Гюстав Флобер
Шрифт:
Он достоин уважения за то, что так радуется успеху Золя, так как в это время обеспокоен будущим Мопассана, которому грозит привлечение к ответственности судом Этампа за стихотворение «Стена», оскорбляющее «добрые нравы». При мысли о том, что его любимый ученик может, как и он, предстать перед нелепыми судьями, Флобер впадает в ярость. Тем более что молодой человек незадолго до этого поступил на службу в министерство народного образования. Скандал может закончиться потерей положения. Настроенный на сражение, Флобер составляет для Ги де Мопассана список визитов, которые необходимо нанести влиятельным персонам – сенаторам, государственным советникам, и сам отправляет множество писем, чтобы замять дело. Среди возможных покровителей – Рауль Дюваль, муниципальный советник в Руане, кажется самым понимающим. Он обещает обратиться в высшие круги. «Благодаря Раулю Дювалю генеральный прокурор остановит дело, и ты не потеряешь место», [690] – пишет Флобер Ги де Мопассану. А через два дня уточняет: «Есть два врага у того, кто хорошо пишет: первый – читатели, ибо стиль заставляет их думать, понуждает к работе мысли; второй – власти, ибо они чувствуют в нас силу, а власть не терпит рядом с собой другую власть. Официальная эстетика остается неизменной. Сколько бы правительства ни сменяли друг друга – монархия ли это, республика или империя, все равно! В силу самого своего положения представители государства – чиновники или судьи – пользуются монополией на литературный вкус… Им точно известно, как надлежит писать, их риторика непоколебима, и они владеют способами вас убедить… И в то время, как твой адвокат
690
Письмо от 17 января 1880 года.
691
Письмо от 19 января 1880 года.
Однако у Флобера есть еще один повод для возмущения. Максим Дюкан избран во Французскую академию на место Сен-Рене Тайландье. «Избрание Дюкана в Академию погружает меня в мечты и усиливает отвращение к столице! – пишет Флобер Каролине. – Я еще сильнее укрепился в своих принципах. Лабиш и Дюкан – что за авторы! Хотя, впрочем, они стоят больше, нежели большинство их коллег. И я повторяю себе свою собственную максиму: „Почести бесчестят, титул унижает, должность отупляет“. Комментарий: гордость необходимо остановить вовремя». [692] А Максиму Дюкану, написавшему ему об избрании, отвечает: «Почему ты считаешь, что я на тебя сержусь? Раз это тебе доставляет удовольствие, я рад за тебя, но только удивлен, потрясен, ошарашен и – недоумеваю. Зачем? Для чего? Ты помнишь шуточный спектакль, который мы разыграли когда-то в Круассе – я, ты и Буйе? Мы принимали тогда друг друга во Французскую академию!.. Это наводит меня на глубокие размышления».
692
Письмо от 28 февраля 1880 года.
8 марта он успокаивается, узнав, что Эрнесту Комманвилю наконец удалось найти дело, которое он считает доходным. Он ставит лесопильный завод и едет за лесом в Одессу. «Как я доволен или скорее счастлив! – пишет Флобер племяннице. – Мне хочется быть в Париже, чтобы порадоваться этому вместе с вами. Выбрались… Не все, конечно, в первое время пойдет гладко. Однако теперь наконец будут деньги, которые позволят выйти из затруднительного положения. И будущее замечательно. Осанна!» [693] И думает о своем совместном жительстве в парижской квартире с семейством Комманвиль. В последнюю свою поездку он увидел, что жилище завалено одеждой и мебелью Каролины. Необходимо навести порядок. Он ставит условия: «Прошу избавить меня от моего врага – пианино и от другого врага, который стучит мне по голове, – нелепой люстры в гостиной. Она очень неудобна, когда нужно что-то делать за столом… Избавь меня и от всего остального – это будет очень просто! От швейной машинки, статуэток, твоего прекрасного застекленного книжного шкафа, сундука… Словом, сдай этот излишек обстановки к Беделю (хранителю мебели) до нового переезда. Но устраивайся так, чтобы я чувствовал себя хоть чуточку как дома, чтобы было просторно». [694]
693
Письмо от 8 марта 1880 года.
