Хаос
Шрифт:
Воскехат надеялась найти утешение хотя бы в младшем сыне, Аршаке. Но и эта надежда не оправдалась. Аршак, едва выйдя из отрочества, стал разговаривать с матерью тоном, какого не позволял себе даже Микаэл. На упреки отвечает упреками, на угрозу – угрозой, наставления и мольбы встречает насмешкой и пренебрежением. Едва придет, из школы, требует завтрака. И упаси боже хоть на минуту запоздать: выходит из себя, бесится, поносит всех и чуть не швыряет тарелками в лицо матери; потом исчезает на целый день и раньше двух не возвращается, а бывает, что и вовсе не придет до утра. Сколько, сколько раз Срафион Гаспарыч и Микаэл
Что за кара господня и за какие грехи? Еще есть такие неразумные женщины, что завидуют ей. Ах, не нужно ей богатства – отнимите у нее все эти дома, караван-сараи, промысла, заводы, дайте взамен только материнское счастье!..
Срафион Гаспарыч твердил, что не надо давать денег Аршаку, что деньги-то как раз и портят его.
– Деньги для парня его лет – сущий яд. Не балуй, а лучше посади на хлеб и на воду, – вот и будет из него прок. Вдова не слушала его советов: как же – сыну, да вдруг не давать денег? Для кого же отец копил такое богатство?
Наконец, мальчику неловко не иметь карманных денег, когда все товарищи их имеют.
Впрочем, она попыталась однажды исполнить совет брата. И горькое же это было испытание! Накануне Аршак проигрался и остался должен. Он пришел утром к матери, когда вдова еще одевалась.
– Есть у тебя деньги? – спросил Аршак, заложив руки в карманы.
– На что тебе? Я тебе еще вчера дала.
– Говори, есть или нет?
– Нет.
Аршак без шапки сбежал вниз, влетел в контору, остановился перед железной решеткой, за которой сидел Срафион Гаспарыч с орденом в петлице, с закрученными усами и с таким грозным лицом, словно готовился наброситься на первого встречного.
– Дядя, открой кассу!
Старик иронически улыбнулся. Он давно ждал дня, когда откажет юноше в деньгах.
– Не слышишь? Говорят тебе – открой сундук! – повторил Аршак, задетый улыбкой дяди.
– Не могу.
– Тогда дай ключ, я сам открою. – В сундуке нет денег. – Выпиши из банка.
– Поди сперва скажи Смбату. Без его приказания я денег расходовать не могу.
– При чем тут Смбат?
– Он глава фирмы и твой опекун.
– Вот еще новости! – крикнул Аршак, горячась. – Мне идти к Смбату за разрешением на мои же деньги? Микаэл может тратить сколько хочет, а я должен из-за ста рублей идти молить Смбата? Открой сундук, говорят!
Старик заупрямился. Тогда Аршак закричал, затопал, выругал и Смбата, и Микаэла, и старика, и опять побежал наверх. Чтобы сию же минуту, немедля дали ему сто рублей… Нет, ста мало, двести, триста рублей!..
– Нет денег, сынок, нет, – повторяла вдова, с горечью отставляя стакан чаю.
Но сильно раскаялась. Юноша расстегнул пуговицы мундира, достал из кармана револьвер и приставил к сердцу. Деньги или смерть! – вот каков Аршак Алимян.
– Честь моя на волоске. Карточный долг нужно платить в двадцать четыре часа, я не хочу позорить имя Алимянов, понимаешь?
Вдова ничего не понимала, но, увидя блестящее оружие в руках сына, громко вскрикнула и без чувств опустилась на тахту.
Позвали Смбата, ему удалось вырвать револьвер из рук Аршака.
Когда вдова пришла в себя, ее первыми словами были:
– Дайте ему денег, ради бога, дайте, сколько хочет!
Но Аршак уже исчез.
Три дня искали его, не могли найти. Вдова рвала на себе волосы, била себя в грудь, проклинала и брата и старшего сына. Из-за каких-то двухсот рублей погубили ее сына! Аршак бросился в море и утонул. Ищите его труп!..На четвертый день юношу нашли у одного из школьных товарищей. Аршак спал ничком, в одежде. Он явился туда в полночь пьяный и избитый, прося ночлега.
Беспорядочная жизнь и бессонные ночи уже наложили отпечаток на лицо шестнадцатилетнего юноши.. Напрасно было бы искать в его глазах отражение чистой отроческой души. Он казался лет на десять старше. С каждым днем лицо его бледнело и худело, синие круги под глазами ширились, и все резче проступали жилы на лбу.
Смбату сообщили неприятные новости: утром Антонина Ивановна в конце длинного коридора наткнулась на омерзительное зрелище – Аршак, обняв молоденькую горничную, пылко целовал ее, совсем забыв, что страстные слова его могут быть услышаны.
Рассказав об этом Смбату, Антонина Ивановна обратила его внимание и на другие подобные выходки Аршака, очевидицей которых ей случайно пришлось быть. Она осуждала всю семью Алимянов, как нравственно падшую, где все разлагается и гниет и где невозможно жить здравому человеку.
Смбата оскорбило такое резкое суждение жены. В глубине души он отчасти был согласен с нею, но почему она не скорбит, а только бичует?
– Чего же мне скорбеть? – воскликнула Антонина Ивановна. – Разве в этом доме кто-нибудь печалится обо мне? Я здесь чужая, незваная гостья. Между мной и вашей семьей нет никакой связи. Каждый здесь может меня оскорбить.
– Это вам все кажется. В отношении этой семьи вы страдаете нравственным дальтонизмом.
Супруги, все более и более горячась, наговорили друг другу массу колкостей.
Некогда семейная ссора так не действовала на Смбата. От волнения у него даже слезы выступили на глазах.
Полчаса спустя, с сердцем, полным яда, он стоял у входа в контору и задумчиво глядел на прохожих. Неподалеку все время вертелся какой-то юноша, то и дело поглядывая на него. Иногда он останавливался, как бы собираясь подойти, но, видимо, не решался. Наконец он обратил на себя внимание Смбата.
– У вас ко мне дело? – спросил он.
– Я хотел бы вам сказать несколько слов.
– Пожалуйста,
Незнакомец не был похож на просителя или сомнительного субъекта. Он попросил у Смбата минутного разговора без свидетелей.
– Господин Алимян, – начал он почти шепотом, – я считаю своим нравственным долгом обратить ваше внимание на младшего брата…
– На Аршака?
– Да.
– А что случилось?
– Он болен.
– Болен? – повторил Смбат, по таинственной манере незнакомца догадываясь, о какой болезни идет речь.
– Да, Аршак болен и не хочет лечиться, конечно, от стыда. Надеюсь, вы меня поняли, больше мне нечего сказать. Простите, я исполнил свой долг…
Сказал, поклонился и вышел.
На свете много людей, считающих необходимым «исполнять нравственный долг» ради нарушения душевного покоя ближних. Сами неудачники в личной жизни, они с особенным удовольствием сообщают другим дурные вести.
Смбат терялся в догадках: чего собственно хотелось незнакомцу? Уж не помешанный ли он, или мистификатор? Так или иначе – надо проверить.