Хитросплетения (Сборник рассказов)
Шрифт:
Из постели доносился мощный храп. Свет из коридора смутно освещал какую-то большущую голову с редкими волосами и огромными ушами. На стуле находился военный пиджак, поясной ремень, а у кровати — форменные солдатские башмаки.
Дюваллон закрыл глаза.
…На крик Ивонны прибежала госпожа Дюваллон.
— Мадам… Ой, мадам! Сметая пыль, я отбила нос Бетховену.
— Опять!.. Девочка моя, вы снова за свое! И что теперь? Сделайте же что-нибудь! Не стойте вот так, как мумия.
— Ой, мадам! Если господин заметит…
— Ну нет. Вы же прекрасно знаете, что господин никогда ничего не замечает. Давайте! Выбросьте этот гипс в помойку и ступайте вниз купить другой… как в прошлый раз.
Соперница
Как
Затем он поднялся, чтобы переодеться. А Симона, еще в полусне, задала ему традиционный вопрос:
— Ты вынул почту?
— Ничего не было, — ответил Жан-Клод. — Даже периодики.
Он снова ушел в офис. Чуть позже вниз спустилась Симона. В холле она столкнулась с консьержкой.
— Сегодня утром принесли всего одно письмо, — сказала консьержка. — Я отдала его господину Жевену.
Письмо! В то время как Жан-Клод только что утверждал…
Чтобы ни о чем не думать, Симона поболтала со своим парикмахером. Но теперь, оставшись одна под сушительным колпаком, словно пленница, она никуда не могла деться от своего воображения. Какая-то незнакомая Симона прошептала ей: «Прежде всего, не только это письмо. Почему две недели назад он сбрил усы?.. Почему он стал носить яркие галстуки?.. А зачем этот серый костюм, который придает ему такой моложавый вид?»
Ответить легко. В сорок два года Жан-Клоду пришлось начать следить за собой: с тех пор как он стал руководить финансовым отделом в картеле, у него не осталось времени на выходы, на занятия спортом, как когда-то. Он пожертвовал всем, кроме лошади. В этом и заключался ответ, но не исчерпывающий. Он не объяснял, почему Жан-Клод выглядел озабоченным, с трудом выдавливал улыбку, и чем больше он старался выглядеть развязным, тем более казался угнетенным. И наконец — и это главное — утреннее письмо… «Я сошла с ума, — подумала Симона. — Жан-Клод любит меня». — «Вот уже двенадцать лет, как вы женаты, — шептал все тот же голос. — Ваша любовь не более чем привычка». — «Жан-Клод никогда ничего от меня не скрывал!» — «Конечно, — вновь вступал голос. — Жан- Клод самый красивый, сильный, умный, самый терпимый! Но что ты знаешь о его делах, о его поездках?» — «Я доверяю ему!» — «У Другой — выигрышная ситуация!»…
Другая! Другая!.. Нет. Это слишком ужасно!
На воздухе Симона почувствовала себя несколько лучше. Она осознавала, что хорошо подстрижена, следовательно, Жан-Клод не мог ее обманывать. Любуясь своим отражением, скользящим в витринах, Симона принялась ободрять себя. Еще совсем маленькой, она уже отличалась способностью мучить себя. То мерещился Людоед, пожиравший Мальчика с Пальчик, то Синяя Борода, убивавший принцессу. Позднее она видела себя в образе бедной сиротки, на которую указывали пальцем, и она рыдала, прежде чем заснуть. Как она была счастлива с Жан-Клодом! Он освободил ее от фантомов. Ничего дурного не могло исходить от него. Она ошибалась — вот и все! Она расскажет ему… прямо сейчас, и они оба, наверное, от души посмеются.
Когда она подошла к своей двери, зазвонил телефон, и внезапно ее охватила тревожная слабость. Она не находила своих ключей. Звонок наверняка сейчас, через секунду-другую, прекратится. Было что-то настойчивое, патетическое в этом приглушенном звонке, прерываемом нервными паузами. «Я снова начинаю выдумывать всякий бред, — повторяла про себя Симона, пытаясь совладать с дрожью в руках. — Телефон звонит как обычно». Она добежала до кабинета и сняла трубку.
— Алло?
