Хлеб и снег
Шрифт:
Что же было ей делать дальше? Оставалось последнее средство — идти в лес. И она пошла. Отчаяние, серая волчица, гналось за нею по пятам. А впереди белым зайцем мелькала надежда.
Жучка обежала весь их маршрут часа за два. Дорогу она отыскивала легко и даже вообще не думала о ней. Сначала она домчалась до первой грибной поляны. Саши не было. Но Жучка почему-то и не особенно надеялась встретить здесь хозяйку. Сюда она забежала просто так, можно сказать, «для очистки совести».
Следующей «станцией» был малинник. Сейчас он был в самой своей лучшей поре: весь созрел до последней ягоды, стоял на солнцепёке, сочась чуть уловимым сладким ароматом.
Она припустилась дальше — к ельнику, а потом по тропинке, по забытой лесной дороге. А в сердце её подпрыгивало одно и то же прекрасное слово: «Хвостик, Хвостик, Хвостик!» У поваленной берёзы — мостика через ручей — Жучка остановилась. Вот странно: сейчас — как и тот раз — у неё опять заныла лапа. Обычно всякая боль делает собаку подозрительной, хмурой, особо осторожной. Но сейчас Жучка испытывала даже некоторое удовольствие и радость: всё было как в прошлый раз!..
Она опять боязливо потопталась у мостика, потом даже гавкнула раз-другой, чтобы хозяйка скорее появилась откуда-нибудь и взяла её на руки… Но лаять здесь оказалось страшно: слишком уж далеко разбегалось эхо, слишком пустынна и молчалива была поляна. Так и казалось, что за каждым кустом таятся враги.
Жучка поскорее перебралась на ту сторону, влезла на горбатое крылечко, повернулась спиною к двери, мордой к лесу, чтоб каждому было понятно: она здесь хозяйка… Но пусто было в доме — ни звука, ни запаха…
Она ещё посуетилась вокруг избушки, отыскивая остатки Сашиных следов. Но ей невозможно было обмануть свой нос. Запахи были такие дряхлые, будто их и совсем не было, будто она их просто придумала. И тут левая лапа разнылась. Боль и тоска залезли ей в самое сердце.
Не глядя по сторонам, ни на что не надеясь больше, она заковыляла на трёх ногах вниз по ручью. И потом по берегу озера пришла в деревню — такую же пустую теперь, как лес, как всё на свете!
Один день Жучку одолевала великая собачья обида. Но потом она исчезла без следа, потому что, какая б смышлёная ни была собака, хозяин, по её разумению, всегда прав. Так уж собаки устроены. И осталась Жучка наедине со своей печалью. Ни о чём больше не думала, запахов не искала. Только иногда в мелькании кустов ей чудилось Сашино платье. Она выскакивала в ту же секунду, но нет!.. Сердце тотчас падало, Жучка возвращалась обратно под крыльцо хозяйкиной избы. И тусклые глаза её смотрели в землю…
Сердобольная бабка Клавдия не раз зазывала Жучку к себе. Но худая, растрёпанная собака глядела недоверчиво и всегда убегала, едва старуха хотела к ней подойти. Бабка Клавдия издали бросала ей хлеб и кости. Жучка ела, но без обычной весёлой собачьей жадности. «Пропадёт собака! — вздыхала про себя бабка Клавдия. — Нет, не жилец она на этом свете, не жилец… Вот же любовь собачья!..» И удивлённо и печально качала головой…
Рыбак явился домой весёлый — солнце грело, рыба ловилась… У дома его перехватила бабка Клавдия:
— Эй, Толя, знаешь, собака твоя совсем пропадает!
— Здравствуйте, баба Кланя! — крикнул Рыбак. — Чтой-то она пропадать
задумала?— Вот же ты какой твердокаменный! — рассердилась бабка Клавдия.
— Да где она? — спросил Рыбак.
