Хирургия без чудес. Очерки, воспоминания

Армейский хирург В. А. Русанов предупредил нас, что специализированную помощь раненым сможет осуществить любой госпиталь, так как им будут приданы группы нейрохирургов, офтальмологов, челюстно–лицевых хирургов, невропатологов и т. д. Врачи же госпиталя общехирургического профиля должны научиться безупречно оказывать хирургическую помощь раненым в грудь, живот, таз и конечности. Поэтому на занятиях каждый врач в полном объеме проделывал все типичные операции, начиная от хирургической обработки раны мягких тканей до сложных вмешательств на органах живота, грудной клетки и таза.

Наиболее трудный раздел хирургии — ранения полостных органов — потребовал тренировки на собаках. На них проводили резекцию ребер, вскрытие трахеи, ушивание открытого пневмоторакса. Очень важно было отработать технику наложения кишечного шва, научить молодых хирургов грамотно производить ревизию, то есть проверку состояния органов брюшной полости, а также ушивать мелкие ранения кишок и удалять поврежденную их часть.

Начальнику полевого эвакопункта Е. Б. Меве пришлось расщедриться и выделить на практические занятия гипс, бинты, чтобы можно было обучить врачей и сестер технике наложения глухих гипсовых повязок. «Профессором» по гипсованию в «университете» была А. И. Лапина. Она успешно добивалась от всех умения быстро и безупречно накладывать на поврежденные конечности гипс и временные шины.

Командующий армией генерал В. Д. Цветаев одобрительно относился к нашим занятиям и благодарил начальника санитарного отдела за умелую организацию подготовки врачей и медицинских сестер к предстоящим боевым операциям.

Большую помощь в организации «университета» и в его работе оказывал комиссар госпиталя А. Ф. Комаров.

Он был уже в летах, но выглядел браво: тщательно пригнанную шинель туго перетягивала портупея, а сбоку висел больших размеров маузер, вызывавший у всех нас улыбки. Позднее, когда комиссар уже был на передовой, во время одной из атак вражеская пуля в щепки раздробила деревянный футляр маузера, не задев его самого.

Был он невысокого роста, плотный, с большой головой и характерным прищуром подслеповатых глаз под очками в металлической оправе. Говорил медленно, чуть растягивая слова и как бы подчеркивая их жестом руки. Комиссар не любил вмешиваться в административные дела и подменять начальника госпиталя, даже когда того не было на месте. Ему больше по душе были дружеские, доверительные беседы. Особенно с теми, кто сник, приуныл или устал. Сколько раз ему приходилось успокаивать, вселять в сердца людей бодрость и надежду!

Старшая медицинская сестра К. И. Чуркина взяла на себя подготовку операционных и перевязочных сестер. Она муштровала их так, что у них совсем не оставалось свободного времени. Но что делать — обстановка требовала самой напряженной учебы! Я поражался дару Чуркиной ясно и просто излагать сложные вопросы физиологии и патологии человека. Девушки, уже кончившие перед этим краткосрочные курсы медицинских сестер, слушали, как зачарованные. Каждое положение она подкрепляла случаем из своей практики, а опыт работы в госпиталях Казани позволял ей иллюстрировать свой рассказ разнообразными примерами хирургической обработки ран. При этом Чуркина не забывала подчеркнуть, что обстоятельства и условия, при которых оказывается хирургическая помощь раненым, подчас могут быть весьма сложными.

Главное внимание уделялось выработке технических навыков у медсестер — умению быстро и ловко подавать нужные инструменты и перевязочный материал, делать перевязки, накладывать шины. Их учили переливать кровь, вводить в вену лекарственные препараты, безболезненно делать уколы, давать наркоз, ставить банки, перестилать постель. Получив такую широкую и разностороннюю практическую подготовку, медицинские сестры могли свободно работать во всех подразделениях, начиная от перевязочной и операционной и кончая эвакуационным отделением.

Особенно ловкими и сообразительными оказались Н. С. Плахова и А. Н. Самолетова. Плахова пришла в госпиталь совсем девочкой, с косичками, нежным румяным личиком, черными глазами, опушенными длинными ресницами. Ходила она крупным мальчишеским шагом, ловко носила форму и очень огорчалась, что копна густых волос мешает правильно носить пилотку. Самолетова была сиротой, пришла в армию из детского дома.

Обе девушки жили вместе с Чуркиной, понимали ее с полуслова, старались делать все так, как она учила: не только правильно, но красиво. Н. С. Плахова и А. Н. Самолетова стали первоклассными операционными сестрами.

«Университет» позволил выявить возможность каждого, узнать, кто на что способен. Я, например, сомневался, что из медицинской сестры Т. И. Дикиной выйдет толк. Уж очень она выглядела беспомощной и слабенькой. Казалось, стоит подуть ветру, и ее унесет. Но ошибся! Во время наступления она сутками дежурила в операционной и к тому же успевала побывать в палатах, где лежали прооперированные тяжелобольные. Не раз отправлял ее отдыхать, но она под тем или иным предлогом возвращалась и не уходила до тех пор, пока не убеждалась, что без нее обойдутся.

Еще в «университете» мы неожиданно обнаружили, что у Т. И. Дикиной очень красивый голос. Но она неохотно участвовала в вечерах самодеятельности, и мы не знали, чем это объяснить. Только много позднее она призналась: «Боялась петь, вдруг заберут в ансамбль — мне уже не раз предлагали, и тогда — прощай, медицина! А я хочу стать врачом. Ну а голос при мне останется…»

В постоянных занятиях шло время. Нас экипировали по–зимнему: полушубки, ушанки, валенки. Было холодно, дули сильные ветры, свирепствовала метель, и движение было затруднено. Часто приходилось расчищать путь для колонн транспорта, день и ночь идущих в сторону Сталинграда.

По многим признакам чувствовалось, что близится начало решающих действий. Вскоре нам предложили быстро закончить занятия и быть готовыми в любую минуту сняться с места. Начальника госпиталя В. В. Крылова и комиссара А. Ф. Комарова вызывали то на одно совещание, то на другое, и каждый раз, возвращаясь, они собирали весь личный состав. В такие минуты не дай бог было допустить хоть небольшую оплошность — немедленно следовало строгое наказание. Оправдываться чем–то было бесполезно. Да и все понимали - обстановка требует максимальной собранности.

Поздно вечером, ложась спать, продолжали обсуждать, как лучше все подготовить к передислокации, кого необходимо выдвинуть в передовую группу, а кто будет следовать с основным составом госпиталя. Не сегодня–завтра должны были начаться горячие дни. Начальник полевого эвакопункта Е. Б. Меве возлагал на нас, как на головной госпиталь, большие надежды.

Наконец 5-я ударная вступила в дело. Завязались тяжелые бои. Мы двигались вслед за наступающей армией. Дороги были запружены разбитой немецкой техникой. Повсюду валялись трупы гитлеровцев. На два-три дня госпиталь останавливался в отбитых у врага населенных пунктах, чтобы обработать раненых, а затем — снова вперед. Позади остался Калач. Мы проехали по улицам, где еще дымились пожарища. Война показывала свой зловещий оскал. И все же главное было в том, что мы наступали! На трудности не жаловался никто. Легкораненые просили не отправлять их далеко, чтобы можно было быстрее вернуться в часть. Многие из них двигались со своими медсанбатами, а некоторые оставались при нашем госпитале и помогали в обслуживании тяжелораненых.