Хазария

– Верно, господин.

– А что вы думаете про христиан?

Жидовин помялся.

– Что сказать, господин. И Бога, и Писание – то всё христиане у нас переняли и кое-что своё дописали. А наша вера – она самая древняя, от самого сотворения мира…

– А вы признаёте Христа за бога?

Жидовин опять замешкался.

– Ну? – рыкнул Гарольд.

Жид ещё сильнее затрясся и выдавил:

– Нет, господин…

Гарольд дал жиду серебряную копейку, опять вскочил на коня и помчался по пустынным ночным улицам. Вскоре его взору предстала Перунова гора с Капищем. Неугасимый огонь, пылавший наверху, бросал в чёрные небеса огненные искры и освещал сидящего подле на колоде мужа. То был Наместник Великого Могуна.

Оставив коня внизу, Гарольд взошёл на холм, сел подле наместника.

– Скажи, отче, что есть славянский Триглав?

Волхв не удивился вопросу и спокойно ответил:

– Триглав – Великий Бог, Он един и троичен в лицах. Первый лик – Сварог – Дед Божий, Зиждитель мира и Отец всего сущего. Он создал Явь из Нави по закону Прави. Он – Род-Прародитель всех людей и богов, источник вечной непреходящей Жизни.

Второй лик – Перун. Он движет колёса Яви, колёса Жизни. Он даёт людям умозрение всех вещей, понимание Божьих промыслов, владение сокровенным. Перун – бог Прави – основного закона Бытия, и он ведёт нас по её стезе. Потому мы, славяне, называемсяправославными,что издревле славим Правь Даждьбожью, а если надо, вместе с Перуном встаём на её защиту.

Третий лик – Световид, который также проявляется в Даждьбоге, Яре, Хорсе, Сурожи, Купале и прочих богах Света. Это боги Прави и Яви, держатели звёзд и небес, земли и солнца, хранители Света и Жизни, податели благ.

– Так ежели славяне Триглава ведают, что нового христиане имеют в Троице? – опять спросил Гарольд.

– А ничего, сыне, – так же спокойно отвечал Наместник. – В их древних писаниях ничего о ней не говорилось, да и нынче никто из священников ничего толком про Троицу не расскажет. Знают только, что в ней – великая тайна, к пониманию которой они ещё не приблизились. Потому как тайна Триглава Великого только нам, славяно-арийским волхвам, ведома. Вот и выходит, что христиане у жидов – Яхве, а у нас – Триглава украли. Хитрые греки его посеребрили-позлатили и выдают за новую веру, намереваясь тем блеском да роскошью прельстить простодушный люд.

– Они рекут, что славяне многобожцы, а христиане – единобожцы.

– Как же – единобожцы? – возразил Наместник Могуна. – Сами ведь говорят, что их бог един, но в трёх ликах. А ежели три лица, то и три головы, и три тела быть должно! А куда они Матерь Божью дели? А святых с пророками? Они ведь всем им молятся, как и мы Триглавам Великим и Малым. Все наши боги суть – Сварог, который един и многообразен. Сварог есть неисчислимое множество проявлений в виде Великих и Малых Триглавов – от Сварги небесной до Листвича-Травича-Стеблича. Зачем нам, славянам, ходить к дальнему морю воды напиться, ежели у наших ног течёт чистый родник православной Пращурской веры?

Гарольд долго сидел в задумчивости.

– Правду речёшь, отче, – сказал он наконец. – Все слова твои – правда. Окрестился я по настоянию Ольги и с тех пор пребываю в смущении духа. Нынче в беседе с Алексисом ясно понял, что не по нутру мне питаться плотью и кровью ни божеской, ни человеческой. Как можно вкушать бога, как овна, даже мысленно?! Это же людоедство получается? – вопросительно обратился он к кудеснику.

– Слыхивал я, что в дальних странах, где пищи мало, в древних племенах пустынь, где начатки сей веры зарождались, люди и вправду ели людей. И это обычным делом было, да только для нас оно дико. Потому и не лежит твоя душа к сему таинству, – отвечал Наместник.

