Хазария

Но казнь провинившихся темников была только началом, – разгневанный бек стал менять темников, тысяцких переводить в сотники, а сотников делать тысяцкими. Так он хотел сделать своё войско послушным и сильным. Однако это подчиняло лишь простых воинов, но озлобляло булангарских темников, поскольку каждый из них был племенным беем в своей земле, и воев с собой привёл, и всех их одел-обул, и дал каждому доспехи. И добычу, на поле боя захваченную, каждая тьма своему бею отдавала, а он уже воям их части распределял. И рекли беи и знатные вельможи-баилы между собой, что захудалый сотник, у которого земли нет, не может быть наравне с ними, потомками великих беков. Соглядатаи Атулай-бека, конечно, немедленно донесли ему о тех разговорах.

Ещё пуще гневался бек от этого, чело его пошло пятнами, а зубы сжались до скрежета. Его дед и прадед всегда наводили порядок жёсткой рукой, так же поступал отец и тому же учил Атулая, – только страх перед силой может держать в повиновении строптивых беев. Если они осмелились роптать и осуждать его решения, значит, нужно проявить ещё большую жестокость!

– Зуфар, Фарид, ко мне! – прорычал бек. Оба стременных мигом подлетели к нему, низко склонившись перед владыкой.

– Волей своею назначаю вас темниками, а эти дерзкие длинноязыкие беи Курултай и Джумангали пойдут на ваше место стременными! – вскричал Атулай-бек, указывая плетью на непокорных, сразу побледневших от его речей. Лишь несколько мгновений длилась необычная тишина, только слышен был храп коней и шелест зимнего ветерка по снежному насту. А ещё через миг молодой и горячий Курултай, завопив, как поражённый бешенством, выхватил меч и бросился к беку. Охрана тут же закрыла повелителя, а несколько беев, в том числе и его друг Джумангали, повисли на руках у хрипевшего от неистовой злобы Курултая.

Это было неслыханной дерзостью, и Атулай-бек рассвирепел, как укушенный тигр.

– Схватить, предать смерти! Разорвать лошадьми на части! Бросить их головы волкам!

Охоронцы немедля кинулись исполнять приказ владыки, но на их пути вдруг стала личная охрана бея Курултая. Скрестились мечи, и тут прозвучал окрик самого уважаемого и рассудительного Сафаргали-бея:

– Стойте, остановитесь! – Он и ещё с десяток именитых беев подошли и встали между дерущимися охоронцами, которые сразу прекратили схватку, подчиняясь суровому голосу Сафаргали. А тот повернулся к беку и изрёк всё тем же строгим, полным властной твёрдости голосом: – Не гневайся, великий бек, но ежели ты прольёшь кровь наследника великого рода Курултаев, то все мы, беи и баилы, потомки древних родов, против тебя восстанем. И не диво будет, если завтра твоя голова будет валяться в снегу на растерзание волкам!

Наступила долгая напряжённая тишина, все стояли на своих местах, но каждый сжимал рукоять меча, готовый тут же пустить его в дело. Потом грозный Атулай-бек молча повернулся и пошёл прочь. Отойдя в сторону, он сел на брошенные кем-то в снег сёдла и обхватил голову руками. Но не о целости своей головы заботился бек, а думал о том, что будет с Булгарией, если теперь так легко кругом появляются враги, а друзей верных днём с огнём не найти. Ведь ещё немного – и пришлось бы с беями своими рубиться, а не с урусами. Как же ему идти в бой против такого сильного врага, как бек урусов Святослав, если тут в любую минуту могут убить свои беи, булгарские? Долго просидел Атулай, не произнеся ни единого слова. Даже не повёл плечами, когда заботливые телохранители осторожно укрыли его плечи собольей шубой. Потом бек медленно встал и сердито буркнул, чтобы позвали к нему именитых беев вместе с Сафаргали. Всю оставшуюся часть дня в поставленной по такому случаю юрте шёл, то утихая, то возгораясь до крика, долгий спор-беседа. Следующий день ушёл на то, чтобы восстановить порядок и подчинение в войске. И лишь после этого булгарская дружина была готова выступить против урусов.

Тем временем к Святославу пришёл помощник начальника Тайной стражи Варяжко и доложил, что от Инара-темника прибыл гонец с вестью: Варяжская дружина идёт к полудню через булангарские земли и что она уже в восьми конских гонах, значит, через три дня встретимся.

– А ещё, – продолжал Варяжко, – вести есть не самые добрые: темник Блуд, твоим, княже, именем, отобрал в славянских весях – Мошской, Берёзах и Худянах – пятьсот голов скота и отогнал их в Киев на Торжище. Забрал также всё злато и серебро.

Святослав помрачнел и вызвал Свенельда:

– Отправь к Блуду гонца и вели, чтоб он немедля от всего собранного дал десятину в княжескую казну, а отобранное вернул славянским Родичам. А ежели не исполнит, будет судим и лишится своей головы за непослушание! И пусть немедля возвращается в дружину, в твоё Десное Крыло, раз он в тылах не ряден!