694
Письмо от 14 марта 1880 года.
Незадолго до этого Флобер задумал устроить в Круассе на Пасху для Золя, Гонкура, Шарпантье, Жюля Леметра и Ги де Мопассана «добрую деревенскую пирушку». Он предоставляет им пять кроватей и обещает несколько часов дружеского общения. Идея принимается. На встрече не будет только доброго гиганта Тургенева, который вернулся в свою тревожную далекую Россию. Накануне праздника Сюзанна «начищает все до блеска». «Она никогда так не работала», – говорит Флобер. Сам он трудится над своей рукописью: «Какая книга! У меня не осталось ни событий, ни слов, ни впечатлений. Лишь мысль об окончании книги поддерживает меня, однако бывают дни, когда я плачу от усталости, потом снова поднимаюсь и три минуты спустя опять падаю, как старая разбитая лошадь». [695]
695
Письмо от 23 марта 1880 года.
28 марта 1880 года, в пасхальное воскресенье, Гонкур, Золя, Доде и Шарпантье выходят из поезда на Руанском вокзале. Мопассан, приехавший раньше, встречает их на перроне и везет в экипаже в Круассе. «Флобер встречает нас в калабрийской шляпе, широкой куртке, на его массивном крупе брюки со складками. Он ласково улыбается, – пишет Эдмон де Гонкур. – У него в самом деле прекрасное имение, но о нем сохранились неясные воспоминания. На широкой Сене, точно на театральном фоне, в отдалении скользят корабли; в парке прекрасные высокие деревья, кроны которых волнуют порывы морского ветра; в парке, деревья посажены в виде шпалер, длинная аллея – терраса, освещенная полуденным солнцем – аристотелевская аллея. Таково настоящее жилище литератора – жилище Флобера… Подают отменный ужин. Сливочный соус из тюрбо – чудо. Пьем много вина разных сортов, вечер проходит в рассказах сальных историй, от которых Флобер заливается веселым детским смехом. Он не хочет читать надоевший ему роман – устал. Спать ложимся в довольно холодных комнатах, где стоят фамильные бюсты». [696] На следующий день гости встают поздно, неторопливо разговаривают, завтракают и уезжают. Флобер снова остается со своим одиночеством.
696
Гонкур. «Дневник». 28 марта 1880 года.
18 апреля он получает «Меданские вечера», книгу, написанную Золя, Сеаром, Гюисмансом, Энником, Алексисом, Мопассаном с их дружеским посвящением. В сборник новелл помимо прочих вошел рассказ Золя «Осада мельницы» и «Пышка» Мопассана. Прочитав все, Флобер выносит вердикт: «„Пышка“ затмевает весь сборник, а название его нелепо». [697] Его дорогой Ги, которого он теперь называет на «ты», прислал еще и томик своих стихотворений. Сборник посвящен: «Гюставу Флоберу, знаменитому другу и отцу, которого люблю от всего сердца, безупречному мастеру, которым восхищаюсь». Взволнованный Флобер отвечает автору: «Мой славный человек, у тебя есть все основания любить меня, ибо твой старик тебя обожает… Твое посвящение всколыхнуло во мне целый мир воспоминаний: о твоем дяде Альфреде, о твоей бабушке, твоей матери, – и старина расчувствовался так, что слезы навернулись на глаза». Еще немного – и он поверил бы, что в Ги де Мопассане воплотился сын, которого он никогда не хотел иметь.
697
Письмо Ги де Мопассану конца апреля 1880 года.
