Химера
Шрифт:
Никто из едущих в автозаке не подозревал, что на западе Московской области прошел мощный атмосферный циклон с юго-востока, который принес в регион грозы и град. В западных районах Подмосковья возникали смерчи, которые ломали деревья, опрокидывали машины, уносили в небо белье и рекламные растяжки.
Но все это происходило в сотне километров отсюда. Истринского района непогода коснулась только краем. Смерчей здесь не было, хотя ветер поднялся сильный и порывистый. Именно непогода сыграла ключевую роль в возмутительном событии, которым закончилась перевозка задержанного.
Когда проезжали Новоиерусалимский монастырь, с неба
Горюнов не замечал непогоды, бушующей за стенками фургона, и без устали «обрабатывал» Савичева, повторяя про милосердие суда и тяжкий груз, от которого нужно избавиться. Митя слушал вполуха, куда больше внимания уделяя стучащей по крыше барабанной дроби – неровной, накатывающей волнами.
Наконец, машина встала, мотор затих. Лязгнул замок, и водитель-охранник, ежась под дождем, распахнул дверь. Позади серела стена административного здания. Около входа рвался с древка российский триколор.
– Давайте быстрее, – недовольно сказал водитель, – пока дождь небольшой. Да и домой хочется, наконец!
Горюнов первым вылез из «буханки». Размял шею.
– Тесноватая у вас машинка, – объявил он водителю, – в «Газели» места побольше будет.
– А вы похлопочите перед руководством, я на новую машину всегда готов пересесть.
Коля отпер решетку, за которой находился Митя, крепко взял его за плечо и потащил к выходу. Охранник-водитель освободил проем и встал около двери, придерживая бедром створку, чтобы не закрылась от толкавших ее порывов ветра. Горюнов бежал к зданию, перепрыгивая через лужи и прикрывая голову папкой. Синяя форменная рубашка на нем уже промокла.
– Давай, Дима! Поторопись! – призывал он на ходу, не оглядываясь. – А то действительно промокнешь, не дай бог. А нам с тобой еще беседовать.
– Давай, вылезай, – сказал опер Коля, который уже был снаружи и протягивал ладони, чтобы помочь Мите выбраться.
Держа скованные руки возле живота, Митя поставил одну ногу на ступеньку, другую на асфальт, после чего тут же оказался в руках опера и водителя-охранника. Они приняли его с двух сторон и собирались проводить внутрь здания, где его ожидали беседы со следователем и адвокатом, протоколы и отпечатки пальцев, экспертизы врачей и суд – суд, который закончится либо психбольницей, либо «Белым лебедем». Этот полный комплект услуг для арестованных ожидал его в свои объятия, если бы в этот ненастный вечер не случилась маленькая неожиданность.
Водитель-охранник поскользнулся на мокром асфальте. Створка двери, удерживаемая им от порывов ветра, освободилась и чувствительно ударила его ребром в бок. Зажмурившись, сдавленно промычав от боли, водитель упал на одно колено.
Митя почувствовал, что левое плечо, на котором находились пальцы водителя, освободилось.
Думал он недолго. Мысль молнией пронеслась в голове: ЭТО ШАНС!
Не теряя ни секунды, он ухватился скованными руками за оказавшуюся перед ним дверцу и рванул ее на себя, одновременно заваливаясь назад, за охранника Колю. Удар створкой – смачный, с треском – пришелся в середину щекастого лица оперативника. Охнув, Коля отшатнулся, ослабив хватку, но не выпустил плечо.
Митя толкнул его, отбросив
на борт автозака. Мелькнули мутные глаза и красная от крови верхняя губа.– Стой, гад! – прогнусил Коля, цепляясь ему за рубашку. – Не смей! Не смей, сказал…
Митя вырвался из обессилевших пальцев. Свобода!
Не веря, что все получилось так просто, он пару секунд стоял на месте, мешкая и озираясь на разбросанных охранников. Затем опомнился и побежал во всю прыть по дождливой улице, прочь от автозака и здания Следственного отдела.
Горюнов добрался до входной двери, когда услышал позади глухой удар, звуки борьбы, сдавленные крики. Обернувшись, он увидел Савичева, удирающего со всех ног в сторону жилого квартала, в то время как оба конвоира, цепляясь за серый борт, неуклюже пытались подняться с асфальта.
Следователь по особо важным делам не поверил глазам. Ему казалось, что дело покатилось, как это иногда бывает, раскрывая само себя. Улики, найденные в доме подозреваемого, успешное задержание, установленный мотив. Савичев шмыгает носом и готов признаться, как вдруг… охранники разбросаны, преступник бежит, а признание убийцы растворяется в голубой дали.
Пока Горюнов в прострации соображал, как такое случилось, охранник-водитель вытащил табельный пистолет.
– Стой, стрелять буду! – проорал он в сырую тьму и кинулся за беглецом.
– Ну все, конец ему, – пробормотал опер Коля, вытирая кровь с верхней губы, – на куски порву, мерзавца.
– Коля, ну елы-палы, как же так! – воскликнул огорченный Горюнов.
– Не беспокойтесь, Андрей Павлович. Не уйдет. Не таких брали.
– Да куда ты с носом!
– Андрей Павлович, вы бы лучше в дежурку позвонили. Пусть передадут пэпээс и вневедомственной, что у нас бегляк. Возьмем, никуда не денется. Был бы кто серьезный, а то – обычный коммерс… Не спите, Андрей Павлович!
– Да, да, – растерянно пробормотал Горюнов, шаря по карманам в поисках мобильника. Опер Коля, на счету которого в самом деле было немало задержаний опасных преступников, шмыгая носом, побежал в ту же сторону, где скрылся охранник-водитель.
Митя бежал, не разбирая дороги. Из света во тьму. Из тьмы в свет. Через какие-то дворы, детские площадки, палисадники. Дождь хлестал по плечам и спине, ветер мотал из стороны в сторону, скованные руки мешали, но он бежал и бежал. Голодный, измотанный, но полный надежды.
– Вам нужно вести себя тихо и послушно, – говорил Вельяминов. – И ни в коем случае не конфликтовать с полицией, иначе вытащить вас на свободу будет невероятно сложно.
Что ж, теперь путь к мирному урегулированию был отрезан. Совершив побег и нападение на полицейских, он повесил на себя статью и превратился в преступника еще до суда. Теперь Вельяминов не захочет ему помогать. Какой смысл, если человек сам себе ставит палки в колеса?
Митя усугублял свое положение, но бегство – единственный шанс на спасение. Если им не воспользоваться, его прежняя жизнь закончится окончательно и бесповоротно. Бизнес, дом, семья. Все это останется за горизонтом, в недостижимой дали. Но пока он на свободе, есть надежда. Есть надежда спасти любовь и вернуть все назад. Потому что никто ему в этом не поможет: ни полицейские, ни бывший китобой, ни влиятельный чиновник.