Хлеб

– А я к тебе, Флегонт Васильич… – замялся Ермилыч. – Сегодня у попа «помочь».

– Ну?

– Есть у меня словечко ему сказать… Осрамил он нас всех, вот что. Уж я думал, думал и порешил: поеду и обругаю попа.

– Ты дурак, Ермилыч. Вместе с Полуяновым хочешь посидеть?

– Да нет… Я от писания буду попа донимать, чтобы он чувствовал. Невозможно… Поедем на покос.

Писарь сумрачно согласился. Он вообще был не в духе. Они поехали верхами. Поповский покос был сейчас за Шеинскою курьей, где шли заливные луга. Под Суслоном это было одно из самых красивых мест, и суслонские мужики смотрели на поповские луга с завистью. С высокого правого берега, точно браною зеленою скатертью, развертывалась широкая картина. Сейчас она была оживлена сотнями косцов, двигавшихся стройною ратью. Ермилыч невольно залюбовался и со вздохом проговорил:

– Этакое житье этим попам!

– Отберут, – сумрачно заметил писарь. – И у попа… У всех отберут.

– У попа-то отберут? Да кто это посмеет чужое добро трогать?

– И трогать не будут, а сам отдашь… да. Такие нынче мудреные народы проявились.

– А, это ты про запольских немцев да жидов говоришь!.. Гм… Д-да-а, нар-родец!

Прежде Ключевую под курьей нужно было только в лодке переплывать, а теперь переехали в брод, вода едва хватала лошади по брюхо. Писарь опять озлился и, посмотрев вверх по Ключевой к Прорыву, заметил:

– Это проклятый колдун нашу воду копит… Вон как подпер всю реку! Вот навязался тоже чертушка… Настоящий водяной!

Они поехали сначала берегом вверх, а потом свернули на тропу к косцам. Издали уже напахнуло ароматом свежескошенной травы. Косцы шли пробившеюся широкою линией, взмахивая косами враз. Получался замечательный эффект: косы блестели на солнце, и по всей линии точно вспыхивала синеватая молния, врезывавшаяся в зеленую живую стену высокой травы. Работа началась с раннего утра, и несколько десятин уже были покрыты правильными рядами свежей кошенины.

– А вот и поп! – указал Ермилыч на кусты, из-за которых поднималась струйка синего дыма.

Поп Макар скоро показался и сам. Он вышел из-за кустов в одной рубашке и жилете. Черная широкополая поповская шляпа придавала ему вид какого-то гриба или Робинзона из детской книжки. Разница заключалась в тоненькой, как крысиный хвост, косице, вылезавшей из-под шляпы.

– Поздненько на помочь-то выехали, други милые, – попенял старик, здороваясь с приятелями.

– Иже в девятом часу вышли на работу и те получили ту же мзду, – ответил Ермилыч, понахватавшийся от писания.

– То-то вот очень уж много охотников-то до мзды, во-первых, а во-вторых, надо ее умеючи брать, ибо и мзда идет к рукам.

Поповский стан был устроен очень уютно. Стояли три телеги с поднятыми оглоблями, а на них раскинут громадный полог. Получался импровизированный шатер, перед которым курился какой-то сказочный «огонечек малешенек». Под дымом стояла неизменная поповская кобыла, отмахивавшаяся от овода куцым, точно обгрызенным хвостом. В телегах была навезена разная снедь и стояла целая бочка домашнего квасу. Три мужика цедили квас в деревянные ведерки и разносили по косцам. Поп Макар тревожно поглядывал на солнце и думал о том, управится ли дома попадья во-время. Легко ли накормить и напоить такую ораву помочан. Он был совсем не рад приехавшим гостям. Не до них было.

– Не в пору гость – хуже татарина, – заметил Ермилыч, слезая с лошади.

– Что делать, поп, потерпи… Мы от тебя и не это терпим. Мы здесь все попросту. Да… Одною семьей…

– А ты опять про Ахава нечистивого?

– Ахав-то Ахавом, а прежде старинные люди так говорили: доносчику первый кнут… Ты это слыхивал?

