Хитроумные обманщики

— Уж не сама ли Софья и поведала Пушкину это предание? Кстати, — обратился он к Мицкевичу, — этот юный сочинитель еще недавно разделял наше общество. — И как бы отвечая самому себе, заключил: — Весьма остер на язык. И строптив, строптив…

— Вам не нравится, когда думают не так, как вы, — показалось, что она раздражена и хочет его задеть.

— Отчего же. Полагаю, однако, что всяким вольностям должна быть мера. Этот Пушкин, — он снова обратился к Мицкевичу, — положительно вскружил головы нашим дамам. Вы с ним не знакомы?

— Не приходилось.

— Он очень милый и прекрасный собеседник, — продолжала она противоречить скорее из упрямства.

— О да, вам лучше знать, — произнес Витт с явной иронией. — Кажется, с ним вместе вы читали этого француза — Бенжамена Констана.

— Любезный граф ревнует? — с наигранным удивлением отметила Каролина, блеснув жемчугом зубов.

Обезоруженный улыбкой и словно оробев под лучистым взглядом, он примирительно пробормотал:

— Полно, при чем здесь ревность.

Мицкевичу показалось, что он присутствует при пикировке двух супругов. Теперь пришел его черед возревновать. Дело не только в ее многолетней связи с Виттом, о которой все знали, да и она сама не скрывала. А ее отношения с Антонием Яблоновским? Он слышал, как однажды она назвала его интимно Тосей. Рассказывали, правда, что еще до приезда Мицкевича князь Яблоновский был увлечен Амалией Ризнич. Будто бы он даже соперничал с Пушкиным в бытность того в Одессе и имел, кажется, больший успех. Во всяком случае, когда прекрасная, но смертельно больная Амалия отправилась на лечение в Италию, сопровождал ее Яблоновский.

Это было тогда, а сейчас? Князь Антоний — частый гость в салоне Собаньской. Бывает, она беседует с ним наедине. Но что здесь особенного, размышлял Мицкевич, желая быть благоразумным и стремясь погасить вспыхнувшее чувство ревности. Точно так же ей случается беседовать и с другими посетителями салона.

Рожденная без сердца

Когда-то, еще в Вене, желая во всем подражать тетке Розалии, Каролина мечтала иметь такой же, как у нее, салон. Теперь мечта ее осуществилась. В роскошно обставленном доме Собаньской можно было видеть заезжих примадонн из Неаполя и Рима, скрипачей из Вены, пианистов из Парижа. В ее салоне слышалась гортанная восточная речь, мелькали белые чалмы и шоколадные лица. Бывали здесь те, кого не шокировала хозяйка, открыто пренебрегающая законами света.

Она знала, что ее называют наложницей, конкубинаткой, но умела и в этом унизительном положении проявлять выдержку, не замечать осуждающего шепота за своей спиной.

Конечно, при таких пикантных обстоятельствах не все желали появляться на приемах у Собаньской. Прежде всего это относится к родным Лолины, осуждавшим ее. Некоторые из них настаивали на том, чтобы семья отреклась от нее до тех пор, пока она не станет венчаной женой генерала.

Семейный раздор усугублялся еще тем, что как раз в это время, окончательно порвав с Иеронимом Собаньским, Каролина затеяла с ним борьбу за свою одиннадцатилетнюю дочь.

Лишь смерть старого Адама Ржевуского в 1825 году на короткий миг примирила родственников. Братья и сестры съехались в Погребище. Отзвуки беспокойства за свою непутевую сестру слышатся в письме, написанном в ту пору Эвелиной Ганской. «Ее судьба чрезвычайно заботит меня, — писала она. — Вот страшный пример того, к чему приводит пренебрежение правилами хорошего тона! В раздоре с миром и сама с собой, она живет в горечи и печали; минуют годы, и она не сможет больше обольщать своим шармом, красотой…». (Заметим, что через несколько лет сама Эвелина вступит на тот же путь адюльтера, но в отличие от «непутевой сестры» будет вести себя куда более осторожно и не так вызывающе.)

Вопреки сетованиям сестры, Лолина отнюдь не чувствовала себя несчастной, тем более не думала отчаиваться, напротив, наслаждалась властью и поклонением. День начинался и заканчивался посещением ее дома почитателями и гостями. «Из военных поселений приезжали к ней на поклонение жены генералов и полковников, мужья же их были перед ней на коленях». Еще бы, как-никак начальник поселенных войск проводил в этом доме дни и ночи.

«Вообще из мужского общества собирала она у себя все отборное». Всякий раз, бывая у Собаньской, Мицкевич заставал там чуть ли не всю мужскую часть польской колонии города. Граф А. Потоцкий, граф Г. Олизар, наезжавший в Одессу, князь А. Яблоновский — всех не перечтешь — были завсегдатаями ее салона.

Поэту часто приходилось досадовать на то, что бесконечные визитеры, подолгу засиживавшиеся в гостях у Собаньской, мешали их интимным встречам. Для него было истинной мукой часами выжидать, когда, наконец, прервется нескончаемый поток поклонников и он окажется наедине с Джованной.

С досадой поэт признавался:

Едва я к ней войду, подсяду к ней — звонок! Стучится в дверь лакей, — неужто визитеры? Да, это гость, и вот — поклоны, разговоры… Ушел, но черт несет другого на порог!..

Что можно сказать об отношениях Мицкевича и Собаньской?

Польские исследователи в один голос заявляют, что поэт был страстно влюблен в Каролину. Точные данные на этот счет, однако, отсутствуют. Но есть прекрасные стихи, большей частью написанные в Одессе и поныне очаровывающие свежестью чувства. Они — лучшее свидетельство. В них и восторг любви, пылкие признания, и радость встреч, и наслаждение, и благодарность за то, что она «счастьем снизошла в печальный мир певца».

Попробуем рассмотреть это отношения с другой стороны. Какие чувства испытывала Каролина к молодому человеку, который был на пять лет моложе ее?

Ей, конечно, льстило, что модный поэт, желанный гость в одесских гостиных, пленился ею и сходит с ума. Почему бы, в самом деле, не позволить этому симпатичному и пылкому Алкею ухаживать за ней? Тем более что он так настойчив и так наивно неопытен. Говорят, зато он очень талантлив и его ждет в будущем слава олимпийца. В таком случае не мешает, чтобы он воспел ее в стихах. Ее женское тщеславие жаждало поэтического восхваления, она мечтала быть прославленной, как когда-то Лаура Петраркой. Каролина ждала хвалебных гимнов, лелея надежду предстать в роли сладкоголосой Эрато — музы любовной поэзии, вдохновительницы поэтов.

Никто, кажется, не прославил еще ее красоту. Впрочем, нет. Был такой случай. Провинциальный стихоплет Якса-Марцинковский сотворил целую поэму — «Корсет», ей посвященную. Тогда она жила еще в Погребище, а рядом, по соседству, служил сочинитель. В основу поэмы лег смешной эпизод, случившийся с Лолиной. Однажды, когда юную пани впервые затянули в корсет, она потеряла сознание.

Молодой герой решает выкрасть корсет и уничтожить его. Он проникает в гардеробную, но тут ему является призрак рода Ржевуских…