Хаджи
Шрифт:
Я закрыл лицо от слепящего света фонаря.
– Стой! Кто идет!
– Я Ишмаель, сын мухтара Табы, - вскричал я.
– Капрал, позовите дежурного офицера. За воротами арабский мальчишка, он на-сквозь промок!
Помню, меня отвели за руку в большую страшную комнату, где за столом сидел офицер, видно, большой начальник. Другие солдаты забрали мою мокрую одежду, обер-нули меня одеялом и принесли миску горячего супа, пока я пытался изложить дело своим убогим английским. Последовали телефонные звонки.
– Врач Рамле находится в далекой
Последовали дальнейшие телефонные звонки.
– Один из наших врачей приедет из Иерусалима. В такой дождь это может занять время.
– Нет!
– воскликнул я.
– Это должен быть арабский врач.
– Но, Ишмаель...
– Нет! Отец не согласится!
– Попробуйте в Лидду, сержант. Радируйте в наш полицейский участок, посмотрим, что можно сделать.
Ответ из Лидды был не лучше. Врача найти не смогли, а в маленьком госпитале был только санитар. Ближайший арабский врач был только в Яффо, и в такую бурю ему не до-браться до деревни раньше утра. Солдаты предложили оставить осла и отправить меня обратно в Табу на грузовике, но теперь я сам был как безумный. Моя одежда высохла над печкой. Я оделся, выбежал из здания и бросился на ворота.
– Мальчик, вернись!
– Выпустите его. Он боится отца.
Стояла непроглядная темень. Ливневый поток хлынул из Баб-эль-Вад, покрыв почти всю дорогу. Было очень трудно разглядеть, где я иду. Я старался оставаться на одной сто-роне дороги, но меня несколько раз чуть не сбили проезжающие машины, окатывая водой с головы до ног. Увидеть что-нибудь можно было только от автомобильных фар, и я бы-стро отбегал к кювету и старался разглядеть дорогу. Казалось, целый месяц рамадан про-шел, пока мне удалось заметить первые белые домики на холме Табы.
В этот момент свет фар упал на вывеску с надписью "Киббуц Шемеш". И меня потя-нуло туда как магнитом. Я помнил, что входить мне запрещено, но если бы я упросил ев-реев не говорить отцу, то может быть, они смогли бы отыскать врача-араба. От стороже-вого поста киббуца сквозь завесу дождя горели прожекторы, снова ослепив меня. Внезап-но меня окружили евреи, наставив на меня винтовки. Они впустили меня через ворота.
– Что он говорит, Ави?
– Что-то о больном ребенке.
– Кто-нибудь его знает?
– Это не один ли из детей табского мухтара?
– Позовите кто-нибудь Гидеона!
– Что здесь происходит?
– Это ребенок из Табы. Он твердит, что сильно заболел младенец.
Должно быть, я лишился чувств. Когда я пришел в себя, то увидел, что нахожусь в грузовике, и господин Гидеон Аш поддерживает меня рукой, а другой человек за рулем пытается взобраться по разбухшей улице к центру деревни. Грузовик вертелся и буксовал на одном месте.
– Они живут там наверху!
– Дорога непроезжая. Придется идти пешком.
Я упал в грязь и не мог подняться. Господин Гидеон Аш поднял меня своей доброй рукой, и мы трое, бегом, скользя и падая, пустились к дому моего отца. Оба еврея про-толкнулись через множество людей, столпившихся под дождем.
Господин Гидеон Аш с другим человеком стояли в жилой комнате. Я упал на руки Нады, но мне удалось
сохранить сознание. Господин Гидеон Аш объяснил, что прибыв-ший с ним человек - врач.Хаджи Ибрагим встал посреди комнаты, загораживая дверь в комнату Рамизы. После странного молчания Агарь и Нада, отец и дая стали орать все вместе.
– Замолчите вы все!
– проревел господин Гидеон Аш, покрывая голоса.
– Где ребенок?
– спросил врач.
Хаджи Ибрагим сделал несколько угрожающих шагов в мою сторону и поднял ку-лак.
– Я же тебе говорил! Я велел тебе идти в Латрун!
– Отец! Мы не смогли раздобыть врача ни из Рамле, ни из Лидды!
– крикнул я, за-щищаясь.
– Я не знал, что делать.
– Пожалуйста, позвольте мне осмотреть ребенка, - обратился врач.
– Нет!
– заорал отец.
– Нет! Нет! Нет!
– Он угрожающе показал на меня.
– Ты привел их сюда, чтобы показать им, что мы ниже их!
– Ибрагим, - сказал господин Гидеон Аш, - прошу тебя, успокойся. Перестань бол-тать, как дурак. На карту поставлена жизнь ребенка.
Женщины начали судорожно причитать.
– Никакой жалости от евреев! Ни жалости! Ни милостей! Не желаю, чтобы вы в мо-ем доме показывали свое превосходство!
Господин Гидеон Аш сделал движение к спальне, но отец загородил дорогу.
– Не делай этого, Ибрагим! Я тебя заклинаю! Ибрагим!
– Отец не пошевельнулся.
– Ты совершаешь большой грех.
– Ха! Грех - это получать жалость от еврея! В этом грех!
Господин Гидеон Аш поднял руки и покачал головой в сторону доктора. Отец и женщины застонали громче: он - чтобы заставить их уйти, а они - чтобы удержать докто-ра.
Вдруг воцарилась странная тишина. Рамиза, белая как мел, похожая на привидение, бессознательно разевая рот, вошла с младенцем на руках. Врач оттолкнул моего отца и взял младенца, она рухнула на пол, и женщины упали возле нее. Доктор приложил ухо к груди младенца, похлопал по ней, вдохнул ему в рот, открыл свой чемоданчик и снова по-слушал.
– Ребенок мертв, - прошептал доктор.
– Это место полно злых духов, - сказал мой отец.
– Такова была воля Аллаха, чтобы ребенок умер.
– К черту!
– крикнул Гидеон Аш.
– Ребенок погиб из-за грязи и небрежности! Пошли отсюда, Шимон.
Они вышли из дома под проливной дождь, а хаджи Ибрагим орал им вслед и потря-сал кулаками. Больше я ничего не слышал, но слышали другие.
Оба еврея скользили и старались удержать равновесие, спускаясь по каменистой тропинке, поливаемой дождем, а мухтар шел позади них.
– Как мы жили, так и живем! Мы здесь жили тысячи лет без вас! Наше существова-ние хрупко, как горная тундра! Нечего приходить и учить нас, как жить! Мы вас не хотим! Вы нам не нужны! Евреи!
Гидеон хлопнул дверцей со стороны водителя и нащупал зажигание. Доктор вскочил на соседнее сидение, а хаджи Ибрагим заколотил в дверь и продолжал кричать.
Гидеон закрыл глаза, подавил слезы и на мгновение опустил голову на руль.
– О Боже, - пробормотал он.
– Я забыл дома свой протез. Я не могу править этой проклятой машиной.