Хирург
Шрифт:
— Везем его в операционную, — сказала Кэтрин. — Он достаточно стабилен, чтобы его можно было транспортировать. А здесь место освободится.
— Как раз вовремя, — заметил Кимбалл, поскольку к больнице приближалась еще одна воющая карета скорой помощи. Он повернулся, чтобы выйти встречать очередного пациента.
— Эй. Постой! — Парень схватил Кимбалла за руку. — Ты что, не доктор? Болит же, черт возьми! Скажи этим сукам, чтобы сделали что-нибудь!
Кимбалл искоса взглянул на Кэтрин. И сказал:
— Будь с ними повежливей, приятель. Эти суки здесь главные.
Ампутация всегда была тяжелым выбором для Кэтрин.
Операционная медсестра убрала со стола ампутированную ногу и обернула ее простыней. Нога, еще недавно ощущавшая тепло песка на пляже, должна была стать пеплом после кремации вместе с другими органами и конечностями, принесенными в жертву ради спасения жизни.
Операция вызвала у Кэтрин ощущение депрессии и опустошенности. Когда она, сняв с себя халат и перчатки, вышла наконец из операционной, меньше всего ей хотелось увидеть поджидавшую ее Джейн Риццоли.
Она подошла к умывальнику, чтобы смыть с рук запах талька и латекса.
— Уже полночь, детектив. Вы вообще когда-нибудь спите?
— Наверное, так же, как и вы, — усмехнулась Риццоли. — Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— Я думала, вы больше не занимаетесь этим делом.
— Я никогда его не брошу. Кто бы там что ни говорил.
Кэтрин вытерла руки и повернулась к Риццоли.
— Вы мне не слишком симпатизируете, не так ли?
— Нравитесь вы мне или нет, это сейчас неважно.
— Может, я что-то не так сказала? Или сделала?
— Послушайте, вы здесь уже закончили на сегодня?
— Вы недолюбливаете меня из-за Мура, я угадала?
Риццоли заметно посуровела.
— Личная жизнь Мура меня не касается.
— Но вы ведь не одобряете его выбор.
— Он никогда не спрашивал моего мнения.
— Ваше мнение написано у вас на лице.
Риццоли посмотрела на нее с нескрываемой неприязнью.
— Когда-то я восхищалась Муром. Я думала, он настоящий. Полицейский, который никогда не переходит грань. А выходит, он ничуть не лучше других. Но я никак не могу поверить, что все это с ним произошло из-за женщины.
Кэтрин сняла с головы шапочку и бросила ее в корзину.
— Он понимает, что совершил ошибку, — сказала она и вышла из операционного отделения в коридор.
Риццоли последовала за ней.
— С каких это пор?
— С тех пор как уехал, не сказав ни слова. Я так думаю, что была для него просто временным отступлением от принципов.
— А может, это он был для вас отступлением от принципов?
Кэтрин стояла в коридоре, с трудом сдерживая слезы.
«Я
не знаю. Я не знаю, что и думать».— Вы, похоже, оказались в центре вселенной, доктор Корделл. К вам приковано все внимание. И Мура. И Хирурга.
Кэтрин гневно уставилась на Риццоли.
— Вы думаете, мне все это нужно? Я никогда не напрашивалась на роль жертвы!
— Но все равно так получается, верно? Существует какая-то странная связь между вами и Хирургом. Я поначалу не разглядела ее. Мне казалось, он убивал предыдущих жертв, воплощая свои больные фантазии. А теперь я уверена, что все это из-за вас. Он как кот, который убивает птичек и несет их к ногам хозяйки, чтобы продемонстрировать свой талант охотника. Те жертвы были дарами, которые должны были произвести впечатление на вас. Вот почему он убил Нину Пейтон не сразу, а только когда она оказалась в этой больнице под вашей опекой. Прежде всего он хотел, чтобы вы оценили его мастерство. Вы — его навязчивая идея. И я хочу знать, почему.
— Но на этот вопрос может ответить только он один.
— А у вас нет никаких соображений?
— Откуда? Я даже не знаю, кто он.
— Он был в вашем доме вместе с Эндрю Капрой. Если только под гипнозом вы сказали правду.
— В ту ночь я видела только Эндрю. И он единственный… — Она остановилась. — Может быть, не я его навязчивая идея, детектив. Вы об этом не думали? Может, это Эндрю?
Риццоли нахмурилась, озадаченная таким заявлением. Кэтрин вдруг поняла, что попала в точку. Центром вселенной для Хирурга была вовсе не она, а Эндрю Капра. Олицетворение божества, учитель, которому он подражал и которого, возможно, стремился превзойти. Он был для него братом по крови, а Кэтрин его уничтожила.
Она подняла взгляд на табло, где высветился вызов, адресованный ей:
«Доктор Корделл, в операционную. Доктор Корделл, в операционную».
«Господи, оставят меня когда-нибудь в покое?»
Она вызвала лифт.
— Доктор Корделл!
— Мне некогда отвечать на ваши вопросы. Меня ждут пациенты.
— Когда у вас будет время?
Двери лифта распахнулись, и Кэтрин зашла в кабину — усталый солдат, возвращающийся на передовую.
— Мое дежурство только начинается.
Я узнаю их по крови.
Я смотрю на ряды пробирок, как смотрят на конфеты в коробке, гадая, какая вкуснее. Наша кровь так же уникальна, как мы сами, а мой наметанный глаз распознает самые разнообразные оттенки красного — от ярко-пурпурного до темно-вишневого. Я знаю, что придает крови цвет — гемоглобин с разной степенью насыщения кислородом. Это всего лишь химия и не более того; правда, такая химия может вызвать шок, навести ужас. Никто не может остаться равнодушным к виду крови.
Хотя я и вижу ее каждый день, она не перестает возбуждать меня.
Я смотрю на пробирки жадным взором. Они собрались здесь со всего Бостона и его окрестностей, их присылают из врачебных кабинетов и клиник, доставляют из больницы, что находится за соседней дверью. У нас самая большая диагностическая лаборатория в городе. Где бы вы ни оказались в Бостоне, стоит вам только протянуть руку к игле процедурной сестры, знайте, что ваша кровь найдет дорогу сюда. Ко мне.