Характер и невроз

Вот еще одна цитата, позволяющая нам увидеть в эгоцентризме компенсаторную жажду любви:

«В семье на почве материальных затруднений возникли раздоры, и мне уже в четырнадцать лет пришлось начать работать. Я думаю, что выработавшиеся у меня прихоти были той потребностью, с помощью которой я взимал с окружающих то, что мне, и я это смутно чувствовал, принадлежит по праву».

Не удивительно поэтому, что отцы, чей характер относится к энеатипу VII, часто появлялись в историях, рассказываемых женщинами энеатипа II. Не удивительно, если принять во внимание свойственную таким отцам обольстительность, веселый нрав, любовь к удовольствиям и семейную ориентацию. Как у представителей энеатипа I желание любви превращается в поиски уважения к себе, так у энеатипа II любовное желание, в свою очередь, становится поиском интимной близости и возможности обмениваться нежными чувствами при помощи слов и ласк. Как в одном, так и в другом случае вторичный, производный поиск становится помехой для удовлетворения главного желания. И не только потому, в данном случае, что развитие у человека «аппарата соблазнения» делает его менее совершенным и тем самым менее вызывающим любовь к себе, но также и потому, что для того, чтобы почувствовать любимого, человеку необходимо понять его/ее любовное желание и проникнуться им, а подобное стремление вытеснено у гордых из сознания - вместе с негативным представлением о самих себе, навязываемым им в детстве окружающими.

Характерная особенность раннего периода жизни у представителей энеатипа II, тесно связанная со свойственной им позицией превосходства и одаривания других, заключается в том, что они становятся помощниками матери во всем, что касается заботы о родных братьях и сестрах. Я проиллюстрирую это мое наблюдение фрагментом коллективного сообщения, сделанного группой женщин, принадлежащих к энеатипу II.

«На всех нас с самых ранних лет лежало множество недетских обязанностей; мы становились второй, маленькой матерью для младших братьев и сестер или даже полностью заменяли мать в доме на время ее отлучки. И мы справлялись с этой ролью, мы старались, чтобы наши родители были счастливы и довольны, от чего мы и сами испытывали огромное удовлетворение. Если родители были счастливы, то это заменяло для нас и любовь, и внимание, и одобрение с их стороны, если же недовольны и огорчены, то все вокруг помрачалось и мы чувствовали себя несчастнейшими из смертных. Мы существовали как бы в более безопасной жизненной среде, когда родители были счастливы. Большинство из нас в известном смысле нашло себя, обеспечивая одного из родителей тем, что другой из родителей по тем или иным причинам не мог ему дать, становились, например, собеседником отца, если у матери это не получалось, и наоборот».

Следующий, уже индивидуальный, отчет наводит на мысль, что представительницы энеатипа II могут стараться быть «хорошими девочками»:

«После того как вы установили для окружающих определенный уровень своего поведения, он стал для них чем-то само собой разумеющимся, ожидаемым, и поэтому вам приходится поднимать планку чуть выше, для того чтобы сделать их действительно счастливыми, но через некоторое время этот новый уровень тоже становится само собой разумеющимся, поэтому, чтобы делать их счастливыми, вам приходится поднимать планку все выше и выше». В результате им приходится демонстрировать совершенно экстраординарное поведение. Несмотря на то что об этой девушке энеатипа II вполне можно сказат1, точно так же, как и об упоминавшейся в своем месте девушке энеатипа I, что она «хорошая девочка», отличие ее от «хорошей девочки» энеатипа I состоит в том, что исполнение роли «хорошей девочки» происходит у нее скорее в атмосфере осуществления желания, нежели фрустрации.

Другой фактор в историях раннего детства, который привлек мое внимание, - это чрезмерная опека со стороны родителей, выражающаяся как в том, что их оберегали от столкновений с трудностями, так и в том, что на них смотрели как на свою собственность, которой можно распоряжаться по собственному усмотрению, - особенность, говорящая о том, что в положении любимчика родителей есть и своя оборотная сторона, и именно с ней связана развившаяся у некоторых из наших опрашиваемых с самых ранних лет жажда свободы и стремление к независимости во всем. От девушек энеатипа II, которым в детстве редко доводилось поиграть с друзьями, часто приходится слышать, что они росли в больших семьях и родители им говорили: «Ты должна понять, что у тебя есть родные братья и сестры, и тебе не нужно другой компании для игры», - и на этом основании ограничивали их свободу.

