Хитросплетения (Сборник рассказов)

— Не имеет большого значения. Что бы мне хотелось знать, так это причины, заставившие его участвовать в этом конкурсе.

— Причины?.. Но…

— Только ради денег или желая доказать свою эрудицию? Я упрощаю, но вы понимаете, что я хочу сказать.

— Может быть, и то и другое, доктор. Но тридцать тысяч франков — это большая сумма.

— Когда вы заметили первые тревожные признаки?

— Приблизительно полгода назад… Право же, несколько дней спустя после его неудачи на радио.

— А! Это интересно. Продолжайте.

— Утром во время бритья он разговаривал сам с собой. Я подслушала. Он к кому-то обращался, но я не могла понять к кому…

— Может быть, к своему изображению.

— О нет! Он говорил, как будто в комнате находился еще кто-то. Голос его звучал гневно. В другой раз я застала его на коленях на кафельном полу в одном халате. Он бил себя в грудь. Потом он встал, вытянул правую руку и произнес: «Клянусь в этом».

— Так и сказал?

— Да. Подумайте, как не забеспокоиться?

— И много было подобных… приступов?

— Да все время, доктор… Нет, не каждый день, это я преувеличиваю. Но раз или два в неделю. По утрам, всегда по утрам. В тот момент, когда он совершает свой туалет и полагает, что находится один. Иногда он закутывается в домашний халат, не продевая руки в рукава… или же в одеяло… и говорит, говорит, можно подумать, что молится… Но так быстро и тихо, что разобрать невозможно.

— Но он говорит, лишь когда задрапирован во что- нибудь?

— Да.

— Любопытно. А после припадков?

— Он совершенно нормальный.

— А в банке?

— Никогда на него не жаловались. Даже наоборот. Знаете ли, я наблюдаю за ним. Так вот, у него эти приступы только по утрам, когда встает.

— Сколько они длятся по времени, приблизительно?

— О! Три минуты, четыре минуты. И заканчиваются всегда одним и тем же. Шарль потрясает первым попавшимся ему под руку предметом — например, позавчера это была его зубная щетка — и делает резкие выпады в пустоту.

— Подождите, я запишу. Это крайне важно!.. А потом?

— Потом он выдыхается. Выпивает стакан воды, и все прекращается.

— А вы пытались когда-нибудь вмешаться, окликнуть его, встряхнуть?

— Нет, никогда… боюсь.

— Чего вы опасаетесь?

— Возможно, того, что он меня ударит. В эти мгновения вид его ужасен.

— Как это «ужасен»?.. Злой? Свирепый?

— Нет. Не смогу объяснить… Скорее восторженный. Сумасшедший, одним словом!

И Жюльетта Маре разразилась рыданиями. Никогда профессору не доводилось выслушивать более необычной истории. Он подождал, пока молодая женщина придет в себя.

— Послушайте, мадам… — сказал он. — Что же я могу сделать для вас? Я уверен, что вы передали мне в точности то, что сами наблюдали. Но и самые лучшие свидетельства не заменят непосредственного наблюдения.

— Приходите, посмотрите сами… Умоляю вас, доктор… Это единственный способ. Я много думала, прежде чем решиться на этот поступок. Вам необходимо прийти! У нас есть комната для гостей, Шарль туда никогда не заходит. Она сообщается с ванной комнатой обычно запертой на ключ дверью, и через фрамугу можно увидеть все, что происходит в туалетной комнате. Если бы вы согласились, доктор, мне было бы достаточно позвонить вам по телефону как-нибудь утром… Мы живем неподалеку… Вы могли бы сами все увидеть и услышать… Доктор, необходимо что-то предпринять. Это слишком ужасно!

Профессор Лаваренн на цыпочках проследовал за Жюльеттой Маре, которая провела его в комнату для гостей. Под фрамугой она поставила стремянку. Лаваренну оставалось лишь подняться на две ступеньки. Он злился на себя, но любопытство пересилило. Он подождал, пока Жюльетта тихонько закроет дверь. И тогда заглянул.

Шарль Маре стоял неподвижно посреди туалетной комнаты. Он нацепил старый пляжный халат и пребывал в глубокой задумчивости. Это был невысокий и щуплый мужчина с зеленоватым оттенком кожи и редкими волосами. Заложив руки за спину, он пристально смотрел куда-то между раковиной и вешалкой для полотенец. Лаваренн забыл об угрызениях совести. Он отмечал всевозможные характерные подробности: слегка оттопыренные уши, безвольный подбородок, подергивание губ, глубоко посаженные блестящие глаза… Маре вздохнул и скороговоркой произнес несколько слов. Лаваренн вздрогнул. Он не был уверен, что хорошо расслышал… «Генрих Третий…» Маре точно сказал: «Генрих Третий». Он тихо добавил что-то еще. Профессор сдерживал дыхание.

— Я спасу их, — сказал Маре. — На все Божья воля!.. Но вся эта кровь… вся эта кровь!

Он сомкнул руки и закрыл глаза. «Мистический бред», — подумал Лаваренн. Шарль Маре осмотрелся, схватил свой пристежной воротничок, потом заметил халат, который был на нем, и, казалось, оторопел. Он стянул его с какой-то опаской и швырнул в угол, а затем оделся с озабоченным видом. Намочил губку, вымыл лицо и с минуту рассматривал себя в зеркале. Наконец он вышел. Лаваренн осторожно спустился со своего насеста. Десять минут спустя Жюльетта явилась вызволить его.

— Ну как? — выдохнула она.

— Он ушел? — спросил Лаваренн.

— Да. Выглядел он довольно жизнерадостно.

— Странно, — сказал профессор. — Нет сомнений, что ваш муж отождествляет себя с каким-то историческим лицом, и, по всей видимости, с женщиной. Но с кем? На мой взгляд, женщина каждый раз новая. Сумей я узнать хоть одну из них, мне стало бы проще проанализировать навязчивую идею, которая преследует господина Маре.

— Значит, он серьезно болен?

— Пока не знаю. В поведении вашего мужа есть странные особенности… Бесполезно вдаваться в детали, но это случай крайне любопытный… крайне любопытный. Я смогу вернуться?

На этот раз Шарль Маре держал халат на руках, будто вялое и безжизненное тело. Правой рукой он сжимал нож. Он возвел глаза к небу и прошептал:

— Так надо, Господи. Так надо… Он обманщик.

Он вонзил нож в халат и быстрым движением разрезал ткань сверху донизу. В считанные секунды искромсанный халат превратился в лоскутья, и Маре зашвырнул их в угол.

— Теперь я гол, — сказал он. — И свободен!

Он погрузился в длительную медитацию, прерываемую короткими монологами. Затем он разразился горестным смехом. «Театральный смех», — подумал Лаваренн.

— Нантский указ, — сказал он, — это уж слишком… Нет, король не объявит войны Папе Римскому… Никогда!

Внезапно выйдя из себя, он набросился на купальный халат, который висел на вешалке, и нанес ему три удара своим ножом. Почувствовав облегчение, он положил оружие на складной столик и выпил целый стакан воды. Натянув пиджак, он снова стал мелким педантичным служащим. Он привел в порядок ногти, ощупал карманы, чтобы убедиться, что при нем точно были носовой платок, ключи, кошелек. На плитках пола он заметил кусочки халата и вздохнул: