H2o

Осенило внезапно: церковь. Разумеется. Воскресенье. Они все там.

А мне там делать ровным счетом нечего, усмехнулся на пороге. Явиться в церковь — все равно что подать себя на тарелочке: вот он я, берите, встраивайте в свой социум или отвергайте, противопоставляйте себе или признавайте своим. Бедные злые люди… а может, не такие уж и злые: как ни крути, мне перепали от них лыжи, меня персонально приглашали в лавку, вот уже несколько дней никто не покушается на мою беззащитную, если не считать сигнализации, заснеженную машину, не стреляет по окнам и не бьет зеркал. Плоды просветительской работы Йоны, не иначе. Войти и пожать оные. Возможно, это оптимизирует дальнейшую жизнь. В конце концов, не-посещение церкви местные жители наверняка воспринимают как сознательную демонстрацию с моей стороны — им виднее, чего именно.

И потом, интересно, подсвечен ли изнутри витраж.

Он чуть-чуть приотворил дверь: тяжелая, толстенная, она подалась беззвучно, не издав ни единого скрипа. Над сплошным рядом затылков — никто не обернулся, не пошевелился — плыл красноватый свет, пронизанный столбами сверкающих пылинок. И музыка.

Музыка ринулась в дверную щель мощным потоком низких, торжественных звуков, они были материальны и всесильны, как море. Холодная толща приливной волны, у которой нельзя стоять на пути. Неужели здесь орган? — изумился Олег, непроизвольно отступая на шаг; споткнулся на порожке, едва не потеряв равновесие.

И тут случилось.

Звук внезапно взвился на целую октаву — и сорвался, охрип, обернулся сипящим свистом. Море затылков взбурлило, закрутилось водоворотом, человеческий шум нарастал, захлестывая бывшую музыку. Но она не сдалась, взлетела еще выше запредельным стоном — к самому окну с апокалиптическим витражом, увлекая за собой все взгляды запрокинутых голов. И на самой-самой, уже неслышимой, ноте окно вдруг лопнуло, взорвалось залпом рвущейся струны.

Яркий столб света и многоголосый вопль — внутри.

Пурпурные и огненные осколки — снаружи, на снежной площади.

* * *

Какого черта?!

Боковая улочка, потом еще коротенький перешеек между стенами, дорога вниз, другая, та, с которой не видно моего дома. Придерживаться тропинок, не оставлять следов. Дальше, быстрее. Конечно, о том, чтобы сбежать, скрыться с места происшествия, уйти от погони, не могло быть и речи во всем поселке не найти человека, который ориентировался бы здесь хуже меня. Но они, кажется, не догадались, что должны догонять. Что есть кого.

Олег остановился, перевел дыхание. Какого черта меня вообще туда понесло? Зачем?! Не зная даже, к какой они относятся конфессии, как вести себя в этой церкви, что делать и говорить, — все-таки поперся. Даже при самом благоприятном раскладе выглядел бы и чувствовал бы себя полным идиотом. А после того, что случилось… Да меня линчевали бы на месте, если б обнаружили. И поделом.

Пошел дальше, уже медленнее, спокойнее. Все равно они там разойдутся нескоро. Любопытно вообще-то, что это было. Какая-нибудь авария в органных трубах? Это насколько же сильным должен быть резонанс, чтобы вылетело окно… Именно в тот момент, когда я открыл дверь — совпадение? Или я действительно нарушил некое соотношение, баланс сил, о которых не имею ни малейшего представления? Возможно, у них строго-настрого запрещено открывать дверь, когда играет орган, и тому есть реальные, объяснимые с точки зрения физики причины.

Причины и пояснения есть всегда и всему. И если я вправду виноват, лучше оплатить разбитый витраж, чем нарваться на обвинения в колдовстве. Конечно, меня вроде бы никто не видел… во-первых, нельзя быть уверенным на все сто, а во-вторых, мое отсутствие в церкви и присутствие в поселке тоже легко укладываются в цепочку оригинальной, но прогнозируемой логики. Надежда лишь на то, что они не додумаются. Что я слишком малозначительная фигура в жизни поселка… Хлипкая, да и не очень-то лестная для самосознания надежда.

