Хедлайнеры
Шрифт:
Этот была вершина зигзагообразной карьеры Леонида Бурлакова. Человека, который привнес в тусклый русский шоу-бизнес ощущение праздника. Человека без друзей. Человека без иллюзий. Человека без жалости. К себе. И к окружающим.
…Бурлаков предполагал, что пик рекламной активности вокруг “Точно ртуть алоэ” должен прийтись на первый февральский уикенд 2000 года – когда MTV и “Радио Максимум” 48 часов эфирного времени посвятили феномену и песням “Троллей”. Результат не заставил себя ждать.
“За несколько дней до выхода нового альбома „Троллей“ меня разбудили, – вспоминает музыкальный редактор журнала “Эксперт” Алексей Мунипов. – „Я все поняла. Мы ошибались. Надо срочно писать про Лагутенко“, – сообщила телефонная трубка голосом моей начальницы Анны Наринской. Из чего стало ясно, что
Шахматные партии рекламных акций Бурлакова поддерживались существенными инвестициями. На раскрутку “Точно ртуть алоэ” финансовый директор “Утекай звукозапись” выделил баснословный бюджет в размере $310000. В него входили деньги на производство четырех видеоклипов, их ротация на центральных телеканалах, а также прямая реклама, демонстрировавшаяся в течение зимы 2000 года в передачах ОРТ и звучавшая на ряде радиостанций.
“Моя теория состоит в том, что каждые два года группа должна раскручивать себя заново, – говорил мне Бурлаков, сознание которого еще не было обременено словом “ребрендинг”. – И каждый раз увеличивать предыдущий бюджет на семьдесят процентов. На раскрутку „Икры“ было затрачено $190000, а в промоушн следующего альбома мы вложим $552000… Кстати, на запись нового альбома мы тратим в два раза больше, чем на запись предыдущей пластинки…”
Я впечатлился. Я догадывался, что деньги опять взяты в долг – в расчете отбить их из средств, заработанных “Троллями” в процессе “Ртуть алоэ тура”. Но тут был один тонкий момент. И состоял он в следующем. И Бурлаков, и Лагутенко прекрасно понимали, что музыкальный материал “Точно ртуть алоэ” труден для восприятия масс. И все-таки упрямо гнули свою линию – как музыкальную, так и идеологическую.
“В одном из пресс-релизов необходимо отметить заслуги не только группы, но и нашей публики, – рассуждал после завершения тура Бурлаков. – Несмотря на расхожее мнение о глупости и тупости, публика оказалась готова к такому альбому. И мы все должны этим гордиться. Новое поколение „Точно ртуть алоэ“ оказалось более интеллигентным, чем поколение „Морской“, – в них появился дух просвещения. Благодаря „Точно ртуть алоэ“ мы не только сохранили старых слушателей, но и приобрели новых, которым „Морская“ и „Икра“ казались поверхностными и попсовыми”.
Я полагал, что неплохо знаю Бурлакова, но даже мне его монологи о судьбах страны казались откровениями. Которые завораживали гораздо сильнее, чем беседы о бюджетах в полмиллиона долларов. Я искренне считал “Точно ртуть алоэ” “альбомом десятилетия”, а концерты “Троллей”, которые неоднократно наблюдал в процессе тура, позволяли мне называть группу “самым сильным концертным составом страны”. Мнения недоброжелателей, завистников и людей неглубоких интересовали меня в последнюю очередь.
Все, наверное, было бы идеально, если бы не одно обстоятельство. Не мной замечена тенденция – когда у Лени все получалось, его периодически одолевала мания величия. На языке спортсменов это называется “поймать звездочку”. В такие периоды его начинало заносить, и мы в очередной раз ругались. Все сильнее и сильнее.
После ухода Земфиры Бурлакову стали мерещиться вокруг подвохи и предательства. Возможно, поэтому ему вдруг вздумалось материализовать наши многолетние отношения путем контрактных обязательств. Ему явно не нравилось расширение сферы деятельности “Кушнир Продакшн” – в частности, эффектная работа с “Танцами минус” и рядом проектов Макса Фадеева. Честно говоря, со стороны все это смахивало на ревность…
В принципе, я был не против подписать контракт. Но меня смущали детали, не имеющие отношения к бизнесу. Например, я в здравом уме должен был подписать строчки о том, что “всей своей нынешней популярностью я обязан группе „Мумий Тролль“”. Спорить с этим тезисом было глупо – в магазинах продавались четыре мои книги, посвященные культурологии русского рока…
Лагутенко такой бред составить не мог по определению.
