ХХL училка для (не) Послушника

– А я и читал, – ржёт, нагло смотрит мне в глаза, пока я наконец-то выдёргиваю свою ладонь из его потной руки. – «Анну Каренину»! Только она плохо кончила! – сверлит меня своим взглядом.

Цокает языком, в упор рассматривая мою пышную грудь под строгим коричневым платьем.

– А вы как кончаете, Любовь Ивановна? – продолжает издеваться этот великовозрастный испорченный мудень под смешки остального класса, и мне хочется заплакать и выбежать из комнаты.

Но я не доставлю этому придурку такого удовольствия. В конце концов, кто из нас двоих здесь взрослая самодостаточная женщина?

И я, совершенно спокойно отвечаю:

– Я рада, Егор, что ты прочитал «Анну Каренину». Весьма похвально. Тем более, она не входит в школьную программу. Я и вправду горжусь тобой. Предлагаю тебе исправить двойку и написать доклад по этому великому роману. К следующему уроку. А он у нас как раз завтра. Ну как тебе?

И теперь я слышу хохот его дружков за спиной, которые так подвержены дурному влиянию.

Но они же всего лишь дети. И не мне с ними тягаться.

Усаживаюсь за свой учительский стол и продолжаю урок.

И ловлю на себе недобрый тяжёлый взгляд Задворского.

Ну ничего, сделает доклад, исправит двойку.

Хотя я, конечно же, не сомневаюсь, что его папаша депутат или кто он там, всё уладит с аттестатом и оценками. Но всё равно я хоть что-то вложу в эти головы в их последний год в школе.

– Подвезти? – я не с первого раза слышу, что меня кто-то зовёт.

Иду по тёмной улице: сегодня я опять готовилась к завтрашним урокам чуть дольше обычного, и в школе уже отзвенели все звонки и погасли огни. Я не сразу понимаю, что иду по тёмной неосвещённой улице: всё размышляла про себя над судьбами Сони Мармеладовой и Настасьи Филипповны. Любил всё-таки наш великий классик Достоевский заставить женщин страдать!

Как это несправедливо.

А так, если подумать, что изменилось с тех пор?

– Подвезти? – прерывает мои думы о великом наглый голос, и я оборачиваюсь на него.

Ах, ну конечно же! Ну кто это ещё может быть!

– Егор, спасибо, я дойду пешком. Мне тут недалеко, – стараюсь отвечать как можно более нейтральным голосом.

Я же профессионал. Педагог.

А он всего лишь испорченный мальчишка. Не более того.

Но он уже ставит свою алую спортивную машину на аварийку и выпрыгивает из неё.

Интересно, сколько такая стоит? Наверное, пять лет моей работы в школе… Если не больше, конечно.

– Любовь Ивановна, не обижайте меня, – преграждает мне путь. – Я за вами от самой школы ехал. Хотел вот любимой учительнице приятное сделать, – стоит, нависает надо мной, как скала.

– Егор, спасибо, я очень ценю, но я сказала, что мне недалеко. Я дойду сама, – смотрю на него строго сквозь свои очки.

И чувствую, как у меня немного дрожат коленки.

Оглядываюсь по сторонам в надежде на прохожих, и понимаю, что мы в этом переулке совсем одни.

– А я вот тут читал. К докладу готовился, – делает шаг вперёд Егор, и теперь он совсем близко от меня. – Хотел вот вам рассказать…

– Замечательно. Завтра на уроке и расскажешь, – делаю я шаг назад, но Егор хватает меня за руку и резко притягивает к себе, срывает с меня очки и хрипло шепчет:

– А я хочу сейчас, – и тут я чувствую, как что-то совсем недетское и твёрдое упирается мне прямо в живот.

– Немедленно отпусти меня! – пытаюсь я вырваться из его медвежьих лап, но он лишь ещё сильнее прижимает меня к себе.

– А я вот прочитал тут «Пятьдесят оттенков серого», – хрипло бормочет он мне на ухо, пока его рука уже ползёт мне… Под блузку! – Ты просто зачётная милфа, давно хочу тебя… – бормочет он, и тут морок спадает с меня.

Да что это за дурное воспитание?! Что он себе позволяет?!

И я решительно сжимаю кулак. С зажатым в нём…

– Что вы делаете… – пищит неестественно высоким голоском дрянной мальчишка, пока я со всей силы выкручиваю его ещё неокрепшие тестикулы.

– Я тебе не милфа, Егор, – строго выговариваю я. – А Любовь Ивановна!

– Хорошо, хорошо, только отпусти меня!

– Отпустите. Любовь Ивановна. Пожалуйста. Повтори, – строго произношу я.

И продолжаю выкручивать его до конца.

– Отпустите, пожалуйста, Любовь Ивановна! – уже со слезами на глазах просит этот испорченный гад.

– Я больше так не буду, – подсказываю я ему.

– Я больше так не буду, – уже навзрыд просит он.

– Хорошо, Егор, жду твой доклад завтра, – отпускаю я его наконец, и поправляю на себе с достоинством одежду и очки.

– Я это так не оставляю, – слышу я его злобное шипение за спиной и визг тормозов, когда он срывается с места.

Я бы на месте его родителей проследила бы за его манерой вождения. Мальчик слишком импульсивен. Это опасно.

4

Люба, за два месяца до этого

– Это просто недопустимо! Мы вам обещаем, что все виновные будут привлечены к ответственности! Я вам гарантирую, что в отношении Любовь Ивановны будет применено дисциплинарное взыскание! – распекается мой директор, а точнее, директор школы Иван Иваныч, перед вальяжно развалившимся перед ним в кресле Задворским-старшим.

А точнее, папашей-депутатом Егора, или кто она там ещё.

Рядом сидит Егор, а его отец как должное принимает извинения моего раскрасневшегося начальника.

– Мы приносим свои извинения. Вся школа приносит свои извинения, – шипит Иван Иванович на меня рассерженным гусем, пока я спокойно смотрю на эту парочку.

Отец и сынок. Как же они похожи.

Теперь я прекрасно вижу, в кого уродился Егорка. Да он просто чуть более новая и молодая копия Задворского-старшего.

Вот он сидит, широко расставив ноги, в дорогом итальянском костюме перед склонившим перед ним свою голову директором школы. Со знанием дела и не скрываемым сладострастием рассматривает меня.

Растягивает свои чуть масляные пухлые губы в плотоядной улыбке, и я понимаю, от кого набрался его сынок.

Недалеко откатился от яблоньки. А точнее, от этого дуба.

– Вы понимаете, что ребёнку нанесена непоправимая психологическая травма? – грозно повторяет Задворский-старший, явно издеваясь над моим боссом.

И я всё так же продолжаю молча смотреть перед собой.

– Извинись! – одними губами шепчет мне беззвучно Иван Иваныч, и я только плотнее сжимаю свой рот.

Не дождутся от меня никаких извинений!