Hermanas

— Он занимается саморазрушением, Рауль. Пусть он подожжет сам себя, если хочет, мне все равно, только я не позволю ему делать это в моем доме. Ты понимаешь, какие могут быть последствия?

— Не знаю, что и сказать. Я не могу просто взять и бросить друга, попавшего в беду.

— Энрике тебе не друг. Он твой собутыльник. Друг никогда бы так не поступил — не оскорбил бы председателя КЗР в доме товарища. Он прекрасно знает, что у тебя из-за этого могут появиться проблемы. Ты видел, как она озиралась по сторонам? Она не оставит это дело, пока не получит полного списка присутствовавших.

— Но Кико прав: она на самом делеведьма.

— Конечно. Но его слова могут стоить нам очень дорого.

— Хорошо, — сказал я со вздохом. — Я больше не позволю Кико приходить сюда. И обещаю, что не буду сваливать вину за это на тебя.

— Рауль, никтоиз этой компании больше сюда не придет. Это опасно. Ты не можешь думать только о себе. Я что, должна тебе напоминать, что теперь у тебя есть маленькая дочка? И у тебя есть я. Что мы будем делать, если тебя посадят?

— Меня не посадят.

— Если и не посадят, то совсем не потому, что ты приложил к этому максимум усилий.

— Скажи, а какой смысл в моей деятельности, если я не буду бросать вызов системе и критиковать ее? Или ты пришла к выводу, что у нас все замечательно? Что нам остается благодарить и кланяться… и писать холуйские стихи о пятилетних планах и значительном прогрессе в борьбе с нехваткой жилья?

— Тебе интересно мое мнение? — спросила Миранда ледяным тоном. В такие моменты с ней лучше было не спорить.

— Конечно интересно, — ответил я.

— Я считаю, что мы должны были уехать. Я думаю, мы совершили глупость, не воспользовавшись шансом.

— Но ведь теперь уже поздно, — сказал я.

— Да. И нет никакого смысла выяснять, кто в этом виноват. Мы должны приспособиться к нынешней ситуации. И я думаю, она будет ухудшаться.

— Из чего ты делаешь такие выводы?

— У меня много времени, чтобы слушать радио, хочешь верь, хочешь не верь. И по тому, что они сейчас говорят, понятно, что Мариэль был последней возможностью. По мнению властей, все недовольные уже покинули Кубу. Остались лояльные и удовлетворенные. Поэтому от них ожидают соответствующего поведения.

— Не могу с этим согласиться, — возразил я. — Критическим голосам в последние два года стало легче пробиться. Я думаю, мы движемся к большей открытости.

— Хотела бы я, чтобы ты оказался прав, — сказала Миранда. — Но я считаю, что мы должны были уехать.

Она задела за живое. Часть меня по-прежнему хотела верить. Эта часть была уверена в том, что мы живем в лучшем из всех возможных обществ, что остается только подправить некоторые детали, и это как раз было моейработой. Вот такое высокое мнение было у меня о себе самом. Мне не оставалось ничего другого, как раскритиковать ее позицию, чтобы защитить себя.

— Думаю, тебе не хочется перемен, — сказал я. — Ты просто хочешь переехать в США, завести красивую машину и шикарный дом с бассейном.

— Да? И ты считаешь, что я выбрала самый легкий способ достичь этого?

Я усмехнулся в ответ:

— Нет, в последнее время ты стала спотыкаться.

— Посмотри вокруг, Рауль. Просто посмотри, как мы живем. Это трущоба. Невозможно жить в таких условиях. Дом вот-вот развалится. Здесь плесень, гниль, клопы и все прочие прелести, какие только можно себе представить, а соседи выбрасывают свое дерьмо в окна. Здесь почти невозможно вымыться или постирать одежду. В подвале полно крыс. И здесь мы будем жить с маленьким ребенком? Чудо, если она не заболеет чем-нибудь серьезным. Я даже не могу покатать ее по улице, потому что какой-то говнюк украл нашу коляску. Моя одежда расползается по швам, а новую добыть невозможно. Поэтому назвать меня авантюристкой было с твоей стороны большим преувеличением. Ты все упрощаешь.

Миранда плакала. Ей хотелось высказать столько всего сразу: разочарование по поводу Мариэля, бессонные ночи, разбитые надежды на лучшую, более благополучную жизнь.

— Иногда, — продолжала она, — мне кажется, что ты ничего этого не видишь.Что для тебя это слишком обыденно. Ты витаешь в облаках, живешь в абстрактном мире патетического героизма и идеализма. Конечно, когда ты не пьян.

— Ты не любишь меня, Миранда.

— Да, я знала, что ты это скажешь. Думаешь, это имеет какое-нибудь отношение к делу?

— Конечно. Это самое важное.

— Да. Но я люблю тебя. Хотя это не означает, что я должна любить ту жизнь, которую мы ведем. Ее я не люблю. Было бы нечестным делать вид, что мне все нравится.

— Миранда, я не могу дать тебе ту жизнь, о которой ты мечтаешь. Может быть, никогда не смогу.

— Сейчас я не прошу о многом. Я прошу тебя постараться избежать ареста. Это что, слишком много?

— Нет, — вынужден был признать я.

— А все остальные проблемы мы будем решать постепенно. Я думала, не переехать ли нам обратно к папе. У него есть для нас место. Там нам было бы намного лучше.

В данный момент вряд ли он примет нас, подумалось мне. Но воспротивился я самой идее этого предложения — меня заклеймили болваном, который не в состоянии позаботиться о своей семье.

— Будет лучше, Миранда. Подожди и увидишь. Когда выйдет следующая книга… мы будем путешествовать, поедем в другие страны, и я подам заявку на улучшение жилищных условий. Ты права: мы не можем допустить, чтобы Ирис росла здесь. Но все-таки мы живем в стране, которая ценит своих писателей. Как, по-твоему, живут поэты, например, в США? Здесь же писать — это привилегия.

— Ты так таинственно говоришь о своей книге, Рауль. Когда же она наконец выйдет?

Да кто ж знает? Я начал рассказывать о том, что, по-моему, предстояло доделать, но тут проснулась Ирис, голодная как волк. Она выла, будто была при смерти. Миранда стала укачивать ее на руках, а я бросился к плите греть воду и готовить бутылочку. Вот повезло, подумал я.

19 Стихи, изготовленные вручную

Наступило время встать на путь исправления. Я отдалился от своих проблематичных в политическом отношении друзей и отказался от всех проектов, которые могли вызвать скандал. Только сделал это слишком поздно. Я никак не мог остановить те механизмы, которые уже были запущены. Например, дело де Маркоса.

О деле Орландо де Маркоса много говорили летом 1980-го. Я не был знаком с де Маркосом лично, но читал его статьи, в которых он критиковал поведение властей во время посольского кризиса и исхода из Мариэля. Поначалу их публиковали, кроме прочего, в газете «Хувентуд ребельде». Что интересно: де Маркос не был обычным критиком системы, дружественно настроенным по отношению к США. Напротив, он был ярым коммунистом. Он считал, что государство слишком легко позволило антисоциальным элементам бежать с острова и кризис был разрешен так неумело, что это нанесло вред международному авторитету государства.