Все друзья относятся к нему с любовью. Со времен юности он считает своим покровителем святого Поликарпа. Этот мифологический персонаж имел привычку говорить: «В какое время мы живем. Боже!» 27 февраля, как и год назад, семья Лапьер готовит бурлескный праздник в честь писателя и его мистического покровителя. «Лапьеры превзошли себя! – рассказывает Флобер Каролине. – Я получил во время ужина около тридцати писем из разных
концов света и три телеграммы. Свои поздравления мне прислали: архиепископ Руанский, итальянские кардиналы, какие-то золотари, корпорация полотеров, торговец церковной утварью и проч. Из подарков я получил пару шелковых носков, шейный платок, три букета, венок, портрет (испанский) святого Поликарпа, зуб (реликвию святого) и еще ожидается ящик цветов из Ниццы!.. Забыл о меню, которое состояло из блюд, названных в честь моих произведений… Право, я был очень тронут тем, что люди потратили столько сил, чтобы меня повеселить. Подозреваю, что в этих милых дурачествах принял немалое участие мой ученик». [698]698
Письмо от 28 апреля 1880 года.
После праздника в честь святого Поликарпа он с трудом возвращается к работе над «Буваром и Пекюше». «Когда закончится моя книга? – продолжает он в том же письме. – Для того чтобы она вышла следующей зимой, мне нельзя отныне терять ни минуты. Однако временами мне кажется, что я похож на лимон, из которого выжали все соки, – настолько я устал». Будущее этого романа беспокоит его тем более, что он не доверяет своему издателю. В самом деле, Шарпантье приостановил публикацию в «Ви модерн» невезучего «Замка сердец», поместив спортивную статью. Флобер возмущен. «Этой публикацией вы подложили мне свинью, – пишет он Шарпантье. – Вы меня обманули – только и всего… Я этого не забуду. Из всех публичных унижений, которые я претерпел из-за „Замка сердец“, это самое сильное. Мою рукопись отбрасывали, разве что не испражнялись на нее». [699] Гнев усугубляется еще и из-за материальных трудностей. Он жалуется Ги де Мопассану: «Если издательство Шарпантье не заплатит мне немедленно то, что он должен, и не выложит причитающуюся сумму за феерию, „Бувар и Пекюше“ будет отдан в другое место». И с недоумением констатирует: «Восемь изданий „Меданских вечеров“? Мои „Три новеллы“ вышли только в четырех. Я начинаю завидовать». [700] Это не мешает ему написать Теодору де Банвилю: «Ги де Мопассан не смеет просить вас предварить в „Насьональ“ выход томика его стихотворений».
699
Письмо от 2 мая 1880 года.
700
Письмо от 3 мая 1880 года.
На самом деле успех «ученика» для него важнее, нежели его собственный. Он давно перешагнул рубеж литературных амбиций. Думая о себе, он приходит к выводу, что он – странное существо, исполненное противоречий. Его отвращение к буржуа тем более сильно, что сам он чувствует себя буржуа до кончиков ногтей, признавая порядок, комфорт, различие в социальном положении. Осуждая любую власть, он тем не менее не переносит неподчинение черни, когда та смеет вызывающе вести себя с ней. Укрывшись в своем теплом гнездышке в Круассе, он мечтает о далеких странствиях и совершает их. Они свидетельствуют о его смелости и выдержке. Заклятый враг священников, он интересуется религиозными проблемами. Одержимый женским соблазном, он отказывается связать свою жизнь с женщиной. Революционер в искусстве, он – консерватор в быстротечной жизни. Он жаждет дружбы, однако большую часть времени живет в отдалении от всех. Эти непреодолимые противоречия делают его глубоко несчастным человеком. Когда он оборачивается на свое прошлое – что случается все чаще и чаще, – то видит только работу, печаль и одиночество. Не убил ли он себя, забывая жить ради того, чтобы лучше писать? Да нет, любовь к искусству извиняет все, оправдывает все. Судьба, пожертвованная литературной страсти, не может быть потерянной судьбой. Он не тратил попусту свои силы, ибо шел прямо начиная с самых ранних лет к цели, которую себе обозначил. Сомнения овладевают им лишь на мгновение, он тотчас отбрасывает их. Париж ждет его. Он должен немедленно поехать туда. Он будет жить в квартире в предместье Сент-Оноре и закончит там «Бувара и Пекюше». Он с радостью думает о новых встречах с друзьями, со своим дорогим Ги, с Каролиной, которая с некоторых пор увлечена священником отцом Дидоном, переписывается с ним. Флобер признает, что этот служитель культа, который является еще и духовником госпожи Роже де Женетт, не лишен эрудиции и высоких моральных качеств. Религия дает Каролине силы переносить невзгоды. Не критикуя ее открыто, дядя сожалеет, что она не умеет черпать силы в высокой практике скептицизма. Он равно обеспокоен неудачами племянницы в карьере художника.
