Хам и хамелеоны

Из штаба группировки тем временем сообщали: обострение обстановки наблюдается во всех нагорных районах. Противник не мог не отреагировать на проводимую перегруппировку федеральных сил (благо, решили называть вещи своими именами: «противник» и «банды» – понятия всё же разные), поскольку же фронта как такового не было, вылазок можно было ожидать каких угодно и когда угодно. Наиболее заметное оживление в эфире наблюдалось как раз на Шелковском направлении – близ расположения батальона и по всей зоне его ответственности. Шелковские, червленские, старогладовские боевики, как и подвижные подразделения басаевцев, давно облюбовали этот вектор для захода на Тыртовую рощу и на Грозный…

Подполковник Волохов отдал распоряжения о дополнительных мерах по укреплению оборонительных позиций базы и приказал заселять территорию как родную. Был отдан приказ разбивать палатки, обживать всё, что удастся – не только модули и вагончики, но и уцелевшие подвалы.

Вокруг базы стояла мертвая тишина. Вечерами из-за ограды даже доносился птичий щебет. Тишина и покой были нарушены один-единственный раз. ЧП случилось в пятницу, после смены караула: за полями вдруг послышалось эхо отдаленной стрельбы. Автоматные очереди раздавались с низовий Сунжи, ближе к станице Ильинской. Однако уже вскоре дежурный по комендатуре сообщил, что патруль, отправленный выяснять обстановку, наткнулся на местную шпану. Пацаны палили по воронам из старенького АКМа. Инцидент был исчерпан. Но в тот же вечер Волохов поднял батальон по тревоге и устроил офицерам первый со дня прибытия серьезный разгон за упущения – дисциплинарные и в обустройстве базы. Новоселью и застольям командир положил конец. Поступил приказ – усилить посты и дозоры. Возле складских помещений и на крыше развороченной котельной среди ночи пришлось устанавливать дополнительные огневые точки. Наблюдение за местностью Волохов приказал вести не смыкая глаз, посменно. Офицеров он отпустил спать за два часа до подъема…

С утра ожидалось прибытие заместителя начальника штаба ОГВ со свитой. Но в последний момент из Ханкалы дали отбой. Командир уехал в Ханкалу и вернулся уже затемно.

Волохов был под градусом и не в духе. Едва поднявшись в свой вагончик, он вызвал дежурного. Тот доложил о последнем радиообмене с соседями. Стоявшие у самой Ильинской соседи передавали, что с наступлением темноты по правому берегу реки, низовья которой хорошо просматривались от заграждений базы, были замечены перемещения неизвестных с фонариками. Замкомандира батальона Голованов тут же дал команду привести в боевую готовность два минометных расчета, чтобы при необходимости иметь возможность сразу накрыть огнем близлежащую высотку – единственную точку, которую могли облюбовать снайперы. Расположение батальона с нее просматривалось, по всей видимости, как на ладони.

Решение Голованова командир одобрил. Намереваясь отключиться уже до утра, Волохов приказал поднять на рассвете первый взвод, чтобы пораньше приступить к восстановлению старых заграждений, через которые свои же после артобстрела прокатились на БМП. Но не прошло и четверти часа, как командир вновь потребовал к себе майора Голованова, а заодно и капитана Рябцева – последний должен был отправиться утром в рейд. «Заодно…» – этот стиль обращения с подчиненными превратился в повод для анекдотов, Волохов прибегал к нему днем и ночью.

Капитана подняли с постели. Заспанный и недовольный, он топтался у входа, дожидаясь, пока командир отпустит Голованова, которому за что-то давал нагоняй. Через минуту тот, потный и раскрасневшийся, буквально вылетел на улицу. Рябцев доложил о своем прибытии и теперь с любопытством разглядывал приведенный в порядок «луноход» – так офицеры прозвали временный, оборудованный по-походному кабинет командира. Смонтированная на раме еще нового, пахнущего краской «урала», «бабочка» с неразложенными бортами ничем, кроме тесноты, не отличалась от родного кабинета Волохова в Гатчине, в котором он любил устраивать вечерами разбирательства.

Подполковник сидел за небольшим столиком в майке и галифе. Он развернулся к двери и кивнул Рябцеву:

– Входи. Дверь оставь открытой.

Рябцев поднялся в «луноход». Внутри нечем было дышать, истопники перестарались.