6. Экзистенциальная психодинамика

Если мы воспринимаем гордость как результат резкого крушения надежд на любовь к себе со стороны родителей уже в раннем детстве, из которого ребенок делает вывод, что он существо никчемное и не заслуживает настоящей любви (вследствие чего побуждение нечто из себя представлять и тем самым заслуживать любовь сводится всякий раз к совершаемому как бы помимо своей воли повторению первоначального маневра, имевшего своей целью компенсацию этой ранней жизненной недостачи), то, вероятно, было бы ошибкой продолжать интерпретировать гордость как постепенно выработавшуюся у человека потребность в любви к себе. Придерживаться такой точки зрения означало бы принимать причину за следствие, поскольку острая потребность в любви к себе, свойственная представителям энеатипа II, - это, скорее, следствие гордости, нежели более глубоко коренящаяся в прошлом жизненном опыте черта. В соответствии с избранным нами методом интерпретации, который стремится заменить теорию либидо в понимании невротических потребностей (wants) экзистенциальной теорией, мы можем видеть в гордости (как и в каждой из страстей) компенсацию за открывшееся индивиду понимание отсутствия собственной ценности, которое находится в тесной взаимной связи с помрачением у него ощущения собственного бытия - естественной, первоначальной и наиболее надежной опоры для нашего ощущения личной ценности.

Можно утверждать, что, несмотря на внешнюю энерге- тичность, всегда приподнятое настроение и яркость слов и жестов, в гордом характере скрывается тайное сознание своей пустоты - сознание, трансформирующееся в боль истерических симптомов, в повышенное половое влечение и привязанность к старым любовным связям, неспособность развязаться с ними. Не противопоставляя своего подхода обычной интерпретации такой боли, как связанной с любовными переживаниями, мы все же рискнем утверждать, что было бы, вероятно, более правильным рассматривать ее в качестве принципиально не отличающейся от имеющей универсальный характер, независимо от ее способности быть и характерной особенностью рассматриваемого сейчас типа. Поступая таким образом, мы способны понять, что она может быть трансформирована не только в либидо, что, воспринятая как ощущение личной ничтожности, она становится подпоркой для воли к значительности, лежащей в природе гордости как таковой.

Такая интерпретация полезна, поскольку ориентирует нас на поиск тех факторов в жизни современного человека, которые «увековечивают» эту «дыру» в самом средоточии личности. Как подобная «дыра» возникает, не так уж трудно догадаться, ибо, как заметила Хорни, отдаваться погоне за славой равносильно продаже своей души дьяволу, - поскольку наша психическая энергия оказывается вовлеченной в работу, связанную с реализацией образа, а не нашего подлинного Я.

Ощущение того, что "мы действительно существуем, покоится на всеобъемлющей целостности нашего опыта и несовместимо с подавлением сознания, что вы в ком-то нуждаетесь, равно как оно несовместимо и с неспособностью прожить свою настоящую жизнь (как бы при этом мы ни драматизировали свой идеальный образ перед избранным кружком сочувствующих). Возбуждение может завладеть нашим вниманием и выполнять время от времени роль онтического успокоительного средства, но только на поверхностном уровне нашего сознания. То же самое можно сказать и об удовольствии. Индивид, который не в состоянии быть самим собой, конкретным мужчиной или женщиной, взамен этого вынужден лихорадочно искать удовольствий и возбуждения, пытаясь в то же время постоянно находиться в центре внимания окружающих. Таким образом, мнимое душевное изобилие обречено на то, чтобы быть, в конечном счете, эмоциональной ложью, в которую и сам данный индивид полностью не верит, - поск~~оку в противном случае он или она не продолжали бы отчаянно, словно их кто-то преследует, заполнять дыру мучительно ощущаемой безбытийности (Beinglessness). Если именно онтичес- кая недостаточность служит опорой гордости и, косвенно, всей величественной конструкции вращающегося вокруг гордости характера, то онтическая недостаточность, в свою очередь, вызывается каждой из тех черт характера, которые определяют его структуру. Это и веселость, которая влечет за собой (благодаря вытеснению печальных мыслей и ощущений) утрату чувства реальности; и гедонизм, который, в своей погоне за немедленно получаемым удовольствием, довольствуется суррогатами, а не тем, что диктуется требованиями духовного роста; и ставшая второй натурой индивида недисциплинированность, идущая рука об руку с подобным гедонизом, наиболее скандальным и необузданным проявлением которой является «истерия», возникающая тоже благодаря стремлению к достижению таких жизненных целей, которые приносили бы еще более глубокое удовлетворение.

