Хищная книга

Миранде немного повезло, она оказалась на своем первом свидании с Фердинандом сразу, без болезненной подготовки, ей не пришлось ужасно нервничать, мучаться выбором, что надеть, в агонии придумывать, с чего начинать беседу. Но с ней оставался один вопрос, первый и последний вопрос любовного свидания: а вдруг он действительно зашел выпить кофе?

* * *

Как мне представляется, хотя запрет на половую дискриминацию действует уже свыше двадцати лет и кое-кто действительно отказался от всякой дискриминации в вопросе, с кем заняться сексом, все же есть еще ряд профессий, которые автоматически ассоциируются с определенным полом. Мы привыкли, что хирурги — мужчины, а стюардессы — женщины. Ревизоры окажутся мужчинами, и юристы, банкиры и бандиты, тогда как библиотекарши, санитарки, уборщицы и стриптизерки — женщины. Если речь идет о чем-то грязном, или просто нудном, или унизительном, мы уверены, что это делает женщина. Женщины по-прежнему обслуживают, мужчины по-прежнему обслуживаются.

И из всех профессий, на которых лежит проклятье пола, самая грязная, унизительная и нудная — профессия нянечки. Наверное, в меня вложено сильное мужское начало, потому что я понимаю, почему так мало мужчин идет в нянечки, но не могу объяснить, почему нянечками работает так много женщин. Почему столь многие стремятся к мученичеству. Или это мученичество правильней было бы назвать мазохизмом? Как бы то ни было, в глаголе «нянчиться» столько женского, что мужчины очень часто говорят: «Хватит нянчиться!»

Не самый мужественный из мужчин, как признал бы даже он сам, Питер Перегноуз уже битый час нянчился с единственной кружкой горького пива. Он вглядывался в коричневатую жидкость, но видел лишь собственное призрачное отражение, во многих местах изъязвленное крошечными пузырьками, поднявшимися из глубин на поверхность. Хоть немного утешиться Питер мог, только постоянно напоминая себе, что стал шпионом, и это работа для мужчин, настоящее мужское дело, а женщины, которые им занимались, в реальности ничуть не походили на Мату Хари.

«Бродяга буша» постепенно заполнялся любителями пива, а Питер размышлял о шифрованной надписи на своей кружке, пытаясь вникнуть в высшую математику пивного логотипа, состоящего из четырех греческих «хи» подряд. Время от времени он опускал ступни на пол со стоявшей у его стола металлической, покрытой бархатом банкетки и неторопливо проходил к двери бара. Здесь он мог выглянуть из-за угла и в рамке стальных конструкций виадука увидеть дом «Червонного интереса». Свет в ее окне все не зажигался. И при каждом возвращении на свое место ему приходилось локтями прокладывать себе дорогу через густеющую толпу посетителей, расплескав пиво из еще нескольких кружек и промямлив еще несколько смиренных извинений.

По окончании одной из этих важных разведывательных акций Питер Перегноуз обнаружил, что к его кружке горького пива на столе присоединилась кружка светлого. Часть пива уже разлилась вокруг нее, превратив ее в хрустальный остров, высящийся над морской гладью потемневшего дерева.

На банкетке, на которую Питер вытягивал ноги, сидел юноша, явно из-за чего-то нервничающий. Он украдкой оборачивался влево и вправо, как будто в любой момент ожидал увидеть кого-то знакомого, хотя ни разу никого не нашел.

— Не против? — спросил юноша, когда Питер занял свое место. Тот непонимающе смотрел на него. Юноша жестом показал на свои чресла, и Питер машинально посмотрел в этом направлении, на топорщившийся бугорком низ его ширинки, тут же вскинув взгляд на лицо незнакомца.

— Если я сюда сяду? — продолжал парень.

Инстинкты замкнутой, книжной жизни Питера довольно практично подсказали ему, что надо просто пролаять «давай», но он вовремя одернул себя, вспомнив, как важно не поднимать шума, не привлекать лишнего внимания.

— Извольте; для меня это просто пуфик.

