Хирург
Шрифт:
всеобщее неудобство. И потеря лишних сил, времени и денег, поскольку еще, наверно, такси возьмешь. Мишкин засмеялся:
— Не морочь мне голову, Майка.
— Если б я еще не знала, как ты живешь! Нина, ну не кретин?! Глупо все это, глупо…
В дверь постучали. Вошел Алексей Иванович: «Запишем операцию?»
Майя Петровна. Ладно, мы сами потом запишем, без Евгения Львовича.
Мишкин. Хорошо было Швейцеру в стороне от всяких организаций и учреждений. Мог лечить и не писать ничего. Где на этой планете еще так можно?! Нигде. Ну, если запишете без меня, буду вам
Алексей Иванович. Тогда я пойду, помогу Вере Сергеевне.
Мишкин. Пойдемте вместе. Я тоже зайду в операционную. Он еще там?
Алексей Иванович. Да, конечно.
Майя Петровна сняла трубку и стала набирать номер.
— Девонька, главная у себя?.. Соедини, пожалуйста… Это я. Балдина. Хорошо, я вас еще застала. У меня к вам вот какое дело. Сегодня мы оперировали моего родственника… Приезжий доктор. Да… Он отказался у них взять деньги. Как мы ему можем оплатить по закону, по государственной линии?.. Только консультативные… Нет, не кандидат… И анестезиолог без степени… Это ж около шести рублей на двоих!.. Нет, уж лучше совсем не надо… Может, все-таки можно придумать что-то… Ну ладно, я на всякий случай спишу у них паспортные данные… Ладно… Ладно… Завтра поговорим. — Майя Петровна положила трубку, посмотрела на Нину: — Ну не идиот? Уникум.
Вошли Мишкин и Вера Сергеевна.
Мишкин. Он хорош. Если швы держаться будут — полный ажур. Собственно, как всегда: как анастомоз. Ну, мы поедем, Майя. Его уже перевели в палату.
Нина. Я вас отвезу.
Вера. Я там все написала, Майя, что как лить. Если что — позвоните утром в отделение. Дома-то у меня телефона нет. Впрочем, сама позвоню.
Майя. Ребята, дайте мне ваши паспортные данные. Оформим ваш приезд как консультации.
Женя. Да ладно.
Майя. Ну зачем это-то? С какой стати!
Женя. Ты думаешь, я помню все эти номера? А с собой у меня нет.
Вера. У меня тоже нет. Завтра приедем — привезем.
Женя. А я даже не знаю, где он у меня. Он ведь редко бывает нужен.
Вера. Ну ладно. Поехали, Женя, домой.
Майя. Ты их отвезешь?
Нина. Разумеется. Я ж сказала.
Женя. Меня в больницу.
Майя. Вот видишь! Еще не сделал всего у себя. Как с тобой трудно. Удивляюсь, что не отказывался сейчас от машины: «Да мы сами доедем!» Ну чего ж ты? Ух, Женька, зла на тебя не хватает.
Нина. Я б ему сказала «сами доедем». — Засмеялась. — Простите, Евгений Львович. Реваншируюсь, дорогой мой «волшебник в голубом вертолете».
ЗАПИСЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
— Этот больной тяжелый, и я хочу с ним поговорить у себя. — Мишкин вышел из ординаторской, пошел по коридору, но вернулся. — Игорь, как зовут его?
— Сейчас посмотрю. Николай Михайлович.
Мишкин вышел опять. Больной сидел в конце коридора на корточках и курил.
— Николай Михайлович, можно вас на минуточку? Мне поговорить с вами надо. Выяснить кое-что.
Зашли в кабинет.
— Скажите, Николай Михайлович, вы сами-то считаете себя больным?
— Вот я вам скажу, Евгений Львович, что все у меня хорошо.
Но вот есть я как следует не могу, конечно. А так я совсем здоров.— Еще раз повторите мне, пожалуйста, когда вы все это почувствовали.
— Я и не помню точно, но месяца три-четыре, как стало мешать есть.
— И быстро эти ощущения у вас меняются?
— Как меняются?
— Вот появилось у вас ощущение препятствия при еде. Так?
— Ну?
— И вот так в одной поре или стало хуже, еще хуже глотать?
— Менялось, конечно. Сначала просто мешало есть. Потом твердое перестало проходить — я запивать стал, конечно. Запиваю. Я есть стал меньше и похудел.
— Есть стали меньше и поэтому похудели?
— Ну да! Поэтому. Но я не больной, конечно. Есть все равно хочется. Бывает, когда грипп — есть не хочется. Но как начинаю, да каждый глоток запивать надо… я и меньше ем, конечно.
— И вы все время работали, до последних дней?
— Я вот отработал, к примеру, сегодня, а потом пошел к вам. И остался в больнице.
Мишкин сжал руки между коленями: «Кто же мы в их глазах — спасители или фабрика инвалидов? Что он инвалидом был до больницы — не видно…»
— Дома-то сказали?
— Отсюда сыну на работу позвонил.
— А я не видел никого. Не приходят?
— Бывают. И сын бывает, и жена, конечно.
— И вы давно работаете здесь, на этом заводе?
— Да вроде бы с детства, и опять же недавно.
— Это как?
— Я до войны начал работать здесь. А потом в войну ушел — как все. Потом опять вернулся — работал здесь. А потом на целину уехал.
— Вы! На целину? Это молодежь все больше уезжала!
— А я с женой ругался тогда. Много не пил. Но гулял немного. Пришел как-то — она ругается, конечно. Я ж не маленький. Что такое! Пошел и подался с нашей молодежью. Три года. Вернулся вот. Работаю. Толстый был — приехал.
— А толстый почему? Пил там?
— Не очень. С получки пили. По праздникам. С получки всегда, конечно. Толстый был — похудел сейчас. Потом худеть стал.
— Давно худеете?
— Года два. Не меньше.
— А сейчас еще больше похудел?
— Не ем же. Мало.
— А на войне? Ранения были?
— Малость самую. В ногу вот — без кости. Живот еще — тоже не сильно, конечно.
— Сколько вам сейчас?
— Пятьдесят пять. Женина пенсия. Сейчас и пить не пью совсем. По праздникам с сыном. Как вот приехал — с получки не пьем. Работаю — это да.
— И вы всегда в этом районе жили?
— Родился тут — где вам корпус строят, дома наши стояли. Бараки такие, двухэтажные. Знаете?
— Ну да.
— Тут я родился. Рядом. А сейчас вот дом мой, девятиэтажный. Из окна виден. Видите? На седьмом этаже мы с женой. Квартира. Одна комната. Сын на пятом. У него двое. Дед я. Двое у него.
— А у вас один?
— Зачем! Дочь еще. Она у мужа, конечно, не здесь.
— А что-нибудь болит сейчас?
— Нет. Вот с едой только трудно, глотать. Сейчас жить ничего. И моя успокоилась. Раньше, бывало, соседи с ней заведутся, пойдет на кухню. Сейчас на пенсию вышла. Телевизор смотрит, конечно. Сейчас спокойно нам.