Хедлайнеры
Шрифт:
Как известно, Земфира и Фадеев быстро разочаровались друг в друге. Каждый из них тяготел к лидерству, и с самого начала было понятно, что этот тандем обречен на неудачу. Теперь обе стороны не стеснялись в выражениях, язвительно комментируя несостоявшийся альянс.
Макс жутко критиковал “14 недель тишины”, а на мой невинный вопрос про креативный потенциал Земфиры изрек буквально следующее: “Ее культ надуман. Она ничем не отличается от других талантливых людей. Она не Николай Коперник. Она не сделала ничего сверхъестественного. Мне кажется, она очень однобока – быть гибкой в стиле, в аранжировках Земфира вряд ли сможет… Мне сложно предугадать ее перспективы, но думаю, что ничего необычного
В тот период в голове у Фадеева уже поперла идея Глюкозы, и дело было не в творческой ревности или зависти. Порой мне сложно было определить причины подобных вспышек. Как мог, я пытался подобные тенденции нивелировать. К сожалению, это получалось не всегда…
“Дело в том, что Максим вообще не работает с одаренными людьми, он себя считает очень одаренным, – заявила Земфира в одном из интервью. – Его не интересует личность, мысли человека. Фадееву нужно тело и рот, нужна „булка мякиша“, из которой он лепит то, что ему хочется. После первых же двух пробросов я просто сказала: „Парень, мы никогда не поймем друг друга“. Ну не дано ему сотрудничать!”
“Когда я смотрел концерт Земфиры, меня все время отвлекал ее басист, – отвечал ударом на удар Фадеев. – Он так боролся со своим инструментом – страшное зрелище! Музыканты у Земфиры – слабее не придумаешь”.
“То, чем занимается сейчас Фадеев, – отвратительно, – продолжила виртуальную полемику Земфира. – Это конвейер. Он серьезно ослаб в аранжировках, и это естественно. Потому что, выполняя поток заказов за столь короткое время, невозможно сгенерировать достаточное количество хороших новых идей. Макс сделал для себя выбор, и упрекать его за это не имеет смысла. Для меня Фадеева больше нет, он мне не интересен. Считаю, что он уже сказал все, что мог”.
7. Джага-Джага
Мне нравятся Блок, Лермонтов и Пушкин…
Очередной проект Фадеева по доброй традиции начался с телефонного звонка. На этот раз он накрыл меня в Эль-Гуне, куда я сбежал в разгар зимы от жесткой московской текучки. “Хорошие новости, – радостно сообщил Макс. – Я нашел тебе нового клиента. Когда скажу, кого, ты упадешь. Это – Катя Лель!!!”
Я пошатнулся, но не упал. После отказа Фадеева сотрудничать с Земфирой нам еще было куда отступать. Меньший энтузиазм из всей обоймы классической постсоветской эстрады у меня вызывали только Салтыкова, Буйнов, Овсиенко и Укупник. Как интеллигентно принято говорить в таких случаях, оld school.
Свободного времени в Эль-Гуне у меня было хоть отбавляй, и я задумался о мотивациях Фадеева. Когда за год до этого у нас в офисе появилась поп-певица Лена Зосимова – с хвостиком на затылке и послушными глазками, – я, по крайней мере, понимал, почему Макс решил помочь записать девушке альбом. Это был нигде не декларируемый человеческий бартер: Фадеев и его соратники делают альбом, а отец Лены гарантирует “режим максимального благоприятствования” в вопросах ротации новых проектов Макса на канале MTV.
