Ханский ярлык

«Но почему,— подумалось,— он не стал держать локоть при втором и третьем выстреле?»

— Идем, Тось,— молвила девке, понимая, что задерживаться возле мужчин и их занятия нельзя, непристойно княжне.

На несколько дней хватило Ефросинье сладких воспоминаний: эта мужская рука, касающаяся локтя, русые кудри рядом, голос ласковый: «...Левое око защурь, защурь». Она сама не понимала, отчего ей так приятны были эти воспоминания. Почему ее волновало все это?

Ей так хотелось найти еще случай побыть рядом с Сысоем, просто постоять, может, перекинуться несколькими словами. Но как это сделать? Что придумать? И посоветоваться не с кем. Да и нельзя советоваться. Ведь она княжна, а он из самых мизинных, сын ловчего. Это же стыдно, зазорно даже самой себе признаться в этой приязни, вдруг вспыхнувшей в ее сердце к этому отроку. В приязни безотчетной, неподвластной ее воле. И даже необъяснимой — для нее, по крайней мере.

Зная, что Сысой почти неотлучно находится при княжиче, что вместе они учатся, играют, охотятся, рыбачат, развлекаются, Ефросинья вдруг стала интересоваться:

— Тось, а где нынче княжич Михаил?

— Кажись, за Волгу уехали.

Через несколько дней мимоходом:

— Ты брата Мишу не видела?

— Они с Сысоем на лодейке по Волге катаются.

— Пойдем поглядим.

Вышли к берегу, где причалено несколько стругов, челнов, насадов, некоторые грузятся, другие разгружаются. А княжич с Сысоем на верткой лодейке на самой стремнине. Веслом Сысой огребается, княжич на корме правит. Видимо, заметил на спуске сестру, повернул к берегу.

Лодейка пробралась меж насадов, ткнулась, шурша, в песок.

— Хотите покататься? — спросил весело княжич.

— На вашей-то душегубке? — хихикнула Тоська.— Больно надо.

— А я хочу,— тряхнула кудрявой головой Ефросинья и стала спускаться к воде.

— Давай прыгай,— разрешил княжич.

Княжна, подобрав подол платья, ступила одной ногой в долбленку, и тут Сысой, оставив весло, подхватил ее крепко за руку.

— Я помогу, Ярославна.

Чтобы пройти ей на средину лодейки, пришлось разми-нываться с Сысоем, но настолько плотно соприкоснуться при этом, что бедную девушку в жар кинуло.

— Садись вот на доску,— указал сестре княжич на узкое седалище, распиравшее борта лодейки,— Сыс, отталкивайся.

Сысой, упираясь веслом в дно, стал отталкиваться от берега. Лодейка, оказавшись на воде, заюлила, закачалась.

— Пригнись,— крикнул Михаил, и вовремя.

Сысой, для пущего упора стоявший в рост, едва не задел головой за причальный канат, тянувшийся с носа большого струга на берег. Он тут же сел и начал выгребаться меж суденышек на стрежень¹. Оказавшись на просторе, лодейка помчалась как на крыльях. У Ефросиньи захватывало дух от близости рядом хляби — только руку протяни — и от присутствия — буквально в одном шаге от нее — нравящегося ей отрока.

Будто читая на лице своей госпожи не то восторг, не то затаенный страх, Сысой греб изо всей моченьки, лихо вскидывая и опуская весло.

— Ну, нравится,— крикнул, глядя прямо в лицо княжне,— Ярославна? А?

Еще бы. Княжна утвердительно кивала, но молчала. Ей было и жутко и радостно.

Они прошли вверх до устья Тьмаки, потом пересекли Волгу и помчались вниз, вдоль левого берега почти до Тверцы, а от нее повернули к правому берегу в направлении Волжских ворот крепости.

