Хаидэ
Шрифт:
«Мне дорога — не в полис… мне оставаться тут…»
К полудню следующего дня они медленно ехали, удаляясь от гряды Паучьих гор. Все утро провели в ущелье, безнадежно тыкаясь в мощный каменный обвал, перегородивший узкий проход, стиснутый по бокам неприступными скалами. Даже если бросить коней, то не перелезть через угрожающе неустойчивые каменные глыбы, что нависали над головами. И не одолеть ровные скалы без уступов и впадин.
Хаидэ без возражений согласилась вернуться. И слегка удивленный Техути ехал рядом, испытующе поглядывая на
— Нам к югу, Хаи. К вечеру доберемся до тракта. А там уже к побережью.
Она молчала, разглядывая горизонт.
— В полисах есть книжники. У них периплы и карты. А еще, помнишь, когда я вытащил тебя из норы шамана, я вызнал о способах говорения с мертвыми?
— Да.
— Я знаю людей, у которых можно добыть нужные свитки. И они подскажут, у кого достать зелья для приготовления состава.
— Ты снова хочешь говорить с мертвыми? Мой сын слишком мал, он не умел разговаривать, когда… умер.
— Нет. Но я могу сделать так, что тебе и Ахатте будет сниться один сон на двоих. У нее ты узнаешь, где они сейчас и как попасть туда.
— Это правда?
Надежда сделала усталое лицо прекрасным. Таким, какое Техути полюбил когда-то, когда золотые волосы были заколоты драгоценными гребнями, а шею украшали ряды ожерелий.
«Она — сама себе драгоценность».
Но мысль мелькнула и канула, а поверх навалилась другая, торжествующая — она мне верит, я правильно нащупал дорогу!
— Конечно, люба моя. Поселимся на окраине. Я заработаю немного денег и мы сможем надеть городские одежды. Продадим коней. Нас не узнают. И все, что можно, я выведаю и выспрошу. А потом вернемся.
— Да… Наверное, так.
И вдруг, ахнув, схватила его за руку, показывая на ветер, что гнал по легкой белизне волны теней.
— Ты видишь? Видишь?
— Что? Ветер?
— Ты видел его?
Ее щеки пылали, а в глазах плеснула радость узнавания.
— Ши Эргос, старший из ши Патаххи! Я видела его во сне, но не узнала. Он зовет меня!
— Хаи, тут никого, только мы!
— Он прошел совсем рядом и, смотри — вот его след! Он далеко, будто отплыл по течению, по быстрине. Но был. И звал!
— Бедная моя люба. Тебе надо хорошо поесть и поспать. И забыть ненадолго о горестях.
— Теху, я видела!
— Хаи, поехали. У первого ручья устроим привал. И все пройдет.
Забирая руку, она отъехала на несколько шагов. Сказала убежденно, с радостной уверенностью в голосе:
— Вот он, знак. Мы едем к Патаххе. Ши Эргос послан за нами.
«Нет» тревожно стукнуло в голове египтянина. И он повторил вслух:
— Нет. Хаи, мы едем в полис.
— Люб мой, Патахха зовет, нам нужно к нему.
Техути ударил Крылатку в бока согнутыми коленями. Поворачивая коня на месте, закричал, изгибаясь в седле и не сводя глаз с лица княгини, на котором радостная уверенность сменялась растерянностью.
— Тебе! Все нужно тебе! А я следую за тобой хвостом, и ладно б только сейчас, но и раньше! То одно, то другое, и всегда ты приказываешь,
а я исполняю! Вот погоди, люб мой, вот засветит и тебе солнце! Когда? Полтора года, княгиня! Полтора года ожидания счастья! И сейчас ты выбираешь призрака, тень на траве тебе важнее моих слов. А ведь я хочу помочь! Но снова я нужен лишь, чтоб подставить спину под твои царственные ноги. Как… как… кинжал — достала и убрала, достала и…— Зачем ты? Я не…
— Затем, что это правда!
— Чего ты хочешь?
Выпрямляясь, она повела Цаплю грудью на Крылатку, на лицо набежала тень ярости и чтоб сдержаться, Хаидэ прикусила губу.
— Я? Я хочу, чтоб ты любила! И с радостью повиновалась, как подобает любящей! Чтоб это было всегда! Потому что это и есть любовь!
— Ты забыл? Забыл, как я подчиняюсь тебе в любви, Тех? Как ты мучаешь, повелевая той, что сама повелевает сотнями воинов?
— Тебе самой это нравится! Разве нет?
— А тебе нужно, чтоб я делала то, что не нравится мне?
— Да!
— Да?
Она застыла в седле, опустив поводья. Цапля дергала головой, фыркала, тревожно косясь на опущенную морду Крылатки. Позади перетаптывались Рыб и Ласка.
Техути с ненавистью смотрел на застывшее лицо женщины, такое некрасивое…
— Я не знала, что так. Что любовь — это мучить того, кто любит тебя.
Ее голос был бесцветным и сухим. А Техути так ждал, что он дрогнет, зазвенит слезой, сорвется в плач, показывая, как важен он ей, как страдает она от резких слов.
— Поезжай сам. В полис. Куда захочешь. А я еду к шаману.
— Значит… значит, ты снова командуешь?
Княгиня подняла на мужчину светлые, будто выцветшие глаза.
— Езжай, пока я не убила тебя.
Незаметным для глаза движением повернула лук, висящий у седла, и он оказался в руках, с уже положенной на тетиву стрелой, выхваченной из горита. Тугая жилка делила пополам бескровное лицо. И третьим злым глазом поворачивался за Техути трехгранный наконечник смертельной стрелы.
Он хотел еще сказать. Выкрикнуть, о том, что в рыбе больше тепла, чем в ней, всегда было так и, видно, всегда и будет. Но черный граненый глаз неумолимо следил, и он, проглотив несказанные слова, отъехал подальше. Подождал, надеясь, что княгиня опомнится и опустит лук. Но та поворачивалась в седле, держа его на прицеле.
— Так что? И это все? — спросил негромко, — вот так все кончилось? У нас…
— Можешь взять лошадей. Тебе понадобятся деньги.
Египтянин пожал плечами, морщась от визга, резавшего изнутри голову «нельзя нельзя, не пускай, забери ее с собой»… Сказал примирительно:
— Я буду ждать тебя, Хаи. Спрашивай в базарных харчевнях. Буду оставлять тебе весточки. Ты помни, я люблю тебя и поеду для нужного дела.
Она молчала. И Техути, кликнув коней, повернулся и поскакал на юг, с холодком в спине — а вдруг не удержит в себе злобу и выстрелит в спину.
«Как ты мог?»
«А что мне? Ехать к старой коряге? Думаешь, он не поймет, что ты наушничаешь? Не найдет знака? Мне надо держаться подальше от шаманской палатки».
«Я думала, ты сделаешь с женщиной то, что обещал мне!»