Еще раз повторюсь, по-человечески это было понятно. Что же касалось Кати Лель, ответ мог быть только один. Фадеева, который вместе с Элиасбергом находился в глубоком финансовом анусе, сломали цифрами. И Макс согласился. Вынужден был согласиться…
Вернувшись в Москву, я ознакомился с архивными материалами по новой подопечной Фадеева. Оценки журналистов были жесткими и беспощадными. Определение “Московского Комсомольца” “символ гнуснейшего совкового попса” задавало тон всем публикациям. У меня даже возникало нехорошее ощущение, что представители СМИ тренировали на Кате, словно на боксерской груше, свое
исполнительское мастерство. Такой вот военный полигон для будущих Белинских, Панюшкиных и Троицких. Как сломать подобный устоявшийся негатив, было непонятно.“Нам нужно отмыть Катю от ее нелегкого прошлого”, – заявил назначенный мною пресс-менеджер на совете директоров “Кушнир Продакшн”.
С этого момента у нас началась сладкая жизнь. На следующий день я понял, что сюрпризы только начинаются. Я чуть не упал, когда Максим объявил заказчику цену за пиар-кампанию. Из искренних побуждений он назвал артистке те же цифры, за которые мы когда-то начинали работать с группой Total. За это время финансовые условия сильно изменилось, но в предвкушении быстрых денег Фадеев про это забыл. Хотел как лучше, а получилось как раньше.
Зная законы подобных переговоров, я понимал, что объявленную Максом сумму изменить нельзя. Теоретически у меня была возможность отказаться от работы, но тем самым я подводил Фадеева. Зная его финансовое положение, делать этого не хотелось. Тем более мне было известно, какую битву выдержал Максим в стенах пражской студии, чтобы Катя Лель начала петь не по правилам вокального отделения Гнесинки, а “первобытно” – на женских импульсах и эмоциях.
…Меня часто спрашивали в тот период: “Как вас угораздило сотрудничать с Катей Лель?” Вопрос, конечно, не из легких. Тогда мне искренне казалось, что если Фадеев смог переделать Катю в плане вокала, то смогу что-нибудь с ней сделать и я. По крайней мере, в вопросах перепозиционирования. Это был вызов. В первую очередь – самому себе. Жизнь обретала новую интригу, и мне стало действительно интересно.
Вдобавок ко всему меня поразил своим гостеприимством и радушием продюсер певицы господин Волков. Меня удивили не столько его глубинные познания в нюансах национальных кухонь и ресторанного бизнеса. И даже не блестящие интервью на эту тему. Меня совершенно потряс пресс-клиппинг, сделанный по итогам раскрутки его русского ресторана в Лондоне.
Когда я увидел идеально оформленное солидное портфолио с публикациями в престижных западных изданиях, меня просто ветром сдуло. Это был другой уровень: немецкий и английский “Vogue”, американский “Harper’s Bazaar”, английский “ELLE”, французские “Marie Clare” и “L’Officiel”. У нас в стране так никто не работал. Возможно, именно поэтому мне тогда показалось, что мы с Волковым, с одной стороны, и с Максимом Фадеевым, с другой стороны, сможем раскрутить и утюг. “Пронесет”, – легкомысленно подумал я, не запариваясь насчет скептических прогнозов моих коллег.
…Катя Лель не любила Михаила Булгакова. Сегодня у нее было плохое настроение – она получила недетский пистон от Фадеева за то, что в день съемок клипа не выучила текст новой песни “Джага-Джага”. Занимаясь раскруткой Кати, мы рассчитывали исключительно на собственное везение и универсальный талант Фадеева. Помощи и сочувствия ждать было неоткуда.
Общение артистки с пресс-службой не заладилось с самого начала. Дело даже не в раздутых амбициях певицы и космически разных идеологиях. Проблемы начались с несовместимости технологий.
Как известно, существует два вида передачи информации – письменная и устная. Устная информация, полученная от нас, забывалась артисткой в ту же секунду. Передавать Кате информацию письменно не было никакой возможности. К сожалению, в тот счастливый период ни артист, ни ее менеджмент не умели пользоваться электронной связью. Держать у себя дома компьютер считалось в их кругу предрассудком нечеловеческой силы. Наши попытки установить дома у Кати странный агрегат под названием “факс” потерпели полное фиаско. Пользоваться, как герой фильма “Пес-призрак”, голубиной почтой почему-то не хотелось.