Hi-Fi

В точности мой случай.

Я наблюдаю за парами, приходящими в магазин, за парами, которые вижу в пабах, в автобусах и просто глядя в окно. Если двое много между собой разговаривают, часто друг до друга дотрагиваются, смеются и все им вокруг любопытно – они явно недавно вместе и в счет не идут: как и большинство людей, в составе недавней пары я чувствую себя нормально. Интересуют меня устоявшиеся, тихие пары, которые идут по жизни уже не лицом к лицу, а бок о бок или спина к спине.

Вообще-то по их лицам трудно что-то прочесть. Совсем немногим они отличаются от людей одиноких. Попробуйте относить всех встречных к одной из четырех основополагающих категорий: счастливых в любви, несчастливых в любви, одиноких и отчаявшихся – и вы увидите, что ничего у вас не получается. А если и получится, вы не будете уверены в правильности классификации. По-моему, это невероятно. Самое главное в жизни – и невозможно сказать, есть это у человека или нет. Ведь так же неправильно? Ведь если люди счастливы, они и выглядеть должны счастливыми постоянно, в независимости от того, сколько у них денег, жмут ли им ботинки и как часто просыпается по ночам их ребенок; а люди, у которых все более-менее, но они пока не встретили родственную душу, должны выглядеть, ну не знаю, хорошо, но обеспокоенно, например, как Билли Кристл в фильме «Когда Гарри встретил Салли»; [81] а отчаявшиеся должны носить какой-нибудь отличительный знак типа желтой повязки, чтобы их узнавали такие же отчаявшиеся. Обещаю вам здесь и сейчас: когда я выйду из разряда отчаявшихся, когда у меня в этом смысле все уладится, я уже больше не стану жаловаться ни на состояние дел в магазине, ни на бездушие современной поп-музыки, ни на убогость начинки в соседней бутербродной (фунт шестьдесят за сэндвич с майонезом и поджаренным беконом, но никому из нас еще не попадалось больше четырех кусочков бекона зараз), ни на что вообще. Я буду непрестанно излучать блаженство – от одного только облегчения.

81

«Когда Гарри встретил Салли» – американская лирическая комедия, 1989, режиссер Роб Райнер.

За следующие пару недель ничего особого не происходит – в смысле, происходит даже меньше обычного. На барахолке рядом с домом я обнаруживаю «All Kinds Of Everything», покупаю ее за пятнадцать пенсов и при первом же появлении Джонни отдаю ему пластинку в надежде, что он исчезнет и никогда больше не станет нам надоедать. Он приходит назавтра, заявляет, что пластинка заезжена, и требует вернуть деньги. «Барритаун» триумфально дебютирует в «Гарри Лаудере», ставит заведение на уши, драйв потрясающий, а еще там была уйма персонажей, похожих на агентов звукозаписывающих компаний, и они от группы совершенно без ума, и, честно, Роб, жаль, что тебя не было (Мэри только усмехается, я спрашиваю, мол, как ей, и она отвечает, что всем так или иначе надо начинать). Дик делает попытку зазвать меня куда-то четвертым с ним, Анной и подругой Анны, которой двадцать один год, но я с ними не иду. Мы слушаем Мэри в фаррингдонском фолк-клубе, и под грустные песни я думаю о Лоре гораздо больше, чем о Мэри, несмотря даже на то, что одну из песен она посвящает «ребятам из магазина „Чемпион-шип винил“». Я встречаюсь в пабе с Лиз, и она целый вечер гнобит Рэя, что очень меня радует. А потом умирает отец Лоры, и все меняется.

25

Я узнаю об этом в то же утро, что и она сама. Я звоню ей из магазина, чтобы оставить сообщение на ее автоответчике: так мне легче, тем более я всего лишь хочу передать, что какая-то ее бывшая коллега оставила ей сообщение на нашем автоответчике. На моем автоответчике. То есть, если серьезно относиться к правам собственности, на ее автоответчике. Ну да ладно. Я не ожидал, что Лора возьмет трубку, но она берет, и мне кажется, будто она говорит откуда-то с морского дна. Ее голос звучит глухо и безжизненно, она явно вся в соплях.

– Ах ты бедненькая, простыла-простудилась. Надеюсь, ты в постельке с горячей книжкой и интересной грелкой. Кстати, это Роб.

Она не отвечает.

– Лора? Это Роб.

Снова ничего.

– Тебе плохо?

И вот оно – самое ужасное.

– Мопс, – говорит она, но поскольку за всхлипами ничего не слыхать, «мопс» – это всего лишь моя интерпретация.

– Пока забудь о нем, – говорю я. – Ложись в постель и ни о чем не думай. Подумаешь, когда поправишься.

– Мопс… умер, – говорит она.

– Какой, на хрен, мопс?

На этот раз я слышу все.

– Мой папа умер, – всхлипывает она. – Мой папа… папа. – И она вешает трубку.