Подполковник подозвал его к себе.

– Кое-что покажу тебе, капитан…

Рябцев приблизился к столу, на котором была разложена топографическая карта, именно та, что утром использовалась для кодирования; все детали предстоящего рейда были настолько хорошо изучены, что он мог бы уже, как ему казалось, нарисовать карту по памяти.

– Завтра двадцать вторая бригада будет перегонять части. За день пройдет две колонны вот на этом куске трассы, до поворота… – Подполковник повернул гибкую «шею» настольной лампы, чтобы осветить указанное место. – Дорогу знаешь, поэтому тебя и посылаю. Проведешь разведку – и назад… Заодно связистов подбросите на блокпост. Оттуда их свои заберут. Пять человек поедут, с лейтенантом…

Взглянув на указываемый квадрат, помеченный на карте номером 416–3, капитан кивнул; он ждал конкретных распоряжений.

– Тридцать километров нужно отмотать… в одну сторону. И, чтоб тебе всё было ясно, учти, Рябцев: командование по этой дороге ездить отказывается. Почему? Делай выводы сам… Двигаться надо плотной колонной, не расползаться. Вот отсюда… не влево, а напрямик пойдете. А потом уже повернете. Инженерная группа, два отделения и прикрытие – этого хватит. Перед вами проведут инженерную разведку. Встретишь – не шарахайся. Вот здесь примерно, после Чир-Юрта… – Волохов взял карандаш и сделал на карте отметину. – А вот здесь, как только Улус-Керт пересечете, через два с половиной километра спешитесь и прочешете обочины. Вот тут и вот тут… Всё ясно?

Первый инструктаж майор Голованов провел утром, а второй, дополнительный, – после обеда. Намерение штабного начальства задействовать в рейд подразделение, базирующееся в другом конце Грозненского района, не могло не вызывать недоумения. Но привлекать к рейдам соседние части считалось еще менее целесообразным, поскольку это позволяло боевикам отслеживать выход колонн от самых баз, что ставило под двойную угрозу разрабатываемые командованием операции.

– Люди тщательно проинструктированы. Задача простая, понятная, – отрапортовал капитан Рябцев самым будничным тоном.

– К ущелью не соваться, что бы ни произошло. Если всё пройдет по плану, если быстро управитесь, на обратном пути остановитесь вот здесь… Пригорок там есть… Справа поле. За полем овраг. Смотри внимательно…

Рябцев наклонился над картой, на всякий случай сверил масштаб и понимающе кивнул.

– Поле завалено «паштетом» – смотрите, не нарвитесь… Разминируете всё, что найдете. Приказ из штаба. Вот в этом квадрате… – подполковник показал на обведенный карандашом неровный овал к северу от трассы, – мины наши. Весной ставили, десятисуточные, но, говорят, бракованные попались, всё еще срабатывают. С тех пор нога наших там еще не ступала. А если захоронения обнаружите, снимайте точные координаты. Ясно?

– Так точно, – отозвался Рябцев.

Невозмутимость, с которой капитан – новичок в батальоне – реагировал на каждое слово, выводила подполковника из себя. Не туп, не заносчив, не попрекнешь и в самоуверенности, но школярская исполнительность Рябцева отдавала чем-то показным, издевательским. В голосе его сквозила чуть ли не снисходительность, и Волохов подмечал это уже не в первый раз. Он полагал, что капитан прикидывается простачком: я-то, мол, приказ выполню какой угодно, и даже самый идиотский, с меня не убудет, а ты как был дураком, так дураком и помрешь… Согласно послужной карточке, капитан Рябцев был воробей стреляный; на рожон он как будто бы не лез, хотя на Кавказ попросился сам. А до того в бригаду его фактически сослали прямиком из спецподразделения ГРУ, где он пришелся не ко двору. Чем капитан насолил генштабовским «сидельцам» и кому именно, послужная карточка, естественно, не сообщала. Но в штабе, по дружбе, Волохову рассказывали, что опалой капитан был обязан своему отцу, кадровому офицеру спецслужб, который служил в окружении бывшего президента, но неожиданно подал в отставку вместе с большой группой офицеров, служивших в Кремле при нашумевшем Коржакове и насмотревшихся там на «пир во время чумы». Нетрудно было вообразить, какую канитель могли развести вокруг такого ухода особые отделы.