Харбинский экспресс

— Я тоже там жил.

— О, извините. А мне показалось, будто вы москвич. У вас выговор московский.

— Верно, — сказал Дохтуров. — Выговор у меня точно московский. Я ведь в Белокаменной родился. А после университета перебрался в столицу.

— Вы — доктор?

— Да.

— А вы где жили?

— На Малой Посадской.

— О, я там поблизости часто бывала. В Народном доме и в Александровском парке. А еще, знаете, мы с подругой возле дома Кшесинской любили гулять. Представляли себя балеринами. Глупо, конечно.

— Так что с вашим отцом? — напомнил Павел Романович.

— Он служил по почтовому ведомству. Глаза были очень больные, но на войну все равно взяли, правда, оставили при штабе. Он нам часто писал. А потом попал в плен, вместе со всем штабом…

— И больше вы писем не получали, — закончил за нее Дохтуров.

— Нет! То есть да, получали. Правда, не скоро, мама уж хотела заупокойную заказать. А я отговорила — все-таки неизвестно, может, жив наш папа. Тогда грех! А на Святки мы письмо получили. Вот счастье-то было! Живой, из плена выбрался и будет к нам сюда добираться.

— Да как же письмо вас нашло?

— Привез один знакомый, с оказией. Он к нам на петербургскую квартиру заходил. Папа писал на тот адрес. Папа не знал ведь, что мы от большевиков вон куда убежали. А знакомый — знал.

— Наверное, ваш сердечный друг? — спросил Павел Романович. И сразу же понял, что угадал.

— Мы дружили… Он сюда в эвакуацию поехал из-за меня. А месяц назад его убили…

— Кто?

— Красные. В Чите, он туда по делам ездил. Мне рассказали, из-за сапог.

Повисла пауза.

А потом Анна Николаевна вдруг сказала:

— Вы думаете, я дурочка? Думаете, забыла, для кого они колья готовили? Я все помню! И я бы сама их посадила на колья, вот так! А первым порядком — ту бабу в платке, что у них всем заправляла. Я как ее увидала, так и подумала, что она и есть самая настоящая вавилонская…

— Кто? — не понял Павел Романович.

— Блудница. Это в Писании сказано. Помните?

— А вы сами-то в храм ходите? — спросил Дохтуров.

— Хожу. В Свято-Николаевском так чудесно служат!

— Неужели каждое воскресенье?

— Нет. А вы?

— Я совсем не бываю. Не получается у меня молиться, — ответил Павел Романович.

— А знаете, я более всего Бога за государя молю.

— Да? А как же отец?

— И за папу тоже, конечно. Но за государя — в особенности.

— Почему?

— Уж очень жалко его. Все предали, все! Слышала, будто даже конвой императорский государя оставил. К матросам переметнулся! А ведь как он о них пекся! Еще бы: императорские казаки, золотая сотня… Подумаю — и будто кто сердце сжимает. Вы какие-нибудь новости слышали?

— О государе? Нет, ничего. Знаете, Анна Николаевна, — сказал Дохтуров, меняя тему, — я ведь зашел узнать, не надо ли вам чего.

— Мне? Как будто нет… Впрочем, нет ли у вас водки?

— Простите?

— Ну да, водки. Я думаю, выпью — и тогда, наконец, засну.

— Вы так уже поступали прежде?

— Нет. Но Екатерина Ивановна, я слышала, говорила маме, что от бессонницы хорошо помогает.

Дохтуров засмеялся.

Дроздова посмотрела на него и тоже улыбнулась.

— Я глупость сказала?

— Что вы, все правильно.

«Странно, — подумал Дохтуров. — Она говорит сейчас, как ребенок. Но она не была ребенком, когда под носом убийц мазала мне руки человеческим жиром. Там она была другой. И я не знаю, когда она мне нравилась больше».

— Знаете, — сказал он, — я вам пунш сделаю. Хотите?

— Хочу.

— А вы прежде пробовали?

Дроздова покачала головой.

— Понятно.

Он поднялся уходить, но Анна Николаевна вдруг остановила его, непринужденно потянув за рукав:

— Подождите! Я вспомнила, о чем хотела спросить.

— Да?

— Тогда, на хуторе, над лесом аэроплан кружил. Вы заметили?

— Заметил.

— Это был наш аэроплан?

— Должно быть.

— Отчего же пилот не вызвал помощь?

Вопрос был наивным. Причин могло быть великое множество, но теперь это неважно. Главное, они выбрались.

— Я думаю, когда-нибудь мы это узнаем.

Достать чаю и водки удалось не вдруг. Когда, наконец, пунш был готов, Павел Романович снова постучал в дверь купе мадемуазель Дроздовой.

Никто не ответил.

Он опустился на корточки и, в некотором смущении глянув по сторонам, приблизил ухо к дверной створке. За дверью он услышал легкое размеренное дыхание.

* * *

— Вы не задавались вопросом, каким образом нас выследили в тайге? — спросил Павел Романович.

— Кто?

Вопрос. И в самом деле — кто? Что за сила охотится за ними, начиная с харбинского «Метрополя»? Пора бы уж как-то назвать, хотя бы условно.

Павел Романович ненадолго задумался.

— Геката, — сказал он.

— Простите?..

— Геката. По мнению древних греков, сия богиня заведует кошмарами и подземными монстрами. А ночами любит гулять по грешной земле в компании стигийских собачек о трех головах. Для нашей ситуации образ самый что ни есть подходящий.

Агранцев пожал плечами.

— Пусть будет Геката, — ротмистр неожиданно зевнул. — И что же вы предлагаете?

— Перехватить инициативу.

— Вот как! Иными словами, хотите сами сразиться с этой предположительной дамой?

— Прежде намерен выяснить, кто ей помог нас обнаружить.

— Каким таким образом?

— Сами судите. Нас смогли выследить от «Метрополя». Далее Геката узнала, что от Дорис мы поспешили на пароход. Так?

— Допустим.

— Теперь вопрос — как следить за пароходом?

— А почему вы думаете, что за ним следили? — спросил ротмистр. — Может, ждали на пункте назначения. Куда бы мы с него по пути делись?

— Если так, то не было бы событий на хуторе. Сообщить, что пароход остановлен красными уголовниками, да еще указать, где они стали на ночлег, мог только внешнийнаблюдатель.