Халиф на час

И потом халиф сказал владельцу того челнока, в котором они сидели: «Возьми, о старец, эти десять динаров и поезжай рядом с ними. Они освещены, а мы в тени, и мы их увидим и посмотрим на них, а они нас не увидят». И старец взял десять динаров, и поплыл в своем челноке рядом с ними, и они ехали в тени до садов. А достигнув садов, они увидели огороженную поляну, и лодка пристала у этой поляны. И вдруг оказалось: там стоят слуги и с ними мул, оседланный и взнузданный. И второй халиф вышел и сел на мула и поехал среди своих сотрапезников. И факелоносцы закричали, и слуги занялись делами второго халифа, а Харун ар-Рашид с Джафаром и Масруром вышли на сушу и прошли среди невольников и пошли впереди них. И факелоносцы бросили взгляд и увидали троих людей, одетых в одежды купцов и пришедших из чужих земель, и заподозрили их и мигнули на них, и их привели ко второму халифу. И, увидев их, тот спросил: «Как вы достигли этого места и что привело вас в такое время?» И они ответили: «О владыка, мы люди из купцов и чужеземцы, и прибыли сегодняшний день, и вышли вечером пройтись, и вдруг вы подъехали, и пришли эти люди и схватили нас и поставили перед тобой, и вот наша история». — «С вами не будет беды, так как вы — чужеземцы, а если бы вы были из Багдада, я бы отрубил вам головы», — молвил второй халиф. И затем он обратился к своему везирю и сказал ему: «Возьми этих людей с собою: они наши гости сегодня вечером». — «Слушаю и повинуюсь, о владыка наш!» сказал везирь. И затем он пошел с ними, и они достигли высокого, великолепного замка, крепко построенного, каким не обладал султан: он вздымался из праха и цеплялся за крылья облаков, и ворота его были из текового дерева, украшенного рдеющим золотом. И входящий проникал через них в зал с водоемом и фонтаном, и были там ковры и подушки, и парчовые циновки, и длинные матрасы. И там были опущенные занавески и подстилки, ошеломляющие ум и ослабляющие тех, кто говорит, и на двери были написаны такие два стиха:

Вот дворец стоит, с ним да будет мир и радость! Наградили дни красотой его своею. В нем и редкости и диковины всевозможные, И не знают, как описать его, каламы.

И второй халиф вошел, и с ним его люди, и сел на престол из золота, украшенный драгоценными камнями (а на престоле был молитвенный коврик из желтого шелка), и сели его сотрапезники, а меченосец мести встал перед ним. И накрыли стол, и поели, и убрали посуду, и вымыли руки, и подали приборы для вина, и выстроились кувшины и чаши, и пошли вкруговую, и достигли халифа Харуна ар-Рашида, но тот отказался пить.

И второй халиф спросил Джафара: «Что это твой товарищ не пьет?» И Джафар ответил: «О владыка, он уже давно не пил этого». — «У меня есть другое питье, подходящее для твоего товарища, — это яблочный напиток», сказал второй халиф, и затем он велел принести его, и его тотчас же принесли, и второй халиф подошел к Харуну ар-Рашиду и сказал ему: «Всякий раз, как очередь дойдет до тебя, пей это питье».

И они не переставая веселились и пили вино, пока напиток не овладел их головами и не взял власть над их разумом. И халиф Харун ар-Рашид сказал своему везирю. «О Джафар, клянусь Аллахом, нет у нас сосуда, подобного этим сосудам! О, если бы я знал, каково дело этого юноши!»

И когда они потихоньку разговаривали, юноша вдруг бросил взгляд и увидел, что везирь шепчется с халифом, и сказал ему: «Говорить шепотом — грубость». — «Тут нет грубости, — отвечал Джафар, — но только мой товарищ говорит мне: «Я путешествовал по многим землям, и разделял трапезу с величайшими царями, и дружил с военными, и не видел я трапезы лучше этой и ночи прекраснее этой, но только жители Багдада говорят: «Питье без музыки нередко причиняет головную боль».

И, услышав эти слова, второй халиф улыбнулся и развеселился. А у него в руках была тростинка, и он ударил ею по круглой подушке, и вдруг распахнулась дверь, и из нее вышел евнух, который нес скамеечку из слоновой кости, украшенную рдеющим золотом. А сзади него шла девушка, редкая по красоте, прелести, блеску и совершенству. И евнух поставил скамеечку, и девушка села на нее, подобная восходящему солнцу на чистом небе, и в руке у нее была лютня, изделие мастеров индийцев. И она положила ее на колени и склонилась над нею, как склоняется мать над ребенком, и запела под нее, сначала заиграв и пройдясь на двадцать четыре лада, так что ошеломила умы. И потом она вернулась к первому ладу и, затянув напев, произнесла такие стихи:

И в сердце моем язык любви говорит тебе, Вещает он про меня, что я влюблена в тебя, Свидетели есть со мной — то дух мой измученный, И веки горящие, и слезы бегущие. И раньше любви к тебе не ведала я любви, Но скор ведь Аллаха суд над всеми созданьями.