Юноша подскочил как ужаленный и уставился вниз на банкетку, словно на ней можно было разглядеть какую-то заразу. Осторожно перевел изучающий взгляд на Питера:

— Я вообще-то ни к кому не лезу…

— Хотя это и голубой пуфик, но он не «голубой» и не «пуфик», потому что «пуфик» — это не «голубой», это французское слово, которым обозначается мягкая подставка для ног.

— Ну, нормально, — отозвался юноша, усаживаясь все еще с некоторой опаской и заставив Питера подивиться такой невинности, неискушенности, наивности и неопытности. — На самом деле я, конечно, ничего такого против них не имею.

Питер старательно пытался игнорировать завязывающуюся дискуссию, надеясь, что красноречивое молчание безошибочно намекнет мальчику — его визави участвовать в беседе не расположен.

— Пуфики! — не унимался юнец.

Питер пожалел, что у него нет при себе газеты или книги, чтобы за ней укрыться.

— Но вы-то не из таких, правда? — решил юноша высказаться напрямик, хотя совершенно неясно было, вопрос это или утверждение. В любом случае эту реплику Питер уже не мог игнорировать, потому что прозвучала она парадоксально: с одной стороны, вполне уместно, а с другой — до крайности неуместно, даже бестактно.

— Ни в коем случае, — презрительно выпалил Питер, и брызги слюны блеснули над столом, пролетая из его рта прямо в кружку соседа.

— Конечно, нет, — с отрешенностью поднимая кружку, продолжал тот. — Не такой уж у вас классный прикид. Знавал я одного парня, который… С ним нормально было. Ну, вы поняли. Имеется в виду, он никогда не пытался лезть, ничего такого. — Паренек присосался к кружке и удовлетворенно причмокнул. — Но знаете, чего я не терплю? Когда это делают куколки. Ну, вы поняли. Некоторым парням нравится смотреть на такие штуки, а по-моему, это гадость.

Юнец явно не собирался умолкнуть, и Перегноуз, зная, что нетерпимость неисчерпаема, решил дать ему понять, что они говорят на разных языках и не стоит попусту сотрясать воздух.

— Мой юный друг, — покровительственно начал Питер, как и приличествует обращаться к подопечным хорошему наставнику. — Те, кого осенило вдохновение Сапфо, приобщились к такому блаженству, какое нам никогда не познать. Эти покорители бугра Венеры, эти друзья Сапфо, эти патриотки Лесбоса, этот хоровод сабинянок, которые губят себя, скажем так, ради губной любви, эти розовоперстые основательницы клуба без членов, эти… — Питер запнулся, подбирая bon mot [15] , достойное его лексикона. Наткнувшись взглядом на загадочный австралийский логотип, он неожиданно решил уравнение: —…эти соединительницы четырех Х-хромосом. Они. Они, о, они, возможно, достигают вершин экстаза, о которых мы, потомки Адама, можем только гадать. Радости земного рая, которые может даровать одна лишь Афродита. И, наверное, не слишком мудро хулить то, что нам не дано понять, поскольку, как сказано еще Сократом, мудрый человек знает только то, что ничего не знает. Таким образом, какие чувства пылают там, в мягких и теплых глубинах женственности, какие восторги сотрясают их целомудренную плоть, какие оргиастические ощущения рождаются, какое, воображаю, счастье заключено в бессеменном соитии, мы никогда не сможем сказать.

15

Меткое словечко (франц.).

Есть. Мальчик притих. Он закрыл поддувало, почтительно пережидая употребление большого глотка пива, которым Питер торжественно себя вознаградил.

— Все равно, — наконец изрек отрок, — это какое-то извращение.

И, запустив сзади в брюки свою длань, мощно поскреб себя между ягодицами.

* * *

Разумеется, это был Барри, Мальчик-грязный-пальчик. Но нагромождения случайных совпадений иногда не удается избежать. Хотя я еще раз настаиваю, что эта встреча не была такой маловероятной, как может показаться, ведь как раз в пабах люди обычно встречаются или приходят в них вместе, пусть даже у каждого из этих двоих была своя причина пить в одиночку. А свободное место в переполненном пабе — вещь достаточно редкая. В общем, факт состоит в следующем: Барри и Питер познакомились, и это стало началом необычных, удивительных, где-то даже изумительных отношений, которые установились между ними.