Х...евая книга

– Ну и ну!
– удивился поп Гапон и записал себе в книжечку без точек и запятых: "Ну и ну".

Некрасов успел заметить на обложке книжечки золотое тиснение "От полковника Зубатова лучшему агенту попу Г."

Поп Гапон скользнул взглядом по столику у выхода. Там сидели пьяная растрепанная женщина и граф Толстой.

– Пойми, папаша, - внушала женщина, тупо икая и размахивая указательным пальцем перед картофельным носом графа.
– Я не какая-нибудь подзаборная там... я - по любви... а он...
– Да я... без билета... под поезд брошусь.

Толстой плакал и сморкался в бороду. Иногда женщина грохала кулачищем по столу, тогда Толстой вынимал зеркало, долго смотрелся в него, после чего жалобно спрашивал:

– Аня, ну скажи мне, Аня, разве я похож на русскую революцию?

"Как это все низко", - Раскольников вздохнул и вышел на улицу. Возле кабака городовой драл уши мальчишке. "А любопытно, тварь он дрожащая или право имеет?" - заинтересовался Раскольников. В этот момент Родиона окликнул знакомый точильщик.

– Родя, ты, никак, опять за старушками собрался. Не сезон, вроде. Давай топор поточу.

– Поточи, согласился Раскольников.

– Эх, Родя, - разбрызгивая с лезвия искры, сокрушался точильщик, - все беспутством занимаешься, студентствуешь. Лучше бы денег заработал.

– Ходил я нынче к Достоевскому. Просил взаймы. Не дает, собака, - хмуро ответил Раскольников. Он умолчал, однако, что выйдя от Достоевского, написал мелом в парадном: "ДОСТОЕВСКИЙ - КОЗЕЛ".

– Хватит или еще подточить?
– спросил точильщик, протягивая топор Роде.
– Возьмет такая заточка старушку?

– Смотря какая старушка, - рассудительно ответил Раскольников, цвенькая ногтем по лезвию.
– Иную тюкаешь, тюкаешь... Особенно живучи процентщицы. Очень прочная голова... Эх, да разве теперь старушки! Вот раньше были старушищи, так старушищи! За полчаса не обтяпаешь.

– Вот и ладно, - сказал точильщик, - с тебя, Родя, три копейки.

– Три копейки, - задумчиво повторил Раскольников и ударил точильщика топором по голове.

Точильщик рухнул как подкошенный возле станка. Раскольников оглядел его нищенскую, латанную-перелатанную одежду, худую обувь, мозолистые руки.

"Проклятое самодержавие", - подумал Родион.

...Узнав в Цюрихе про Раскольникова, Владимир Ильич вскочил, зашагал по комнате, вцепившись большими пальцами в жилетку. Глаза его заблестели.

– Какой человек! Какой матерый человечище!
– воскликнул он и, хлопнув Плеханова по плечу а потом по голове, заключил, - но мы пойдем другим путем. Да-с, батенька. Мы сначала захватим почту и телеграф.

Сталкер

Он был высок и сух. Никто не мог определить его возраст: то ли годы избороздили лицо глубокими морщинами и мазнули по волосам белым, то ли работа. Красноватое, опаленное жаром лицо, непонятного цвета жесткие усы, живые, блестящие глаза, форменный комбинезон, тужурка; а вместо каски старая войлочная шляпа - высший шик. Это был настоящийМастер. Уже много лет он водил Туда любопытствующих, отвечая за их жизнь и психическое здоровье. Женщины благоговели перед ним, любили его, как настоящего мужчину. Но Мастер словно бы и не замечал этого, слишком многое видел он Там, чтобы отвлекаться на суету.

Вот и сейчас Мастер хмуро оглядел очередную группу, поднял руку, призывая к вниманию:

– У вас еще есть время передумать. Даю минуту, можете снять снаряжение. Это не трусость, это нормально для человека. Потом будет поздно. Там пути назад нет. Только за мной. След в след. Закон - беспрекословное подчинение... Никто? Все расписались? Тогда вперед.

Он кивнул охраннику с револьвером на боку, тот открыл турникеты, и группа просочилась на территорию.

– Ни пуха!
– сказал охранник.

– К черту!
– серьезно ответил Мастер. В приметы он верил.

...Они шли уже пятнадцать минут. И ничего не случалось. Перебирались через рельсы, переходили, помогая друг другу, глубокие котлованы, перелезали через кучи песка, бетонные блоки. На пятиминутном привале Мастер сказал:

– Осталось недалеко. В цех войдем через подземный переход, так безопаснее.

Вход под землю представлял собой рыжую от ржавчины, покосившуюся будку с висящей на одной петле железной дверью.

– Осторожно, там нет одного пролета. Ну и света, конечно.

Освещая бурые потеки на стенах, группа шла по колено в воде по подземным лабиринтам, распугивая крыс.

– Вода прибывает, - сказал Мастер.

– А откуда она?
– спросил, тяжело дыша, толстый экскурсант.

– Кто ж его знает, - Мастер оглядел толстого.- Это производство. Здесь никто не знает причин. Говорят, Луна влияет. А может, трубу прорвало. Но вечером будет отлив.

В огромный гулкий цех вылезли возле вращающегося шпинделя.

– Аккуратнее, - предупредил Мастер.
– Опасное место, видите, я тут проволочку загнул - знак. Троих разорвало. Это место мы называем мясорубкой.

Железные развалы группа преодолела почти без приключений, если не считать того, что толстый, заскользив на залитом маслом полу, сорвался и повис на страховке над чем-то лязгающим. Вытащили.

– Чу!
– сказал вскоре Мастер, подняв руку.
– Кажется, в цехе чужие... Нет, показалось.

В одном месте над группой пролетело что-то огромное, раскаленное.

– Сляб, -сказал Мастер, привычно проводив взглядом грохнувшееся в стену и потрясшее цех железное чудовище.
– В неурочное время, однако.

На привале под рольгангом субтильный юноша спросил Мастера:

– А где же рабочие?

– Святая наивность, - чуть усмехнулся Мастер, жуя сухпай и не забывая остро поглядывать по сторонам.
– Вы что думали, как только войдете в цех, у первого же станка рабочего увидите? Это цех. Производство. Здесь свои законы. Кстати, никто не забыл инструкцию, как вести себя при встрече с рабочим? Никаких резких движений. Только по инструкции. И главное - не показывайте им свой страх.

– А я и не боюсь!
– вызывающе сказал юноша.

– Врешь, - опять усмехнулся Мастер.
– Я и то боюсь. Нельзя показывать.

– А я люблю рабочих, - вдруг мечтательно произнесла дама интеллигентного вида.
– Они такие милашки. В них чувствуется живая инстинктивная сила, первобытная свобода, которой нам так не хватает.

Мастер промолчал, только недобро покосился на даму. В ту же секунду что-то черное мелькнуло рядом с ними, раздался отчаянный крик интеллигентной дамы. Мастер выругался: толстый растерянно оглядывался, ища свою каску, которую снял на время привала и положил рядом. Теперь каски не было.