И что делать, если они, допустим, явятся ко мне требовать объяснений? Представил себе эдакую депутацию хмурых мордатых рыбаков во главе с субтильным миротворцем Йоной. Все отрицать: сижу, мол, работаю, ничего не слышал и не знаю, близко не подхожу к вашей церкви или о чем вы там вообще говорите? А может, сразу в контрнаступление: окна били, шины резали, в лавке хамили, так призову к порядку, натравлю полицию, попробуй только сунься ко мне — с моими грандиозными возможностями и космическими связями… Бред какой-то. Черт, и как могло случиться, что человек, которому ничего не нужно, кроме независимости и свободы, вынужден прокручивать один за другим сценарии никчемных, абсурдных самооправданий?!

Будем надеяться, что они не понадобятся. Однако до чего ж оно слабо, шатко, унизительно — надеяться…

Так или иначе, нужно поскорее добраться к себе. Праздношатающаяся по улицам фигура в то время, как все жители поселка объединены общей катастрофой, — как минимум подозрительна. Меня могут увидеть в окно: какой-нибудь оставленный дома с простудой ребенок или парализованная старуха. Домой. Как можно быстрее.

Олег прибавил шагу и вышел на пляж в стороне от дома. Прямой дороги, протоптанной в нужном направлении, не было, коммуникативная система тропинок предлагала совершить приличную петлю чуть ли не до линии прилива. Срезая путь, зашагал напрямик по снегу. Провалился по колено, а на следующем шагу выше, чертыхнулся, решил было вернуться на тропинку — но разворачиваться не хотелось, и он сделал еще шаг…

Что-либо твердое ушло из-под ног. Потеряв равновесие, взмахнул руками, вспахивая снег, оказавшийся вокруг и всюду: на лице, на ладонях, в рукавах, за воротником, во рту. Опоры не было ни локтям, ни коленям, он трепыхался в белой каше сугроба, словно муха в кефире, и одолевала смутная досада: как нелепо, как смешно… Ни капли смысла звать на помощь: весь поселок там, перед церковью, у разбитого витража, никакому крику не пробиться сквозь их разноголосый сумбур. Снег попал уже и в глаза, сквозь двойную призму талой воды и слез поплыли полосами море, небо, скалы, сосны, Ильма…

Бессмысленно. Она меня не видит и не слышит тоже.

…Выбрался на тропинку, облепленный снегом от подошв до ушей, мокрый, пропотевший и промерзший, злой. Скорее всего, это была траншея для мусора, не иначе. Полметра в ширину и максимум метр в глубину, не считая содержимого. И ведь успел, успел проститься с жизнью!.. черт. Следующий шаг — утонуть в луже между камнями, море нам совершенно ни к чему.

В ботинках чавкало, пальцев рук, растопыренных и покрасневших, он уже совсем не чувствовал. Побрел в сторону моря по протоптанному кругу. По кругу — оно гораздо надежнее. Всегда.

Впереди выбежала на пляж Ульфа, по брюхо загрузая в снегу и помахивая хвостом, ее обогнал почти невидимый в снежных брызгах песик из соседнего дома, собаки затеяли возню. Неужели их хозяева уже откололись от сборища у церкви? Олег прикинул на глаз расстояние: далеко. Если постараться, можно свернуть за гаражи раньше, чем пересекутся воображаемые траектории, избегнув встречи. С кем бы то ни было.

Выйдя на прямую дорогу к дому, издали он заметил просто яркое пятно — настолько яркое, что детали оставались за пределами внимания. Пятно угнездилось у входа в дом с двухэтажной стороны, возле наглухо и навсегда закрытых дверей. С поправкой на незваных гостей, уточнил Олег. Прищурился, присмотрелся.