Последние месяцы Илья не вылезал из тура, играя по 20–25 концертов в месяц. Он был настолько занят, что мы даже толком не общались, – как когда-то пел Гребенщиков, “чем дальше, тем будет быстрей”. Зато с Леней мы общались выше крыши…Зачем подобные контракты-откровения были нужны Бурлакову, можно только догадываться. Похожая история произошла у меня в свое время с Шульгиным. Прежде чем выдать часть средств на полиграфическое производство “Правды о Мумиях и Троллях”, Александр Валерьевич предложил подписать документ, гласящий, что книга выражает исключительно авторский взгляд. “А чей же еще взгляд она выражает?” – удивился автор в моем лице, без колебаний подписав эту странную бумагу.
Случай с Бурлаковым был посложнее, и все мои друзья не сговариваясь убеждали меня контракт не подписывать. Я немного подумал и… контракт подписал. Без проблем. Эволюция “Троллей” и общественного мнения мне были важнее местечковых заебов. Показательно, что при этом и я, и Бурлаков понимали цену любого российского контракта, касающегося шоу-бизнеса. Но… играть так играть.
Военные действия продолжились в процессе подготовки к сольному концерту “Троллей” в “Олимпийском”. К этому моменту отношения между Бурлаковым и Лагутенко уже оставляли желать лучшего. Леню несло в экстремальный креатив – например, в бесконечные вкладывания средств в так называемый “Утекай Банк”. Илья, о чем уже упоминалось выше, тяжело переживал провал в ГУМе и трансляцию недоделанной телеверсии “Необыкновенного концерта” на канале ОРТ. Ему, к примеру, было непонятно, почему песня “Забавы” не была отдана в саундтрек к “Брату-2” – несмотря на просьбы создателей фильма. Поэтому к любым инициативам Бурлакова Лагутенко относился настороженно – начиная от высосанных из пальца “10 заповедей рокапопса” и заканчивая идеей записи альбома на яхте – во время кругосветного путешествия.
До поры до времени Лагутенко терпел, но потом его прорвало. “Мне не нравится дизайн билетов в „Олимпийский“ принципиально, – писал Илья Бурлакову. – Текст на обратной стороне, по-моему, отражает всю непродуманность ситуации с продажей билетов. Какие браслеты? Какие поддельные билеты? Все это опять мне напоминает бред, которым никто не будет впоследствии заниматься… О продаже. Если уж т. н. „чечены“ придумали, как продавать билеты, – то нужно идти и с ними договариваться. Пусть продадут 20000 билетов и отдадут нам деньги за 10000. Вместо того, что мы продадим пять и эти пять будут там сидеть – и все. А так хоть людям праздник…”
Бурлаков взгляды Ильи на “Олимпийский” не разделял и начинал нервничать. Вначале незаметно для окружающих, потом – заметно. Когда Илья принялся игнорировать акции Бурлакова, стало понятно, что в датском королевстве что-то не так. Ссоры и взаимные упреки стали нормой жизни. Эти настроения отражались и на мне. Когда на очередном совещании по “Олимпийскому” Бурлаков начал в резкой форме обвинять пресс-службу… в плохой продаже билетов, мое терпение лопнуло.
Сейчас я понимаю, что это была элементарная провокация, но тогда меня просто трясло от несправедливости. Не дослушав эти упреки до конца, я поднялся со стула. У меня был неплохой опыт жестких переговоров, да и терять было нечего – кроме отношений с Бурлаковым. “Хороших артистов вокруг немало, зато попробуй-ка, парень, найди хороших пиарщиков”, – кипел мой разум возмущенный. И в смертный бой идти готов был…
“Прошу внимания. – Я отпустил тормоза и помчался с горки навстречу новым приключениям. – Мне есть что ответить на эти чудовищные обвинения. Пиар-кампания по концерту в „Олимпийском“ проведена в соответствии с предварительным планированием: поэтапно, структурированно и креативно. Начиная от количества опубликованных анонсов и заканчивая работой с информационными спонсорами: „Московским Комсомольцем“, „Радио Максимум“, журналом „Yes!“… Неслучайно эксперты оценивают работу пресс-службы „Троллей“ выше всяких похвал. Все обвинения, которые были произнесены сейчас Бурлаковым, – это неадекват и полный, просто невиданный пиздец. Все. Общих тем с этим человеком у меня больше нет. Я ухожу. Давайте посмотрим, друзья, – как же получится провести „Олимпийский“ без такой хуевой пресс-поддержки”.