Хан Файр

Долго считать вовсе не требовалось, Хэгши дала ему эти несколько минут, чтобы он освоился и успокоился. Вот дыхание стало ровным. Даже слишком.

Она обернулась.

Хан спал в кресле, запрокинув голову.

Не разбудить – обидится, разбудить – невозможно.

Через два часа он проснулся сам, сконфуженный и злой на себя. Впрочем, стыдиться тут нечего, внезапно пришла мысль словно откуда-то извне. Просто устал, всё обычно и естественно. Хан вдруг успокоился, не осознав этой перемены в себе и, тем более, не догадавшись о её причине.

Хэгши обернулась к нему.

– Голограмма готова, можно посмотреть, как вы будете выглядеть после операции. Слышали о голографии?

– Да, у нас уже изобрели, но я ни разу не видел.

– Сейчас увидите. Смотрите туда, к дальней стене.

У стены в столбе света возникла фигура обнажённой девушки. Действительно “голо-“, сострил мысленно Хан, краснея. Если бы не этот столб света и не неподвижность, девушка выглядела бы реальной, живой. Хану стало не по себе.

Рядом с первой голограммой появилась вторая - фигура юноши, как две капли воды похожего на девушку, одного роста. Световые цилиндры Хэгши сделала специально, чтобы не было слишком сильного впечатления.

– Слева - это вы сейчас, а справа - каким вы будете. Размеры коррекции фигуры в плоскости в земных мерах следующие: ширина плеч увеличивается на пять сантиметров, на столько же уменьшается ширина бедер, запястье - плюс два миллиметра, ширина пальцев – плюс полмиллиметра, их длина - плюс пол-сантиметра, ширина ладони - плюс миллиметр.

– Мне кажется, коррекция маловата, - осторожно сказал Хан, не в силах скрыть недовольство.

– Иначе нарушится гармония.

– Нельзя ли осуществить более радикальную коррекцию?
– спросил он с таким видом, словно вниз головой в воду бросался.

– А именно?

– Прежде всего - рост. Сто шестьдесят пять сантиметров - для парня это смешно. Должно быть хотя бы около ста девяноста. Ну, и соответственно - фигура с мускулатурой. Вроде Арнольда Шварцнеггера. Такие вот у меня преувеличенные представления о мужественности...

Самоирония - явно постоянная его манера, средство самозащиты.

– ...А длинные волосы оставлю. Это не признак пола. Длинные волосы, например, у индейцев. И в мужестве, и в мужественности им разве что расисты откажут!
– с неожиданной яростью продолжил Хан. И тут же сильно смутился.
– Так можно ли осуществить подобную коррекцию?

– Да. Но не советую. Нарушится координация движений, восстанавливать её долго, сложно и не всегда удаётся полностью. Вы не можете не понимать, как это важно.

– Конечно, - обескураженно согласился Хан.
– Мужчина - защитник. Он должен уметь драться. А какая драка при нарушенной координации? Кажется, я говорю глупости.

– Да нет, всё правильно, - сказала Хэгши.
– И будут недоступны некоторые профессии.

– Ещё я хотел бы изменить лицо - чтобы никто не мог узнать.

– А вот это не советую категорически. Вы очень красивы. Изменить такое лицо до неузнаваемости можно только в худшую сторону.

Подобрать другую гармонию, подходящую к строению лицевых костей, трудно. Менять же их строение... Я не решусь скорректировать ваше лицо даже минимально, чтобы сделать черты чуть резче. Но оно одинаково красиво и для девушки, и для юноши.

– Для юноши даже больше подходит - подбородок квадратный, - вздохнул Хан, сдаваясь.

– Вот видите. Теперь – материал для клонирования. Идите сюда. Это просто и быстро, как анализ крови у вас на Земле. Программировать клоны буду завтра, поскольку я уже устала... Всё. Теперь идёмте, я покажу вам комнату.

Хэгши встала и направилась к двери.

– Что я как раз и имел в виду, - пробормотал Хан. – А если девушке, которая мне понравится, я буду по плечо?

Хэгши обернулась, чуть заметно улыбаясь.

– Это совершенно не имеет значения.

– Ещё как имеет, - сердито возразил Хан. – Или она меня вообще не заметит, или будет смеяться, или над ней будут смеяться, что хуже всего.

– Не заметить невозможно. Если будет смеяться или придавать значение насмешкам, значит, не стоит внимания. Но здесь никто не будет смеяться.

Хан утомлённо провел руками по лицу и ничего не ответил.

От ужина он отказался, но Хэгши убедила его выпить стакан какого-то “соуса” – вкусно, полезно и быстро.

2

Оставшись один в отведённой ему комнате, он – вместо того, чтобы повалиться на кровать, ведь почти падал от усталости – подошел к зеркалу и воззрился на свое отражение. Очень красив?!

Темные волосы откинуты назад и падают на спину, прикрывая лопатки.

Продолговатое бледное лицо, высокий лоб, густые чёрные брови, крупные глаза, светлые, но в сумрачной комнате кажутся темнее и ярче, а потому ещё крупнее, тонкий нос с горбинкой, маленький рот, тяжеловатый подбородок. Очень красив? Сказать так о себе он мог с полным правом на Земле, но здесь, если кто и очень красив, то именно сами тайриане, все без исключения. Это первое, что бросается в глаза даже человеку, ничего не замечающему вокруг себя. Услышать такое от тайрианки!

Хан в недоумении пожал плечами, отошел от зеркала, разделся и улегся в постель.

Стемнело. Сон не шёл. Хан смотрел в окно на Ириолис, столицу планеты. Ему были видны два-три ближайших здания, возвышающихся над вершинами могучих деревьев парка, и дуга верхнего яруса эстакады, огибающей дома. По ней и в воздухе проносились блестящие обтекаемые машины – гравимобили. В таком же он примчался сюда, к знаменитой Хэгши Керайдин, едва межзвёздный корабль приземлился на Хинн-Тайре.

Другая планета, не Земля. Фантастика! А всё такое же: солнце, небо, зелень.

Небо, правда, выше, чем на Земле. Или так кажется из-за колоссальных зданий Ириолиса?

И люди такие же. Нет, не такие. Во-первых, несравнимо красивее. Во-вторых, корректнее, тактичнее, доброжелательнее и... И - что? Уже ни одна извилина не ворочается, а всё никак не заснуть. Пойти проветриться, что ли?

Хан поднялся и вышел (все двери раздвигались, едва он к ним приближался), оглянулся на здание (одноэтажное, выглядит небольшим, хотя внутри помещения очень просторные) и стал смотреть туда, где за лесом был космопорт.

Там, далеко, из-за сплошной тёмной массы деревьев вставали, упираясь в небо, столбы света, очерчивающие на высоких лёгких облаках огромный бледный круг, и корабли, сверкая разноцветными огнями, поднимались и уходили в этот круг, а другие спускались с неба, появляясь из облаков. Хан долго не мог оторваться от этого зрелища.

«Ладно, пора всё-таки бай-бай, а то сейчас упаду там, где стою».

Он подошёл к двери, но она не открылась. Вот тебе раз. Пароль, что ли, какой нужен? Выходит, теперь ночевать на улице? Влип в историю, нечего сказать, хохма для всей планеты. Только с ним и могло произойти такое.