Хлеба кровавый замес

Из-за любого ЧП всегда возникал затор, а это всё приводило к обычной после внезапных остановок ситуации – «гармошке». Так получалось, что мимо этого раненого, который лежал на всеобщем обозрении, все машины поневоле проходили очень медленно, а все военнослужащие, даже не желая того, вынуждены были рассматривать.

Это лежал уже не человек в привычном представлении, это лежал обрубок. По всей видимости, он сидел на броне в одном из открытых люков, опустив ноги внутрь. И как только БМП опрокинуло и завертело, то под многотонным весом перевёрнутой машины сам люк сорвался с надёжного стопорного механизма. Он захлопнулся, и парню обрубило ноги. Но брючины оказались зажаты люком, и воин не слетел, а крутился, удерживаемый ими, вместе с машиной, и ему перерубило чем-то ещё и руку, а вторую переломало. Конечно же, ему фельдшер оказал экстренную помощь.

Машины медленно проплывали мимо этого пацана… Блуждающая улыбка и непонимание во взгляде говорили, что как минимум один-два шприц-тюбика промедола ему вкололи. Культи ног и одной руки были толсто перемотаны и обильно пропитаны кровью. Под ту подмышку, где оставалась целой рука, в каком-то месте была вколота капельница, банку от которой держал фельдшер.

Сам он курил и ждал своей санитарной машины, чтобы погрузить раненого. Иногда у него этот «укороченный» просил: «Ещё…», и фельдшер всовывал тому сигарету в рот. Паренёк поспешно делал пару затяжек, торопливо выдувая дым… Будто боясь не успеть…

Каждая машина за непродолжительное время проходила и оставляла позади этот участок свершившейся реальности…

И это трагичное и давящее на психику зрелище обрывалось.

За несколько дней пути все подразделения сводной опергруппы дивизии вышли в район основной задачи и к вечеру должны были занять свои временные опорные пункты – РОПы, которые на период нахождения в том месте, по замыслу, становились маленькими «крепостями».

Ориентировочное время нахождения там могло составить несколько суток. Это зависело от того, сколько его понадобится уже всей основной транспортной колонне – этому Великому хлебному конвою, чтобы протащить свой груз к месту назначения и там разгрузиться.

Штаб батальона Шаховского, согласно решению и боевому приказу дивизионного начальства, располагался в районе РОПа седьмой роты. Восьмая и девятая роты действовать должны были в отрыве на некотором удалении и решать свои задачи самостоятельно.

До вечера седьмая рота снялась с этого участка временной обороны, своего блока, и, проехав несколько километров, оказалась на дороге рядом с назначенным ей участком РОПа. Достигнув его, колонна роты остановилась.

Два БТРа съехали с дороги и углубились в пустынную местность: это 701-й Пасько и 300-й Шаховского. Они медленно объезжали участок, назначенное роте Пасько для базового лагеря, ландшафт^[15] которого представлял из себя равнинный участок плотного каменистого грунта с как будто укатанными в верхний пласт мелкими острыми камешками.

Офицеры выдвинулись для рекогносцировки на ту сторону местности относительно дороги, где была максимальная свободная площадь ровной поверхности. Но и там имелись различные холмистые возвышенности.

Определившись на местности, роте скомандовали «начать движение» и заходить на позицию. Пасько вызвал к себе прибыть немедленно командиров взводов, чтобы на месте уточнить им задачи и показать расположение взводов и их сектора обстрела.

Шаховской, стоя посреди выбранной для опорника территории, стал ожидать прибытия своей внештатной «штабной группы» – неформального объединения закреплённой за командирами батальона техники, которое включало в себя его БТР, 302-й БТР комбата, КШМку^[16]. А также летучку зампотеха, топливозаправщик, водовозку и «шишигу» – тот известный медицинский ГАЗ-66 с кунгом, который был в распоряжении Таси.

Как только техника подкатила, комбат спрыгнул и спросил у Шаховского:

– Ну как? Разобрались? Как тут? Нормально всё?

Шаховской был недоволен этой позицией, которую для них выбрали дивизионные начальники. Она, с одной стороны, чем-то похожа на крепость. И могла бы быть очень полезна. Естественный амфитеатр создавал защиту, высокие гористые стены не позволяли стрелять по ним прямой наводкой из разных артиллерийских орудий. Но у духов их и так не было, а были миномёты и реактивные установки, для которых такие низенькие горы препятствием не являлись.

И для того, чтобы не было брешей в обороне такого значительного опоясывающего массива, нужно было до тысячи человек как минимум, чтобы разместить их грамотно по горным склонам.

Алексей же с их парой сотен людей чувствовал себя скорее баранами в загоне, а не рыцарями в крепости. Его опыт подсказывал, что это отличное место для организации засады, так как все цели (а это сами они!) как на ладони, а единственный приемлемый быстрый выход на дорогу (если срочно уходить с позиции придётся) будет затруднён. Они в подобных условиях представляли собой практически картонные мишени в стрелковом тире.

Проскуров, по мнению Шаховского, несколько неуместно находился в некоем благостном настрое. Может, оттого, что комбат посчитал один из этапов общей операции уже достигнутым – как-никак марш в одном направлении закончили и вышли в районы основной боевой задачи.

– Валерий Николаевич, место тут какое-то паскудное. Может, постреляем по макушкам из «Васильков»^[17]? Если есть бородатые, то спугнем, – ответил комбату насторожившийся Шаховской.

– Шаховской, во-первых, где нам приказали, там мы и находимся. Во-вторых, не ковыряй дерьма – вонять не будет!.. И вообще, Лёш, если хочешь поработать, ляг поспи, и всё пройдёт. Ты как сегодня? Удалось нормально поспать? – досадливо отмахнулся комбат.

Шаховской считал опрометчивым так безответственно не обращать внимания на его оценки и интуицию, которой он в разведке научился доверять, и, не разделяя комбатовское благостное настроение, с едва различимым вызовом ответил:

– Заманчивое предложение, товарищ полковник…

– Ну вот, видишь? Всё же можно решить, если правильно посмотреть… Пошли, перекусим, – не стал грузить себя всякой интуицией Проскуров.

Шаховской дал быстрые указания своему экипажу насчет оборудования позиции для бронетранспортёра. И они с комбатом двинулись к летучке.

В кунге летучки уже находились зампотех и Тася и о чём-то разговаривали. Когда офицеры стали входить в это их полевое передвижное «бунгало», они услышали обрывок фразы, которую заканчивал зампотех:

– …Комбат сам просил, чтобы его к нам назначили. На боевые сильный офицер был нужен… А наш прошлый НШ, что был… ну ты же помнишь, как его на прошлых боевых тяжело ранило, и мы остались без начальника штаба…

И в это время поднялись и вошли в кунг комбат и Шаховской.

– Привет. Долго, Шаховской, жить будешь: только что тебя вспоминали! – улыбнулась Тася вошедшим.

– А меня? – нарочито обиженно поинтересовался комбат.

– Ну конечно, и вас тоже, Валерий Николаевич, как же без вас? Без вас же в батальоне никуда, – заулыбалась ему Тася.

– Так то в батальоне, – протянул он деланно разочарованно. – А лучше б у таких красавиц…

– Будет и у красавиц. Да с такими-то усами кавалер, не просто абы кто, а целый гусар!.. Да все девчонки в Союзе будут пищать и сохнуть!

Обернулась к Шаховскому:

– А ты как? Что молчишь? Голова не болит? После контузии твоей? Или как у дятла? Не болит голова у дятла? Здравствуй, начштаба, – и легко, переливчато засмеялась.