И когда второй халиф услыхал от невольницы это стихотворение, он закричал великим криком и разодрал на себе одежду до подола. И перед ним опустили занавеску и принесли ему другую одежду, лучше той, и он надел ее и сел как раньше. И когда кубок дошел до него он ударил тростинкой по подушке, и вдруг распахнулась дверь и вышел из нее евнух, который нес золотую скамеечку, и за ним шла девушка, лучше первой девушки. И она села на скамеечку, а в руках у нее была лютня, огорчающая сердце завистника. И пропела она под лютню такие два стиха:

О, как же мне вытерпеть, коль пламя тоски в душе, И слезы из глаз моих — потоп, что течет всегда! Аллахом клянусь, уж нет приятности в жизни мне, И как же быть радостной душе, где тоска царит?

И когда юноша услышал это стихотворение, он закричал великим криком и разодрал на себе одежду до подола, и перед ним опустили занавеску и принесли ему другую одежду, и он надел ее, и сел прямо, и вернулся к прежнему состоянию, и стал весело разговаривать.

Когда же до него дошел кубок, он ударил по подушке тростинкой, и вышел евнух, сзади которого шла девушка лучше той, что была прежде нее, и у евнуха была скамеечка. И девушка села на скамеечку, держа в руках лютню, и пропела такие стихи:

Сократите разлуку вы и суровость, Клянусь вами, что сердце вас не забудет! Пожалейте печального и худого, — Страстно любит, в любви ума он лишился. Изнурен он болезнями, страстью крайней, И от бога желает он вашей ласки. О те луны, кому в душе моей место, — Как избрать мне других, не вас, среди тварей?

И когда юноша услышал эти стихи, он закричал великим криком и разорвал на себе одежду, и перед ним опустили занавеску, и принесли ему другую одежду, и юноша вернулся к прежнему состоянию и продолжал сидеть с сотрапезниками. И кубки пошли вкруговую, и когда кубок дошел до юноши, тот ударил по подушке, и дверь отворилась, и вышел евнух со скамеечкой, сзади которого шла девушка, и он поставил ей скамеечку, и девушка села и, взяв лютню, настроила ее и пропела под нее такие стихи:

Когда уйдет разлука эта и ненависть? И когда вернется прошедшее опять ко мне? Ведь вчера еще одно жилище скрывало нас С нашей радостью, и небрежны были завистники. Обманул нас рок, и разрушил он единение, И жилище наше в пустыню он превратил сперва. Ты желаешь ли, чтоб забыла я, о хулитель, их, Но я вижу, сердце не хочет слушать хулителей. Прекрати упреки, оставь меня с моей страстию — Ведь не будет сердце свободным снова от дружбы к ним. Господа, обет вы нарушили, изменили вы, Но не думайте, что утешится после вас душа.

И когда второй халиф услышал то, что произнесла девушка, он закричал великим криком и разодрал на себе одежды и упал без памяти. И перед ним хотели опустить занавеску, как обычно, но веревки застряли, и Харун ар-Рашид бросил взгляд на юношу и увидел у него на теле следы ударов плетьми. И ар-Рашид сказал, посмотрев и уверившись: «О Джафар, клянусь Аллахом, это красивый юноша, но только он скверный вор!»

И Джафар спросил его; «Откуда ты узнал это, о повелитель правоверных?» И халиф молвил: «Разве не видел ты, какие у него на боках следы от бичей?»

А потом перед юношей опустили занавеску и принесли ему одежду — не ту, что была на нем, — и он надел ее и сел прямо, и сидел, как прежде, с сотрапезниками. И он бросил взгляд и увидел, что халиф и Джафар тихонько разговаривают, и спросил их: «О чем речь молодцы.» И Джафар молвил: «О владыка, все хорошо но только от тебя не скрыто, что этот мой товарищ — из купцов, и он путешествовал по всем областям и землям и вел дружбу с вельможами и лучшими людьми и он говорит мне: «Поистине, то, что проявил наш владыка халиф этой ночью, — великая расточительность, и я не видел во всех странах никого, кто бы совершил дела подобные его делам: он ведь разорвал столько-то и столько-то одежд, каждая одежда в тысячу динаров и это чрезмерная расточительность». — «Эй ты — сказал второй халиф, — деньги — мои деньги и материя — моя материя, и это — часть моей милости слугам и челяди. Каждая одежда, которую я разорвал, достанется кому-нибудь из сотрапезников, присутствующих здесь и я назначил им, вместе со всякой одеждой, по пятьсот динаров».

И везирь Джафар сказал: «Прекрасно то, что ты сделал, о владыка!»

И затем он произнес такие два стиха:

На руке твоей дом построили все достоинства, И дозволил людям твои ты тратить деньги. И когда ворота достоинств всех будут заперты, Рука твоя для замков ключом послужит.

Услышав эти стихи от везиря Джафара, юноша велел дать ему тысячу динаров и одежду, а затем кубки пошли между ними вкруговую, и вино было им приятно. И ар-Рашид сказал: «О Джафар, спроси его про удары, следы от которых у него на боках; посмотрим, что он тебе скажет в ответ». — «Не торопись, о владыка, и побереги себя: терпеть лучше», — молвил Джафар. Но халиф воскликнул: «Клянусь моей головой и могилой аль-Аббаса, если ты его не спросишь, я потушу твое дыхание!»