Тишина, потом связь прервалась. Симона медленно опустилась на диван. Наступил момент самой острой боли. Несколькими секундами ранее она еще сомневалась; в глубине души она притворялась, что сомневается. Теперь она знала; она внезапно как бы поплыла, словно бесплотная душа: в каком-то смысле ее только что покинула жизнь. Она смотрела на свои руки, но это были уже не ее руки. Ее фотокарточка на письменном
столе стала фотографией какой-то чужой женщины и Жан-Клода… О! Жан-Клод, ты… Когда Жевен вернулся, то заметил, что у его жены слишком блестят глаза, что она возбуждена.— Пустяки, — сказала она, — небольшая мигрень… Моя прическа тебе нравится?
— Ах, извини! — сказал Жевен. — Да, очень удачно.
Они сели за стол. Симона тайком следила за Жан-Клодом. Значит, вот как: врун, лицемер! И ест как предатель! Разговаривает он спокойно, с тонким флером глубокой искренности. Преспокойно отпивает чуточку «Бордо». С присущей ему любезностью он замечает, что жарковато и немного дождя не помешало бы.
— Кстати… Я должен уехать после ужина. Мне надо отправиться в Орли встретить одного из наших клиентов, голландца, которого надо устроить. О, это не надолго! Я, наверное, к полуночи уже вернусь. Ты не обидишься?
Он нежно кладет свою руку на ладонь Симоны, и Симона слышит, как сама говорит:
— Нет, милый. Я подожду тебя.
Симона примет его игру до конца. Она отомстит. Она пока еще не знает как, но это будет ужасно. Прежде всего она заведет досье, будет собирать доказательства двуличности Жан-Клода. Она решилась разрушить его карьеру, обесчестить его любыми способами. Она откроет правду друзьям Жан-Клода, его генеральному директору, этому изысканному пожилому господину, который иногда заходит к ним домой на ужин и по-отечески обращается к Жан-Клоду на «ты». Все будут спасаться бегством от зачумленного. Напрасно он примется вымаливать прощения, рыдать, — она останется холодна как мрамор.
Но сейчас-то плачет она. Она, как когда-то, снова начинает выдумывать всякие истории, вместо того чтобы сделать что-нибудь, чтобы Другую, которая, должно быть, в этот момент вовсю развлекается, бросили.
Детектива звали Дельбек. Пожилой мужчина, не очень ухоженный, куривший сигареты «Голуаз», сидел за столом, заваленным всякими бумагами. Делая пометки в записной книжке, очки подняты на лоб, вид крайне безразличный, он перечел для себя, пропуская слова: «…доктор юридических наук… очень спортивного вида… четыре иностранных языка… сорок два года…» И это звучало словно надгробное слово у края могилы. Симоне стало стыдно. А кто первый начал? За кем первенство в этом бесчестье?
— Я хочу знать все, — настаивала Симона. — Хочу, чтобы вы описали мне ее с ног до головы.
— Для меня все эти вопросы внешности… — с ленцой сказал Дельбек. — Но у вас будут точные данные. Обещаю вам это. Перезвоню вам, как только у меня появится что-нибудь новенькое.
Она выплатила существенный задаток и вышла. Ее голова походила на театральные подмостки: патетические фразы, выкрики и сутолока. Иногда она останавливалась и смотрела на улицу, ничего не понимая. Кто она, что делала? Жан-Клод был ее мужем. Она любила Жан-Клода. Все это из-за таинственного телефонного звонка… Но было не только это. Усы, галстуки, серый костюм… Наконец, письмо… И колесо отчаяния вновь начало вращаться. Симона вернулась разбитой, в полном изнеможении и залегла в постель. Когда Жан- Клод подошел, она не открыла глаз.
— Моя мигрень, — пробормотала она. — Я проглотила таблетку… Иди… Иди на свою встречу.
Он даже не пытался сказать, например: «Хочешь, позову врача?» — или же: «Знаешь, я могу позвонить, пошлют кого-нибудь другого вместо меня». Вот все, что он нашел сказать:
— Мне жаль… Но я в любом случае должен туда съездить.
Это было так убого, так неумело, что у нее появилось желание пожалеть его. Должен! Это он-то! Мужчина, энергией, решительностью и силой характера которого она восхищалась! Ах! Та, Другая, верно, весьма сильная! Как только он ушел, Симона поднялась и, закутавшись в свой домашний халат, устроилась возле телефона. Ей казалось, что она бдит у тела умершего. Иногда она впадала в сон, бесцветным голосом произносила какие-то отрывочные слова. Раздался звонок, она вздрогнула. Звонил Дельбек… нет, не из Орли… он находился в двух шагах от перекрестка Сен-Жермен-де-Пре, в одном кабаре…