— Вот, посмотри сам! У Ильиничны под крыльцом, бедная, лежит…
Увидев Рыбака, Жучка молча отползла в самый дальний угол своего логова. Когда человек протянул руку, она зарычала. Рыбак замер в растерянности. «Вот те на! — думал он. — Вот так дожил!»
Спроси его, он уж и не помнил толком, как эта собака досталась ему. Вроде кто-то из друзей предложил щенка симпатичного. А щенки ведь все на один фасон — симпатичные… Через полгода из этого щенка выросла Жучка.
Сейчас Рыбак стоял, неудобно согнувшись, и смотрел в чёрную дыру под крыльцо, а сердце его никак не могло — понять: как же это случилось, чтобы Жучка, чтобы его собака смела рычать?
«Ах ты неблагодарная! Тварь!» — хотел он крикнуть и не крикнул. Потом хотел пнуть её ногой и не пнул. Он только посмотрел ещё раз в угрюмые и жалкие Жучкины глаза, повернулся и пошёл к своей избе.
— Толя! — крикнула опять бабка Клавдия. — Ну дак что ж ты? Как решил?
Рыбак молчал.
— Мне-то, видишь, она не даётся, собака. А пропадает!.. Пропадёт!..
Рыбак молчал.
— А ты всё ж таки её хозяин…
Рыбак хотел сказать, что мало ли собак пропадает и пропадало, он-то при чём? Он теперь не хозяин, пусть старуха Ильинична и городская девчонка… А то умеют только сманивать!
И ещё он хотел сказать… нет, даже крикнуть зло, что пусть пропадает, раз неверная, раз неблагодарная такая. Да и не пропадёт она, эта собака: ещё к кому-нибудь присоседится!..
Всё это быстро промчалось у него в голове, как узенькая лента телеграммы. Но ничего такого он почему-то не сказал, а только плечами пожал:
— Рычит она…
— А ты поласковей, Толя, — наседала бабка Клавдия. — Ты ещё ведь совсем молодой, а такой уж… — Она собиралась сказать «сердитый», но попридержала язык.
— Какой? — спросил Рыбак без особого интереса.
— Сурьёзный!
— Так это ж хорошо, баба Кланя. Серьёзных-то все хвалят.
— Ну вот и займись. Вот и займись с этой собакой-то!..
Рыбаку стало ясно: что бы он ни сказал, бабка Клавдия опять сведёт на Жучку. Он усмехнулся, рукой махнул и пошёл к себе в избу, больше уже не оборачиваясь.
Я не знаю, о чём думал Рыбак весь остаток дня и ночь. Наверное, уж не об отбившейся от людей собаке. И всё-таки память о Жучке крепко засела у него в душе. Потому что на следующее утро он поднял валявшуюся в сенях старую Жучкину миску, ополоснул её, налил из кастрюли щей, тех же самых, что ел сам. Подумал секунду, положил немного мясца, вышел на улицу и крикнул:
— Эй, Жучка, Жучка! На-на-на!
Жучка узнала голос Рыбака. В душе её не появилось ни радости, ни страха. Она так и осталась лежать; во всём теле была какая-то слабость и тоска.
— Жучка! — Рыбак сделал несколько шагов к дому Ильиничны, остановился…
И тут вдруг, неожиданно для себя самого, он крикнул:
— Хвостик! Хвостик!
Драгоценное это слово камнем ударило в собачье сердце. Радость и сладкая печаль хлынули из него одновременно. Что-то перевернулось в Жучке, мелькнуло разом во всех её мыслях… Будто Саша подошла к Рыбаку и отдала ему поводок, на конце которого была Жучка… Нет, не Жучка звали эту собаку, а Хвостик, Хвостик! Сейчас Рыбак потянул тот невидимый ремешок. И она поползла к выходу, прочь из своего подземелья, встала на ноги и, жмурясь от яркого солнца, пошла к Рыбаку.