Княжич, сидевший на рулевом весле, направил лодейку между стругом и насадом, и, когда они вошли между ними, Сысой, оставив весло, поднялся в рост и, ухватившись за причальный канат, стал по нему перебираться. Лодейка опасно

'Стрежень — середина реки, быстрое течение. закачалась, заюлила. Желая помочь Сысою, встал в рост и княжич, тоже ухватился за канат. А долбленка, потеряв остойчивость, неожиданно перевернулась. Княжна мгновенно исчезла под водой, а перевернутую лодейку течением ударило о нос струга.

Княжич повис на канате. Сысой тут же отпустил канат и, упав в воду, нырнул под струг, куда течением затащило Ефросинью.

На берегу, надрываясь, голосила Тоська, видевшая все это:

— Утопла-а... Утопла-а... Рятуйте¹!

На струге поднялась суматоха. Княжич, быстро перебираясь по канату, достиг берега и, прыгая через трапы, побежал к корме струга. Кто-то из грузчиков сиганул с палубы в воду. А один, бегая вдоль борта, всматриваясь в воду, кричал:

— Вон! Вон они... Во-он!

Перевернутая лодейка так и плыла вдоль струга, тыкаясь в его просмоленные борта.

Казалось, прошла вечность с того момента, когда Сысой нырнул под струг вслед за затянутой туда течением княжной, и, когда он появился за кормой, волоча ее к берегу и сипя севшим голосом: «Пособите... пособите»...— два грузчика бросились ему на помощь и вытащили самого Сысоя, изрядно уже нахлебавшегося, и его добычу, которую он держал за волосы мертвой хваткой. Девушка не подавала признаков жизни.

— Откачивай! — крикнул кто-то из грузчиков.

Другой, опустившись на корточки, выставил одно колено и, положив на него утопленницу вниз лицом, стал давить ей в пояснице. И вскоре изо рта девушки хлынула вода.

— Так! — закричал первый грузчик.— Дюжей, дюжей дави. Задышит. У нас она задышит!

Вернувшийся из Переяславля князь Святослав, узнав о случившемся, велел высечь Сысоя, а сам пошел в светелку к Ефросинье. Она, чувствуя еще слабость, лежала в постели.

— Ну как, сестренка? — спросил Святослав.

— Все хорошо.

— Ничего себе хорошо, чуть мне невесту не утопили.

Заметив удивление на лице сестры, пояснил:

— Я тебе, Ефросиньюшка, такого жениха сыскал!

•Рятуйте — помогите.

— Как жениха? — невольно воскликнула княжна.

— Ну как, обыкновенно. Тебе уже шестнадцать, он на два года старше. Самая пора. Знаешь кто? Угадай!

Нахмурилась княжна, не стала угадывать.

— Я не собираюсь замуж.

— Это вы, девки, только так говорите. А сами думаете, как бы поскорей. Жених-то, сестренка, такой... такой... на зависть.

— Не хочу я никакого.

— Сегодня не хочешь, завтра захочешь. Это у тебя после утопа. Пройдет, милая, пройдет. Я этого засранца велел высечь.

— Кого?

— Ну, кто утопил тебя. Сысоя.

— За что?

— Как за что? За то, что едва не утопил тебя.

— Он спас меня, Святослав, спас,— дрогнувшим голосом сказала Ефросинья.— Это все лодейка-элодейка. Не вели бить его, князь. Не вели, прошу тебя.

— Да уж, поди, выдрали. Что так расстраиваешься из-за дурака?

— Потому что несправедливо это. Я же говорю тебе: ло-дейка была вертлявая.

— Ну ладно, ладно. Главное, что ты жива, слава Богу. А то чтобы я сказал князю Александру? А?

— Какому Александру?

— Ну жениху твоему. Тебя берет в жены Александр Дмитриевич Переяславский, сын великого князя.

— Я же его не знаю.

— Узнаешь. Он скоро приедет в гости.

После ухода Святослава Ярославича княжна позвала свою девку сенную Тоську.

— Сбегай найди Мишу. Позови ко мне.

Та ушла и как сквозь землю провалилась, наконец-то явилась.

— Ты где была? — спросила сердито Ефросинья.