– Ну, а потом? – спрашивал поп, снимая свою шляпу.

– Потом-то?.. А потом будем говорить так: у апостола Павла что сказано насчет мзды?

– Разное сказано.

– Нет, не разное, а пряменько говорится: делающему мзда не по благодати, а по долгу, – значит, бери, а только выручи. Так, Флегонт Васильич?

– Ничего я не знаю от писания, – признался писарь. – Вот насчет закона, извини, могу соответствовать кому угодно.

– Друг, тебя научили этому, во-первых, ваши старые бабы-начетчицы, – заговорил поп Макар, – а во-вторых, други, мне некогда.

Поп надел шляпу и пошел к косцам. Это было почетное бегство, и Ермилыч захохотал.

– Это называется – милости просим через забор шляпой щей хлебать, – объяснил писарь, разваливаясь на траве.

– А угощенье, которым ворота запирают, дома осталось. Ха-ха! Ловко я попа донял… Ну, нечего делать, будем угощаться сами, благо я с собой захватил бутылочку.

Ермилыч добыл из-за пазухи бутылку с водкой, серебряный стаканчик, а потом отправился искать на возу закуски. И закуска нашлась – кочан соленой капусты и пшеничный пирог с зеленым луком. Лучшей закуски не могло и быть.

– Выпьем за здоровье Макара, – предлагал Ермилыч, подавая писарю первый стаканчик. – Ловко он стрекача задал.

Писарь отмалчивался и все хмурился. Они прилегли к огоньку и предались кейфу. Ермилыч время от времени дрыгал ногами и ругал надоедавший овод.

– У! Чтобы вам пусто было, окаянным!

– Да… вообще… – думал писарь вслух… – Вот мы лежим с тобою на травке, Ермилыч… там, значит, помочане орудуют… поп Макар уж вперед все свои барыши высчитал… да… Так еще, значит, отцами и дедами заведено, по старинке, и вдруг – ничего!

– Как ничего?

– Да так… Вот ты теперь ешь пирог с луком, а вдруг протянется невидимая лапа и цап твой пирог. Только и видел… Ты пасть-то раскрыл, а пирога уж нет. Не понимаешь? А дело-то к тому идет и даже весьма деликатно и просто.

Ермилыч сел и с каким-то ожесточением выпил два стаканчика зараз. Очень уж изводил его писарь своим разговором.

– Ты это все насчет Заполья, Флегонт Васильич, тень наводишь?

– Да насчет всего… Ты вот думаешь: «далеко Заполье», а оно уж тут, у тебя под носом. Одним словом – все слопают.

– Каким же это манером, Флегонт Васильич?

– А даже очень просто… Хлеб за брюхом не ходит. Мы-то тут дураками печатными сидим да мух ловим, а они орудуют. Взять хоть Михея Зотыча… С него вся музыка-то началась. Помнишь, как он объявился в Суслоне в первый раз? Бродяга не бродяга, юродивый не юродивый, а около того… Промежду прочим, оказал себя поумнее всех. Недаром он тогда всех нас дурачками навеличивал и прибаутки свои наговаривал. Оно и вышло, как по-писаному: прямые дурачки. Разе такой Суслон-то был тогда?

– Тебе же лучше, Флегонт Васильич… И народ умножился и рукомесло всякое. По зиме-то народ у вас, как вода в котле кипит.

– Глуп ты, Ермилыч, свыше всякой меры… У тебя вот Михей-то Зотыч сперва-наперво пшеницу отобрал, а потом Стабровский рожь уведет.

– Всем хватит, Флегонт Васильич.

– Опять ты глуп… Раньше-то ты сам цену ставил на хлеб, а теперь будешь покупать по чужой цене. Понял теперь? Да еще сейчас вам, мелкотравчатым мельникам, повадку дают, а после-то всех в один узел завяжут… да… А ты сидишь да моргаешь… «Хорошо», говоришь. Уж на что лучше… да… Ну, да это пустяки, ежели сурьезно разобрать. Дураков учат и плакать не велят… Похожи есть патреты. Вот как нашего брата выучат!