Опасения не напрасны, постановка запрещена. Гюго будет драться за «Марион». Справедливость должна восторжествовать. Он добивается приема у министра внутренних дел Мартиньяка.

Министр сух, холоден, официален. Пьеса кажется ему крайне опасной. В ней содержится двойной выпад: против монархии и против священных традиций драматургии. Отзыв цензуры представляется министру даже слишком умеренным.

— Вы тут осмеиваете не только королевского предка, но и самого ныне царствующего короля, — сурово говорит министр автору. — В изображении Людовика XIII, преданного охоте и подчиненного влиянию кардинала, каждый может заподозрить намек на Карла X. Как можно в такое время, когда все усиливаются нападения на королевский трон и ожесточение партий с каждым днем увеличивается, подвергать оскорбительному смеху публики царственную особу? Со времени появления «Женитьбы Фигаро» Бомарше нам слишком хорошо известно, как может взбудоражить умы театральная пьеса. Я приму все зависящие от меня меры, чтоб не допустить, постановки вашей новой драмы, — заключает министр непререкаемым тоном.

Автор не верит своим ушам. Да, видно, он еще сохранил старые иллюзии о вольностях, процветающих во времена Реставрации. Но, может быть, к нему на помощь придет сам король?

Гюго просит аудиенции и получает разрешение. Но у него нет национального французского костюма — камзола, расшитого золотом. А в другой одежде к королю не допускают. Где достать? Выручает брат Абэль: в последнюю минуту он где-то добывает костюм. Спешно облачившись, Виктор идет во дворец Сен Клу. Аудиенция назначена на двенадцать часов дня.