В заключение скажем, что в самом осознании этого порочного круга, с помощью которого онтическая недостаточность поддерживает гордость, а последняя через посредство своих проявлений, в свою очередь, поддержиьает онтическую недостаточность, скрывается терапевтическая надежда; потому что задачи терапии не сводятся только к тому, чтобы у пациента установились хорошие взаимоотношения с внешним миром, которые отсутствовали в прежней его жизни: они могут включать в себя перевоспитание индивида, ориентированное на его самореализацию и на выработку у него привычки в каждодневному получению того глубокого удовлетворения, которое проистекает из аутентичности его существования.

Глава 7

Тщеславие, притворство и «рыночная ориентация»

Энеатип III ^[157]

1. Сущность типа, номенклатура и место на энеаграмме

Тщеславие - это страстная озабоченность своим имиджем или страсть жить для чужих глаз. Жить для того, чтобы производить впечатление на окружающих, означает, что в центре внимания личности находятся не переживания, а предвкушение переживаний других или фантазии по поводу их переживаний, из чего следует эфемерность усилий, связанных с тщеславием. Трудно придумать более удачное определение тщеславия, нежели «суета сует», нежели то, которое ему дает проповедник Экклезиаст, говоря, что это жизнь ради эфемерного, иллюзорного представления о себе (а не исходя из объективной реальности).

Говорить о тщеславии как о жизни ради образа самого себя, это все равно что говорить о нарциссизме, и действительно, нарциссизм можно рассматривать как универсальный аспект эго- структуры, расположенной в правом углу энеаграммы. Однако, поскольку термин «нарциссизм» используется по отношению ко многим личностным синдромам, особенно со времени публикации DSM-III, по отношению к нашему энеатипу VII, я решил не включать этот термин в заголовок данной главы.

Тщеславие особенно ярко выражено в «истероидной» области энеаграммы (охватывающей энеатипы II, III и IV), однако, как мы уже видели, в случае гордости оно удовлетворяется комбинацией воображаемой самоинфляции и поддержки избранных личностей, в то время как в энеатипе III личность сосредотачивает усилия на том, чтобы объективно «доказать» свою ценность через активную компенсацию самоимиджа перед лицом некоего обобщенного имиджа. Это ведет к энергичному устремлению к достижениям в хорошей форме в соответствии с количественными или общепринятыми стандартами.

Различие между энеатипами III и IV заключается в основном в том, что первый идентифицирует себя с тем представлением о себе, которое он пытается «продать», в то время как для второго характерен приниженный образ себя, и поэтому свойственные ему тщеславные попытки самоутвердиться никогда не реализуются. В результате энеатип III жизнерадостен, в то время как IV подавлен.

Как уже упоминалось во введении, Ичазо, рассматривая страсть энеатипа III, говорит скорее об «обмане», нежели о тщеславии, относя тщеславие к сфере фиксаций. Исходя из своего преподавательского опыта, я пришел к тому, чтобы рассматривать тщеславие скорее как страсть, близкую к гордости, в то время как в обмане я вижу когнитивную сущность или фиксацию характера энеатипа III. Само слово «обман» - не самое лучшее для обозначения того особого вида обмана, который сопровождает тип тщеславие, отличный, например, от лживости энеатипа II и мошенничества VII, это не недостаток правдивости в отношении фактов (представитель энеатипа III может быть правдивым, правильно излагающим факты репортером), у тщеславия же наблюдается недостаток правдивости в отношении чувств и претензий.