Харизма

— Ну и где он?

— Исчез. Вместо него в квартире появился вот этот клоун, Ильич.

— Уфологов надо. Негр с попом в разных камерах?

— В одной.

— Разведи по разным до утра.

— Знаешь, сам разведи!

— Не понял?

— Я не хочу к ним подходить.

— Боишься?

— И да! И боюсь!

— А погоны потерять не боишься?

Оба помолчали.

— Ладно, — говорит незнакомый. — Пойдем вместе. Позови своих, и пойдем.

— Подожди! А какой смысл разводить по разным камерам?

— Выполняй.

И оба отправились вниз. Я еще немного полежал и подумал. Значит, я не успел, Габриэлыча с Амвросием уже допросили. А собственно, чего я ожидал? Главное — Габриэлыч и Амвросий не выдали Аришу. А раз не выдали Аришу — значит, и меня не найдут. А хоть бы и нашли — какие ко мне претензии? В общем, полежал я еще, подумал, ничего толком не придумал — и потек вниз по ступенькам. Внимательно посмотрел инфракрасным глазом сквозь этажи — шастают несколько человек где-то под первым этажом. Подвальное помещение. Ну, я потек в подвал.

А там вообще удобно — трубы тянутся под потолком, я щупальце выпустил, за трубу уцепился и весь туда переполз.

Пылища там, конечно, клубами, но что делать? Ползу по трубе, как червяк, на носу глаз один. Вижу — в дальнем конце коридора одну дверь открыли, вывели человека. Причем осторожно так вывели — сами отошли метров на пять, автоматы, все такое. И завели в камеру напротив. И пошли обратно. По дороге только один вверх посмотрел, но ничего не увидел. Заперли решетку — там посреди коридора еще чугунная решетка была. И ушли.

Ну, я сползаю с трубы — и прямиком к камерам. Нашел щель, просунул нос и затем всю голову. Обернулся собой. Смотрю — нары двухэтажные, сидит отец Амвросий на верхней наре, или как ее назвать, глядит на меня, причитает и крестится. Посмотрел я в его глаза — совсем безумные. Ну, протиснулся я полностью, обернулся собакой. Сел, за ухом почесал неторопливо. Амвросий совсем от ужаса онемел. Хотя, казалось бы, профи в этих делах должен быть. И чего я ему скажу, если он в таком невменяемом состоянии? Сделал я себе мысленно хриплый голос, открыл пасть и произнес:

— Велик твой грех, Амвросий. Ушел ты в смуту и ересь от истинной церкви. Возомнил себя в святом сане, якшаешься с сектантами. Молись, Амвросий, и будет тебе даровано прощение. Выйдешь — иди в церковь и покайся во всем. А спросят тебя менты, как дело было, — не таись. Только про ангела Арину не говори. То ангел был в видение твое и во благо…

Не силен я в древнецерковном, честно говоря. Знаю, что коряво сказал, но на Амвросия подействовало. Сидит он, дрожит, на меня смотрит. В общем, собеседник из него никакой. Развернулся я и обратно в щель под дверью просочился. Пошел к другой камере, где Габриэлыч.

Пролез к нему — а Габриэлыч спит. Прямо в одежде, кулак под голову положил — и спит на нарах, на матрасе. Вот что значит гуру! Нормальные крепкие нервы. Взял я одеяло, стал самим собой и завернулся в него. И потряс его за плечо.

— Вставай, Габриэлыч, — говорю. — Разговор есть.

Он тут же вскочил, от света щурится и на меня смотрит.

— Ты? — говорит.

— Я. Пришел и уйду. Габриэлыч, дело такое. Отец Амвросий совсем безумен, так хоть с тобой поговорить нормально можно?

— Конечно, — говорит Габриэлыч. — А давно тебя ко мне посадили?

— Никто меня не сажал, — говорю. — Сам ползаю всюду. Потому что я оборотень. Увидишь еще. Так вот, Габриэлыч, дело такое…

Я замолчал и на всякий случай огляделся, нет ли микрофонов вокруг. По идее, должны быть, хотя зачем они, если камера одиночная? Слушать, как арестант сам с собой разговаривает? Перевел я глаза на инфракрасные, еще спектр немного взад-вперед подвигал — никакой проводки не обнаружил, кроме электрической.

— Габриэлыч, — говорю. — История такая. Ты человек видный, ученый, философ, культуролог или как там называется. Оккультизмом интересуешься, верно? Ты решил вызвать духа. Просто так, из ничего, ясно? Позвал приятеля своего, священника-самоучку, ну и вызвали духов. Шумели, били в бубен. Что дальше было — не помните. Тут и милиция приехала. Никого с вами больше не было. Никого. Ясно? Нет жертв, нет свидетелей, нет уголовного дела. Обещай больше не шуметь, и все.

— Кто ты, Алексей? — спрашивает Габриэлыч тоскливо.

— Не знаю, — честно отвечаю я. — Оборотень. Но не дьявол, потому что зла никому не хочу делать.

— Я вижу, — кивает Габриэлыч. — Ладно, не выдам тебя.

— Не так мыслишь, — говорю, — меня-то ты можешь выдать. Только неприятности от этого будут только тебе. Я скажу, что ничего не знаю, никто из меня духов не выгонял, Ильичем я по квартире не ходил…

— Кем не ходил?

— Понятно. Ты не в курсе. Ну, это и лучше. В общем, неприятности только тебе, понимаешь?

Габриэлыч кивает.

— Кто ты, Алексей?

— Да не знаю я. Как пойму — сообщу. Пока что я другое понял.

— Что?

— Что ты, Габриэлыч, никакой не гуру.

Габриэлыч молчит.

— И никаких занятий медитацией с группами учеников у тебя нет. А что Ариша к тебе два раза в неделю бегает, а мужу рассказывает…

— Хватит! — говорит Габриэлыч нервно. — Я не хочу это выслушивать!

И я понимаю, что попал в точку.

— Ариша, — говорю, — девушка впечатлительная, увлекающаяся. Не морочь ей голову, хорошо?

Габриэлыч молчит.

— Габриэлыч, я не слышу! Ты согласен или нет?

— Молодой человек! — говорит Габриэлыч. — А кто вы такой, чтоб со мной в таком тоне говорить?

Ну, чего с ним делать? Я падаю на четвереньки, накрываюсь с головой одеялом и оборачиваюсь собакой. Делаю клыки пострашнее и шерсть дыбом. И вылезаю из-под одеяла.

— Кто я такой? — рычу. — Тебе объяснить, кто я такой? И делаю пару шагов к Габриэлычу, сверлю его глазами. Надо отдать должное — мужик железный. Лицо каменное, смотрит мне в глаза. Черный, белки сверкают, нос приплюснутый, губы толстые, развесистые. Посмотрели мы в глаза друг другу, затем он все-таки отвел взгляд.

— Амвросий как? — спрашивает бесцветным голосом.

— Безумен, — говорю. — Что бы он ни болтал, тверди одно — занимались оккультизмом, вызывали духов.

— Удачи, — говорит Габриэлыч.

— Удачи, — говорю ему.

Разворачиваюсь и втягиваюсь в щель под дверью.

Часть 5 МУТАНТ (из дневника Лексы)

— А дальше? — спрашивает Аришка.

— Ну, чего дальше… Ушел оттуда.

Мы сидим у Ника, пьем кофе с Аришкой. Ника дома нет, и такое неприятное чувство — не хочется, чтобы он появился. Не знаю почему.