Ханский ярлык
Шрифт:
Плакали многие и в толпе. И по лицу самого несчастного князя текли крупные слезы.
Даже Юрий Данилович хмурился отчего-то, видимо, и ему не по душе были столь изощренные издевательства над русским князем.
— Ты что? Недоволен? — спросил его Кавгадый.
— Надо было тихо... в веже,— пробормотал Юрий.— Он князь все же.
— Тихо лишь злодеи творят,—осклабился Кавгадый.— В веже будет завтра. А ныне пусть чашу позора и бесчестья изопьет до дна. Забыл, как он нас обесчестил? Или простил уж смерть жены?
— Нет. Что ты,— смутился Юрий Данилович.
А меж тем Михаил
— Иди в свою вежу,— приказал Кавгадый,— И жди.
И князь Михаил медленно побрел к своей кибитке, позвякивая цепью и вздымая тяжелую пыль босыми ногами. Толпа молча расступалась пред ним, из нее слышались рыдания какой-то сердобольной женщины. Кавгадыю показалось мало, и он крикнул:
— Побейте его камнями и грязью!
Но толпа не послушалась, лишь один из слуг Кавгадыя наклонился к земле, ища камень, но на него дикой кошкой кинулся Аксайка:
— Убью-у-у!
Тот с большим трудом оторвал его от себя.
— Тю-ю, сдурел.
Так и удалился Михаил Ярославич в кибитку под сочувственные вздохи толпы и беззвучные рыдания своего приемного сына Аксайки.
Ночью, при свете единственной свечи, напрягая зрение, он читал Псалтирь, а Аксайка, сидя перед ним, переворачивал страницы. И в глубокой тишине изгибающиеся листы пергамента трещали, как горящее смолье на огне. Князь читал псалом:
— «Услышь, Боже, молитву мою и не скрывайся от моления моего. Внемли мне и услышь меня, я стенаю в горести моей и смущаюсь от голоса врага, от притеснения нечестивого, ибо они возводят на меня беззаконие и в гневе враждуют против меня. Сердце мое трепещет во мне...»
Уже за полночь, уловив паузу в бормотании князя, Аксайка молвил шепотом:
— Михаил Ярославич, давай бежать будем?
— Куда, сынок?
— За Терек. На Кавказ. Тут же рукой подать. Сторожа поуснули, выйдем тихо.
— Доброе у тебя сердце, Аксайка. Спасибо. Но нельзя мне бежать.
— Почему? Тебя ж убьют завтра.
— Знаю, сынок. Но если я убегу, убьют детей моих, распнут отчину мою. Имя мое позором покроют. Не хочу этого.
— Но как же мы? Как я?
— Завтра, как увидишь убийц, беги к ханше, там Константин спасается. Молитесь за меня. Великий я грешник, сынок, коли Всевышний допустил меня до этого позора. Может, кровью своей искуплю вины вольные и невольные свои.
— Но ты ж читал только что: кто дал бы мне крылья, как у голубя, я улетел бы и успокоился бы.
— Но так написано в псалме, сынок. Я разумею под этим душу свою, которая завтра голубем отлетит и успокоится.
Они пели с иереем Марком заутреню, когда в кибитку ворвались убийцы — несколько татар и Романец с Иванцом.
— Беги, отче! — крикнул Михаил.
Марк хотел еще раз осенить князя крестом, но его ухватил сзади татарин и кинул к выходу. Там подхватил другой и вытолкал в шею, в спину толчками из кибитки.
Аксайке, пытавшемуся остаться, разбили лицо и вышвырнули вон.
Князя повалили и начали бить пятками, целя в печень.
— Под дых ему, под дых,— храпел Иванец, тоже наскакивая на несчастную жертву.
Стараясь хоть как-то заслониться от сыпавшихся на него ударов, Михаил сжимался, скрючивался. Его хватали
за ноги и за колодку на шее, пытаясь растянуть. И опять били.Потом два дюжих татарина подняли с пола и швырнули Михаила на стену. Стена, представлявшая собой ивовую обрешетку, прикрытую кошмой, проломилась, и князь вывалился наружу. Его ухватили за ноги, втащили внутрь в вежу.
Иванец, вспрыгнув на грудь несчастного, схватил его за уши и стал бить затылком об землю, приговаривая:
— Поскачи, поскачи еси.
— Отринь! — крикнул Романец и выхватил из ножен длинный нож. Иванец отскочил в сторону, а Романец, припав на одно колено возле князя, крякнув, ударил ножом его прямо в сердце.
— Ы-ых.— В последнем вздохе князя почудился убийцам не вскрик боли, а возглас облегчения.
Романец вышел из полуразвалившейся кибитки с окровавленным ножом и направился к торжищу, где, сидя на конях, ждали князь Юрий и Кавгадый. За ним, приотстав, следовал Иванец, отряхивая с рукавов какой-то пух.
— Ну? — уставился на Романца Юрий.
— Готов,— осклабился Романец и показал нож, залитый кровью.
— Убери, дурак,— побледнев, сказал Юрий Данилович, словно провидя собственный конец.
Так 22 ноября 1318 года погиб великий князь русский — Михаил Ярославич Тверской, в муках появившийся, в муках ушедший, и лишь 6 сентября следующего года его многострадальный прах успокоился наконец в родном городе, в соборе Святого Спаса, под грустный колокольный звон и слезы овдовевшей княгини и осиротевших детей.
Участники этого неправедного деяния были наказаны Провидением. Первым, уже на второй день после свершенного злодейства, погиб исполнитель приговора. Ночью Романец вышел из кибитки до ветру и не вернулся, а утром был найден с ножом в спине. Его поспешитель Иванец пережил Романца всего на день, получил удар ножом же, но уже в горло.
Кавгадый, устроитель и вдохновитель всего дела, был казнен вскоре по приказу самого хана Узбека, узнавшего о его истинной роли в травле Михаила Ярославича.
Князя Юрия Даниловича убил сын тверского князя Дмитрий Михайлович, отомстив так за отца.
Но, пожалуй, самое удивительное, что глава суда Чолхан Дюденевич окончил дни свои в Твери, во дворце своей жертвы, где был захвачен восставшими тверичанами и заживо сожжен вместе со всей свитой. В русские сказания об этой замятие вошел он под именем Шевкала.
Так иногда и на Руси торжествует справедливость.
Жаль только, что всегда запаздывает.
У нас все на онтараты!
КОММЕНТАРИИ:
МОСИЯШ СЕРГЕЙ ПАВЛОВИЧ родился 14 ноября 1927 года на станции Чистоозерная Новосибирской области. В 1944 году добровольно ушел в армию, служил в авиации.
После демобилизации в 1952 году работал на заводе испытателем и одновременно заканчивал 10-й класс в вечерней школе. Затем поступил в пединститут на заочное отделение. Работал на шахте, учителем в школе, редактором в издательстве, в газете, на телевидении, преподавал в пединституте.
Первая книжка стихов для детей вышла в Новосибирске в 1956 году. Помимо этого издавался в Кемерове, Алма-Ате, Минске, Кишиневе, Ленинграде, в Москве.