Халтурщики

— Можно включить?

— Еда почти готова.

— Не хочу я есть.

Какое-то мгновение Орнелла молчит. Она выключает плиту. Потом подавлено уходит в гостиную. Там она замирает, глядя на входную дверь, за которой ее старший сын смеется, разговаривая по мобильному.

Он заканчивает беседу на радостной ноте и с улыбкой возвращается в квартиру.

— Где Масси? Нам пора.

— Я пыталась заставить его поесть, теперь я понимаю, о чем ты говорил — это просто невозможно.

Дарио озадачен.

— Вообще-то мы, наоборот, не можем его остановить.

Мальчик выходит из кухни, неловко ступая в одной кроссовке. Он поглощен игрой.

— Выключи ее, — говорит отец. Масси не слушается. Выходя из квартиры, он спотыкается о порог. Он настолько увлечен, что даже не удосуживается сказать бабушке до свидания.

Но она все же с ним прощается.

— Кстати, знаешь, кого я встретил? — вспоминает Дарио, забегая на кухню за кроссовкой. — Кэтлин Солсон. — Это его бывшая возлюбленная, с которой он познакомился в 1987 году, когда они оба стажировались в газете. — Она вернулась, в смысле из Вашингтона.

— Ну и как она?

— Все такая же. Только старше стала.

— Больше я ничего не хочу знать.

— С текущими событиями это никак не связано.

— Это связано с газетой. Не желаю знать.

— Так тебе достать завтрашний номер?

— Я побаиваюсь его читать, — признается Орнелла, понижая голос. — Ты, похоже, уже не помнишь.

— Чего я не помню?

— Марты не будет до вторника.

— А ты не можешь дождаться вторника, чтобы ее уволить?

— Ты не так понял.

Орнелла стоит рядом со стремянкой, придерживая ее. Как бы ей хотелось больше не волноваться. Это всего лишь очередной выпуск газеты — там ведь не будет написано, чем она занималась в этот конкретный день.

Дарио забирается на антресоль.

— Ее тут нет.

— Нет, она там.

Он ищет.

— Серьезно, ее тут нет. Можешь залезть и проверить. Клянусь, этого номера нет.

Мать стоит на своем:

— Я их все собирала, ни одного не пропустила.

— К сожалению, сейчас один придется пропустить. За двадцать пятое апреля доставать? Он на месте.

— Не хочу. До него я еще не дошла.

Дарио спускается, спрыгивая с третьей ступеньки, подлетает к матери и быстро целует ее в щеку.

Орнелла не была готова к такой нежности, она смущенно улыбается, а потом отталкивает его и, придя в себя, начинает сердиться.

— Ты меня чуть не повалил. Это не смешно.

Орнелла добирается от своего дома в Париоли до редакции газеты на Корсо Витторио на такси. Раньше она тут не бывала: побаивалась этого места, которое вмещает в себя весь мир, хотя само вмещается в одно неряшливое здание. Но теперь у нее просто не остается выбора: в ее хранилище нет завтрашнего номера, и надо его раздобыть.

— Che piano? — спрашивает ее какой-то мужчина с сильным английским акцентом.

— Я не знаю, какой этаж, — отвечает она по-английски, — я ищу главный офис газеты.

— Тогда вам со мной. — Он закрывает дверь и костяшкой пальца нажимает кнопку четвертого этажа. Лифт едет вверх.

— Вы тут работаете?

— Да.

— Как вас зовут?

— Артур Гопал.

— Да, я читала ваши некрологи. На днях вы писали о Никсоне.

— Никсон умер сто лет назад, — ошарашенно отвечает он. — Да и к тому же я больше не пишу некрологов. Я редактор раздела культуры.

— Ваш текст показался мне слегка однобоким. Кое-что хорошее Никсон тоже сделал.

Гостья говорит, что пришла к Кэтлин Солсон, и Артур заходит в отдел новостей, чтобы сообщить кому-нибудь из коллег. Орнелле хочется пойти за ним, посмотреть на работу внутренней кухни. Но нет: если вы не хотите утратить вкус к сосискам, вам лучше не знать, как их делают.

Через несколько минут появляется Кэтлин.

— Что-то в последнее время мне везет на Монтерекки. Несколько недель назад вот на сына вашего наткнулась.

— Да, он мне сказал. — Орнелла неловко наклоняется к Кэтлин, решившись обнять ее, но немедленно жалеет об этом. Объятие получается скованным и поспешным.

В лифте они едут молча. Орнелла все еще думает о том, что зря обняла Кэтлин. Вышло как-то нелепо. Наверное, это было еще и нечестно по отношению к Дарио?

— Куда пойдем?

— Мне слишком далеко отходить нельзя, — отвечает Кэтлин.

Они идут по Корсо Витторио, мимо потока автобусов, такси и завывающих мотороллеров. Орнелле приходится говорить громче, чтобы ее было слышно:

— Могу обрадовать тебя тем, что я все еще скрупулезнейшим образом читаю вашу газету.

— До какого года вы дошли?

— До девяносто четвертого. Как раз до нашей последней встречи.

— Да, я тогда уехала.

— Я даже точно помню число — мы виделись в больнице, когда Козимо заболел, двадцать четвертого апреля.

Звонит «блэкберри» Кэтлин. Это Мензис. Она дает ему несколько указаний и вешает трубку.

— Ты грубо с ним разговаривала, — комментирует Орнелла.

— С нашей работой времени на расшаркивания, к сожалению, нет.

— Не может такого быть. — Через некоторое время она добавляет: — Знаешь, иногда я думаю, что мне, возможно, подошла бы работа журналиста. Как говорят, теперь уже в следующей жизни, да?

— А вы когда-нибудь пытались?

— Не смеши.

— Вы могли бы попробовать.

— Я старалась увлечь этим Дарио, но ему газеты оказались не по душе.

— Я знаю, мы же стажировались вместе.

— Как бы я жила, если бы была такой же решительной, как ты? — Она поспешно бросает взгляд на Кэтлин, а потом отводит его в сторону. — Я уже старая. Мне пятьдесят восемь. Ведь к этому возрасту человек достигает пика своей карьеры?

— Возможно.

— Мы с тобой похожи, — говорит Орнелла. — Не пугайся ты так. В чем-то мы очень разные. Но в чем-то… — она делает паузу. Она пришла в редакцию якобы за утерянным номером газеты, ну и заодно восстановить отношения со старой знакомой. Но теперь Орнелла ловит себя на совершенно другом желании: ей хочется что-то сказать. Поговорить, может быть даже, в чем-то признаться. Рассказать Кэтлин о завтрашнем дне, в котором она сыграла определенную роль. — Ты вообще помнишь моего мужа?