Я часто думаю о том, что люди умирают, но обычно это касается людей, имеющих ко мне непосредственное отношение. Я думал о том, как буду себя чувствовать, если умрет Лора, и о том, как будет себя чувствовать Лора, если умру я, и о том, как я буду себя чувствовать, если умрет кто-нибудь из моих родителей, но я ни разу не задумывался о возможной смерти отца или матери Лоры. Да и с чего бы мне задумываться? И пускай ее отец был болен все то время, пока продолжались наши с ней отношения, это меня нисколько не беспокоило: у моего отца борода, у Лориного – стенокардия, что тут особенного? Мне и в голову не приходило, что его болезнь как-то вот так кончится. Естественно, теперь, когда его не стало, мне жаль… Постойте, а чего мне жаль? Что я вел себя с ним недостаточно любезно? Я вел себя с ним идеально любезно – те несколько раз, когда мы виделись. Что между нами не возникло близости? Он был всего лишь отцом моей гражданской жены, мы с ним были очень разные, он болел… словом, мы сблизились ровно настолько, насколько это было нужно нам обоим. Когда кто-нибудь умирает, предполагается, что ты будешь переживать, преисполнишься сожаления, станешь корить себя за ошибки и упущения – все это я по мере сил и делаю. Но суть в том, что я не вижу за собой ни ошибок, ни упущений. Знаете ли, он был отцом моей бывшей подруги. И что я, по-вашему, должен сейчас чувствовать?

– Ты чего? – спрашивает Барри, заметив, что я тупо уставился в пространство. – С кем это ты разговариваешь?

– С Лорой. У нее умер отец.

– Да? Фигово. – И он отправляется на почту с кипой заказов под мышкой.

Видали? От Лоры – через меня – к Барри: от горя – через замешательство – к мимолетному формальному сочувствию. Если вы ищете способ лишить смерть ее жала, Барри – тот, кто вам нужен. В какой-то момент мне кажется странным, что эти два человека – один из которых от боли утраты едва не лишился дара речи, а другому интереса к случившемуся едва хватило на легкое пожатие плечами, – что они друг с другом знакомы; кажется странным, что знакомы они через меня, и странно даже, что они в одну и ту же эпоху живут в одном и том же городе. Но ведь для Барри Кен был только отцом бывшей подруги начальника. И что он, по-вашему, должен сейчас чувствовать?

Лора перезванивает через час или чуть позже. Я ее звонка не ждал.

– Извини, – говорит она. Ее слова по-прежнему трудно разобрать: она все еще в слезах и соплях, говорит глухо и невнятно. – Нет… нет…

Она плачет. Я жду, пока она хоть немного успокоится.

– Ты когда к матери едешь?

– Сейчас. Только возьму себя в руки.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать?

– Нет. – А потом, всхлипнув, еще раз: – Нет, – словно бы уверившись, что никто для нее ничего сделать не может.

Вероятно, она впервые в жизни оказалась в таком положении. Я в таком положении не оказывался никогда: всякий раз, как у меня что-нибудь не ладилось, ситуация могла быть исправлена: то ли банковский клерк взмахнет своей волшебной палочкой, то ли подруга передумает, то ли я, как следует покопавшись, обнаружу в себе доселе неизвестное качество – ну, там, решительность, уверенность в собственных силах, стойкость. Мне очень не хотелось бы пережить несчастье, подобное тому, которое сейчас переживает Лора. Если людям все-таки приходится умирать, пусть уж умирают подальше от меня. Когда умрут мои отец с матерью, меня, на все сто уверен, рядом не будет. И после их смерти я вряд ли стану сильно убиваться.

На следующий день Лора звонит снова.

– Мама хочет, чтобы ты пришел на похороны.

– Я – на похороны?

– Ты отцу нравился. Вроде бы. И мама так и не сказала ему, что мы расстались, потому что он бы расстроился и… Ну, не знаю. Я не очень понимаю, чего она хочет, но спорить не могу. По-моему, она думает, будто он увидит, что там вокруг него будет происходить. Это как бы… – Лора издает странный звук, который оказывается нервным смешком. – Она считает, что он и без того слишком многого хлебнул, ну, в смысле, умер и все такое, и поэтому не хочет его снова огорчать.

Я знал, что нравлюсь Кену, но никогда не мог понять, чем заслужил его расположение, если не считать одного случая, когда он разыскивал оригинальную лондонскую запись «Моей прекрасной леди», [82] а я наткнулся на эту пластинку на развале, купил и послал ему.

Ну и куда заводят человека единичные добрые дела? На гребаные похороны, вот куда.

– Ты сама хочешь, чтобы я пришел?

– Мне все равно. Если только ты не собираешься держать меня там под руку.

82

«Моя прекрасная леди» – мюзикл, впоследствии не раз экранизированный, по пьесе Б. Шоу «Пигмалион» (1913).