В субботу 8 мая 1880 года он укладывает чемоданы – завтра в дорогу. Около половины десятого почувствовал недомогание после того, как принял очень горячую ванну. Перед глазами возникло хорошо знакомое желто-золотое, заполнило сознание. В лицо бросилась кровь. Встревоженный, он зовет служанку и, так как та не торопится, кричит ей, высунувшись в окно, прося сходить за доктором Фонтеном. «Боюсь упасть в обморок, – добавляет он. – Хорошо, что это случится со мной сегодня. Завтра в дороге было бы совсем некстати». Когда она уходит, он открывает бутылочку с одеколоном и протирает виски. Но ноги подкашиваются. Несмотря на шум в голове, он пытается говорить. Изо рта вырываются непонятные слова: «Руан… Мы недалеко от Руана… Эйло, пойдите… найдите улицу… я ее знаю…» Из письма Каролины, полученного утром, он узнал, что Виктор Гюго собирается поселиться на авеню д’Эйло. А может быть, он хотел позвать на помощь доктора Эло, врача руанской больницы? Мгновение спустя он теряет сознание. Доктора Фортена в Круассе нет, срочно едут в Руан за доктором Турне. Он приезжает только в полдень. Флобер недвижим. Сердце остановилось. Врач колеблется между двумя диагнозами: кровоизлияние в мозг или апоплексический удар. Ги де Мопассан, которого оповестили немедленно, приезжает в Круассе сразу после случившегося. «Я увидел вчера огромного мертвеца, простершегося на широком диване, с распухшей шеей и красным горлом, ужасного, словно поверженный колосс», – пишет он. Скульптор снимает маску с усопшего. «В гипсе застыли его ресницы, – помечает Ги де Мопассан. – Я никогда не забуду этот бледный муляж с торчащими из закрытых век длинными волосками, которые только что мелькали над его глазами». Ги де Мопассан совершает туалет умершего, сбрызгивает его одеколоном, надевает рубашку, кальсоны и белые шелковые носки. Кожаные перчатки, брюки а-ля гусар, жилет, пиджак, шейный платок дополняют одеяние. Флобер готов встретить своих друзей.
Новость сразила всех. «Я был настолько потрясен, что не знал, что делал и в какой город ехал в экипаже, – помечает Эдмон де Гонкур. – Я почувствовал, что узы, иногда слабеющие, но прочные, незримо связывали нас друг с другом. Я и сегодня вспоминаю с волнением дрожащую слезу на кончиках его ресниц, когда он обнял меня, прощаясь на пороге дома полтора месяца тому назад». [701] Когда проститься с покойным приезжает Лапорт, Ги де Мопассан, подготовленный Комманвилями, не позволяет ему войти в траурную комнату. Каролина ничего не забыла. Она не может простить того, что он отказался дать поручительство за долги ее мужа. Не проронив слезы, с озабоченным выражением лица, не считаясь с волей покойного, она решает сделать обряд религиозным. Только приехавший Эдмон де Гонкур разговаривает в аллее с Жоржем Пуше. «Он умер не от кровоизлияния, – говорит ему Пуше. – Он умер от приступа эпилепсии… В молодости, как вы знаете, у него бывали приступы… Путешествие на Восток исцелило, можно сказать, его… Их не было шестнадцать лет. Однако из-за осложнений в делах племянницы они возобновились… И в субботу он умер от приступа гиперемической эпилепсии… Да, судя по всем симптомам, с пеной у рта… Племянница хотела заказать муляж его руки, но это оказалось невозможно – ее нельзя было разжать…» [702]
701
Гонкур. «Дневник», 8 мая 1880 года.
702
На самом деле, судя по самым последним медицинским исследованиям, Флобер умер не от эпилептического припадка, а от кровоизлияния в мозг.