Скрепя сердце исполнил Блуд наказ князя, но в глубине души верил, что придёт час его могущества. Знал, что в Киеве многие молодые купцы и бояричи уважают и поддерживают его, ведь сколько добра от захваченного в булгарских градах через знакомых купцов прошло, сколько злата в их, да и его, Блуда, киевских сундуках осело. Потому и надеялся, что, в случае чего, купцы да бояре ему тоже помогут.

Узнав, где Инар с дружиной находится, Святослав созвал военный совет.

– Приспел час, друзья, разделаться с Булангарией, выйти на последний решающий бой. Хотя сила у булгар вдвое большая, но нам не раз приходилось бить врага числом и поболее, одолеем его храбростью и искусством воинским. Пошлите к Инару гонцов, надо взять противника в клещи! – Князь обернулся к воеводе Болеславу: – Где сейчас булангарская конница?

– Странно ведут себя булгары, княже. Как ушли от тьмы Притыки после ночного боя на восход, так до сих пор там и стоят, дозорами окружили себя крепко, видно, боятся повторения ночного боя. Никуда не идут, и нас сыскать пока тоже не пытаются. Почему стоят и чего ждут – неведомо.

– Добре, глаз с них не спускать, как только двинутся куда или Инар ранее того объявится, немедля выступаем на ворога! – приказал Святослав Притыке.

И старые темники согласно закивали седыми головами.

Весть о приходе Инара и другую, что Атулай-бек наконец двинулся в сторону дружины русов, посыльные принесли Святославу почти одновременно.

– Не ведаем, братья-темники, что там делал три дня со своим воинством сей Атулай, но зрю в том богов славянских поддержку, – радостно молвил Святослав. – Пора и нам Богам да Пращурам удаль показать да крепость духа нашего! Строить дружину к бою, как с вечера решено, Свенельд начинает!

С гиком и свистом понеслась на русскую дружину булангарская конница, а навстречу ей потекла конница воеводы Свенельда. Осыпали супротивники друг друга стрелами, а потом сшиблись копьями, а те, кто остался жив, яростно заработали мечами. Булангары навалились на русов всей мощью и стали обтекать с боков, чтобы в коло взять, а русы дрались яро и ни на шаг не отступали. Окрасился кровью алой белый чистый снег, взбили его бессчётные копыта конские, заржали обезумевшие от крови и ярости людской боевые кони, вскакивали на дыбы, грызли друг друга и били могучими копытами поверженных воев. Звенел булат, ржали полудикие булангарские кони и обезумевшие от сечи и крови кони русов. Отлетали от тел головы и руки, стенали умирающие и рычали по-звериному сражающиеся.

Вдруг будто дрожь прошла по булангарскому войску – то в тыл его ударили лихие варяги темника Инара. Ослабел натиск булгар на Свенельдовы тьмы, приказал Атулай бросить супротив варягов половину своего воинства. Но едва выполнили темники приказ, как сбоку хищным пардусом налетели Святославовы тьмы с несокрушимым Издебой, могучим Притыкой и бесстрашным Збигневом во главе. И не ведали уже булгары, куда им бросать свои силы, и откуда враг идёт, и сколько его числом. Бросались они в недоумении то в одну, то в другую сторону, но везде были железные русы, ярые от мсты за убиенных детей, за сожжённые веси, за поруганных жён и дочерей, за проданных в рабство славянских родичей. Замкнулось Перуново коло, а кони булангарские некованые скользили, и падали на утоптанном снегу и мёрзлой земле, и сеяли ещё большую панику в войске Атулай-бека. Приказал он строиться в русскую Лодию и рвать коло, да не слушались уже его ни новые темники, бывшие десятники и сотники, ни прежние беи и баилы, что злобу затаили на главного князя. Когда же с одной стороны Подольская тьма пеших ратников, а с другой Вятская тьма Кудыши с остатками Радимичской и Северской тем, пополненных ополченцами из этих земель, пошли друг другу навстречу, разделяя коло на два, то и вовсе взвыли булангары, чувствуя лютую ненависть, с которой шли рязанцы и северцы с радимичами да вятичами, и бессилен был против ненависти той булат и сила челматская. Подняли они на копьё плат белый, о пощаде моля разгневанных славян, коих сами никогда прежде не щадили и за людей, себе равных, не считали.

Протрубили турьи рога, и затухла сеча, как костёр без дров. Начали сдаваться челматы, бросая на кровавое месиво из снега, мёрзлой земли, человеческих и конских тел свои копья, мечи, луки да кинжалы. Оставляли щиты свои и становились на колени, склонив голову перед победителями. Сам же великий князь булангарский Атулай-бек лежал ничком на кровавом снегу с кривым челматским кинжалом в шее, и на его недвижное тело искоса поглядывали со злорадной ненавистью сразу несколько пар карих очей недавних его подчинённых.