– Отче, я рад бы назад податься, да не знаю теперь, что делать…

– Сие поправимо, – отвечал волхв. – Я сделаю тебе очищение. Прочтёшь молитвы славянским богам, принесёшь чистосердечные требы, и будешь раскрещен.

Всю ночь до зари провёл Гарольд на Перуновой горе, и был раскрещен, и наречён по-славянски Гораздом.

Утром, возвращаясь на службу, Гарольд встретил отца Алексиса, спешащего в церковь на заутреню.

– Слава Иисусу! – приветствовал он киевского начальника стражи, осеняя его крестным знамением.

– Я теперь некрещёный, – отвечал Гарольд.

Отец Алексис растерянно остановился.

– О чём речёшь, сыне мой? Не разумею.

– Я говорю, что нынче всю ночь молился на Перуновой горе славянским богам, и Наместник Великого Могуна раскрестил меня и нарёк Гораздом…

Алексиса едва не хватил удар. Сами собой из его уст посыпались словеса проклятий. Позабыв про службу, священник поспешил в княжеский терем.

Когда Гарольд пришёл, ему пришлось дожидаться. Алексис вышел красный и, бросив на дружинника уничижительный взгляд, проследовал мимо. Ольга вызвала Гарольда.

– Почто, Горальдушко, ты так сотворил? – встретила она его горестным вопросом.

– А про то, мать-княгиня, что князь Святослав бьёт хазарского Яхве, а ты хотела заставить меня ему кланяться. Я ведь не ведал, а отец Алексис скрывал, что Яхве и есть христианский бог. А я князю и земле своей не изменник! Их бог един в трёх ликах, а наш Триглав триедин во множестве, и не вижу я, за что его хаять. Теперь вот думаю и не разумею, как ты, мудрая, того сама не видишь…

Ольга с Гарольдом крепко повздорили, оба расстроились, так что Ольга даже заплакала, но Гарольд креститься обратно ни за что не хотел.

Гарольд вернулся к службе своей, а Ольга пошла в церквушку к попу, который кадил ароматные смолы, читал молитвы и проклинал Гарольда-отступника.

Гарольд же в тот вечер упился хмельного мёда и кричал своим дружинникам:

– Отступником я был от богов наших, а теперь, как все славяне, верую Триглаву нашему, которого христиане украли!

Дружинники одобрительно поддакивали – никому не хотелось идти супротив старого Бояна да волхвов, помогая лукавому греческому попу Алексису. От души радовались братья-дружинники возвращению своего начальника из греческой веры, ещё и ещё вздымали чаши богам киевским. Один из соратников саданул вдруг крепким кулачищем по столу и гаркнул:

– А пусть греки коварные вернут Триглав, что у нас похитили!

– Верно! – поддержали сразу несколько голосов.

Изрядно захмелевшему от доброго мёда да от мысли лёгкой, что исправил он свою большую ошибку, Гарольду это пришлось по нраву.

Вскочив вместе с друзьями, лихими сотниками, в сёдла, они понеслись по уже пустеющим киевским улицам к греческой церкви.

Отец Алексис, отслужив вечерню и собираясь запереть храм на ночь, давал своим черноризным охоронцам последние распоряжения.

Вдруг двери широко распахнулись, и в храм, крича и горланя, ввалилось несколько вооружённых дружинников Киевской стражи. Завидев среди них новокрещёного, а теперь раскрестившегося Гарольда-Григория-Горазда, Алексис грозно сдвинул брови и потребовал немедля покинуть дом Божий. Но когда дружинники, бесцеремонно оттолкнув дьячка и служителей, стали шастать по храму, заглядывать во все закоулки и под занавеси, а Гарольд, подойдя вплотную и обдавая хмельным медовым духом, сгрёб священнослужителя в крепкие руки, встряхнул и потребовал отдать украденный у славян Триглав, от грозного и осанистого вида Алексиса не осталось и следа. Он побледнел и быстрой скороговоркой прохрипел на греческом растерянным черноризцам: