Хаос
Шрифт:
– Да, я в плохом настроении, но это не имеет отношения к порядочным людям.
– Что ты этим хочешь сказать? – спросил Мовсес.
– А то, что за глаза ты про меня всякие гадости говоришь, издеваешься надо мной, как над трусом, и без зазрения совести являешься со своим сочувствием. Это непорядочно, дружок…
Замечание было справедливо. Мовсес почувствовал вину: ведь сострил же он однажды насчет приятеля, да еще при Суляне, имевшем неосторожность сообщить об этом Микаэлу. Тем не менее он попытался отразить удар:
– Не будем лучше говорить о порядочности, это завело бы нас далеко, и почем знать, какие дела
– Нет, уж лучше говори, – подчеркнул Микаэл с раздражением. – Хоть раз поговорим искренне.
– Искренне? Нет, друг мой, искренность – вещь залежалая, а я гнилого товара не покупаю. Не хочется просто мараться. Попробуй, хоть на минуту быть искренним – и увидишь, какие гнилые рыбы всплывут.
Намек был ясен. Микаэлу стало не по себе.
–
– Ваше сиятельство, – с едкой иронией обратился он к князю Ниасамидзе, – чтобы положить конец неприятному разговору, не могли бы вы рассказать что-нибудь из жизни тифлисского английского клуба?
Мовсес вздрогнул. Рассказывали, будто в английском клубе за картами он когда-то был уличен в легком шулерстве и вежливо выведен.
– Тем для разговоров у нас и в Баку хоть отбавляй, – заметил Мовсес, сильно задетый. – Думаю, что незачем за ними ездить в Тифлис.
– Например? – спросил Микаэл, покусывая губы.
– Например, разве не могут служить предметом разговора хотя бы женщины с усиками или же грубые лавочники, при помощи бандитов разыгрывающие роль Отелло?
Все молча переглянулись, потом посмотрели на Микаэла. Замечание было в высшей степени дерзким и язвительным. Ждали еще более оскорбительного ответа Микаэла. Кязим-бек от удовольствия покручивал усы, предчувствуя, что разгорится ссора и потребуется его вмешательство. Князь Ниасамидзе делал знаки Мовсесу, чтобы тот замолчал. А Папаша, точно баран, изнуренный жарой, то и дело мотал головой. Он был бы рад улизнуть, не желая присутствовать при неприятной ссоре: ну и народ же эта «молодежь» – обижается на всякий пустяк!..
Микаэл, дрожа, с минуту смотрел в лицо противнику, потом его гнев распространился на всех.
– Чего вы от меня хотите? – крикнул он, не помня себя. – Зачем вы пришли? Кто вас просил? Ступайте, надоела мне ваша дружба, уходите!.. Вы мне больше не товарищи!..
Этот неожиданный взрыв изумил всех: обидел один, а досталось всем.
– Легче, легче, мы-то чем виноваты? – заметил Кязим-бек с иронией.
– Все вы стоите друг друга, все!..
– Молодец, нравится мне твоя откровенность, клянусь жизнью, – ты прав!
– Конечно… гм… он прав… – Папаша пытался свести ссору к шутке. – А то мы… гм… люди… что ли…
– Господа, – вмешался Мелкон, – я понимаю, отчего наскучила наша дружба Алимяну. Я тут, кроме черной нефти, чувствую, так сказать, чудесный аромат фиалки, ее свежесть, невинность. Гм, Сулян, чего ты озираешься? Думаю, что ты раньше всех постиг суть дела. Помнишь, что говорил?
Инженер очутился в затруднительном положении. Дело в том, что, удовлетворяя любопытство богатых молодых людей, угождая им, а главное – чтобы насолить Давиду Заргаряну, он позволял себе кое-какие намеки относительно Шушаник.
Неосторожные слова Мелкона напугали Суляна. В смущении он посмотрел на исказившееся лицо Микаэла и, чтобы положить конец разговору, сказал:
– Чем бы вас попотчевать, господа?
– Хватит и того, чем тут нас угостили!
Пошли! – обратился Кязим-бек к друзьям.– Ну да ладно…гм… обижаться нечего… гм… Микаэл, дорогой, как встанешь… гм… зайди ко мне… гм… – произнес Папаша, все еще не придавая ссоре серьезного значения.
Все вышли. Кязим-бек затянул:
Был муж с рогами,
Побил он молодца…
Микаэл в бешенстве вскочил. Но было уже поздно. Голос Кязим-бека замирал вдали.
– Негодяи! – крикнул Микаэл так, что все услышали…
6
Наконец, полиция известила, что Аршака отыскали в Тифлисе и скоро передадут семье. Беглец был пойман в ту минуту, когда под руку с какой-то женщиной входил в театр. Неизвестная успела скрыться, а Аршака на другой день отправили в Баку.
Юношу доставили домой в экипаже двое полицейских. От долгой бессонницы веки его распухли, лицо осунулось. Он походил на бездомного бродягу.
Вдова Воскехат с рыданием кинулась к сыну и прижала его к груди. Укоряла она его лишь за то, что он не предупредил ее об отъезде. В ее нескончаемых поцелуях вылилась вся материнская тоска. В ее ласках Аршак почувствовал опору против старшего брата. Потому-то не выказал страха, когда Смбат почти насильно втолкнул его в кабинет.
Старший брат требовал от младшего полного признания, но тот упрямо отвечал, что не обязан никому отчетом: он человек правоспособный и самостоятельный.
– Отвяжись от меня, я тебе не раб! – кричал Аршак, пытаясь вырваться.
– Ты отсюда не выйдешь, пока не признаешься.
Глаза Аршака засверкали, кулаки сжались.
– Пусти, говорю, пусти! – кричал он, топая ногами.
– Если не признаешься, я заявлю в полицию о краже тебя, посадят в тюрьму и сошлют..
Угроза подействовала. Аршак струсил и признался в краже со взломом. Но это, конечно, не воровство. Нужны были деньги, и он «взял», взял не чужие, а отцовские.
От трех тысяч у него осталось около двухсот рублей. Смбата занимали не деньги, а сама кража. Ему было важно знать, кто подбил брата на воровство и куда пошли деньги. Однако юноша упрямился.
– С тобой была женщина, – настаивал Смбат.
– Нет, нет, нет! – повторял Аршак.
– Она арестована и сидит в тюрьме.
Аршак вздрогнул. Опухшие веки приподнялись, ноздри задрожали. Он часто дышал.
– Что ты сказал? – крикнул Аршак. – Зинаида в тюрьме? Моя Зина? Это невозможно!..
– Да, твоя Зина, это нежное и прелестное создание, в тюрьме с ворами и убийцами.
– Безбожники! Она ни в чем не виновата, это я, я стащил деньги и растратил. Деньги при ней – ее собственные, она их от отца получила… Я ничего ей не давал, да, не давал! Она и сама богата…
Аршак выдал себя с головой.
– Кто же эта Зина, откуда она взялась, что за фрукт?
– Не фрукт, сударь, она моя невеста. Пойми, невеста!
Теперь уже Смбату пришлось вздрогнуть. Вот как, у этого юнца и невеста есть!
– Отчего бы не быть? Чем я хуже других, кто может мне помешать? Я должен был в Тифлисе с Зиной обвенчаться. Зачем вы помешали? Я дал честное слово и должен сдержать его, как джентльмен, хотя бы вы грозили мне тюрьмой или виселицей. Я люблю Зину. Понимаешь ли ты, что такое любовь?.. О, я покончу с собой, если нас разлучат!..