Хлопушин поиск

– Вот, – сказал Шемберг, – я давно хотел сделать вам презент. Прошу, пожалуйста, принять.

Гусар пренебрежительно посмотрел на груду камней, «Дешевкой хочет немец отделаться. Рубины и изумруды, небось, не показывает. Здесь товару и всего-то целковых на пятьдесят».

А Шемберг, заметив равнодушный, презрительный взгляд офицера, занервничал:

– Это есть селенит, лунный камень, – взял он из кучки камешек с шелковистым отливом, желтый, но с затаенным багрецом внутри. – От него в доме тишина бывает. Если, пример, жена сварливая...

– В собак им пулять, селенитом вашим. В Екатеринбурге на базаре его сколь хочешь, – пренебрежительно выпятил губу Повидла.

– О, бог мой! – всколыхнулся управитель. – Селенит – в собак пулять.

Он заторопился, дорогое время уходит, разровнял по столу ладонью камни и, словно угадав мысли секунд-ротмистра, вытащил единственный в камнях рубин.

– Ахтунг! Шесть граней! Екатеринбургской огранки работа. Не хуже амстердамской. – Он поднес к свече камень густого кровавого цвета. – А днем, светом нальется, не так еще заиграет!

– Камешки, небось, не честным путем вами приобретены, – ядовито сказал Повидла, а приказчик взрыгнул от злой радости. – Чай, и золотишком ворованным промышляете, а может быть, и фальшивую монету чеканите, как покойный Акинфий Демидов? Кунштюки ваши, сударь мой, все же ни к чему не приведут, – сказал он. – Вас я с собой беру, а добро свое здесь прячьте. Это последнее мое слово!

Шемберг беспомощно поглядел по сторонам. На глаза ему попался ларец с кухенрейтерскими пистолетами. Схватил его и протянул ротмистру:

– Это тоже мой подарок! Вы солдат, вам они нужнее. А я не о себе забочусь, интерес господина графа мне дороже собственной жизни.

Повидла сдался. Бережно принял от управителя ларчик, передал его вошедшему вахмистру, а камни со стола сгреб в гусарскую ташку.

– Хорошо. Пропозиция моя такая к вам будет, – сказал он. – Берите с собой еще лошадей, вьючьте их переметными сумами и седельными торбами. Хватит?

– О! – Управитель поднял глаза к потолку. – Я всегда говорил, что вы благородный человек.

В этот момент за дверьми послышалась возня, чей-то отчаянный крик, и в зал ворвался человек. Он упал к ногам Шемберга, целуя полы его халата. Это был Петька Толоконников.

– Барин, солнышко наше ясное, – завопил Петька, – меня с собой возьмите! Ежели останусь, смертушка мне. Ведь я для тебя служил, смилуйся, не бросай!

– Пшел, пес! – Шемберг брезгливо вырвал из рук Петьки полу халата. – Ничего я не знаю. Уходи, живо!

Петька упал на пол и, колотясь головой о паркет, взвыл по-бабьи:

– Смертушка моя!.. Быть мне на веревке!.. Ратуйте, люди добрые!..

– Кто это? – ротмистр удивленно поднял брови.

Шемберг замялся, смущенно потирая руки.

– Работный наш, – сказал он, наконец, и добавил стыдливо:– Сей человек выполнял для нас особенного свойства поручения, нарочито деликатные.

– Камешки самоцветные он у горщиков для управителя выманивал, – рубанул в открытую Агапыч. – А еще шпионом нашим был, Хлопушу обихаживал.

– Как? – развел удивленно руки Шемберг. – Петька был Хлопушин конфидент? Почему я об этом не знал?

– Не одному тебе, батюшка, Петькой пользоваться, – ответил невежливо Агапыч и обратился решительно к офицеру. – Ваше благородие, Петьку вы с собой забирайте. Не дайте человеку пропасть. Хлопуша и Жженый о Петькином ушничестве дознались, и ему здесь верная смерть будет.

Ротмистр ткнул носком сапога лежащего Петьку:

– Довольна выть, не баба! Отвечай, только не ври. Уршакбашеву тропу знаешь?

– Знаю! – вскинул голову Петька. – Убей меня бог, знаю, ваше благородьичко!

– Провести нас ею сможешь?

– Семь раз ходил, – радостно закричал Толоконников. – Для управителя за самоцветами ходил. Сначала все по берегу Белой, так чтоб Малиновые горы[16] все время в спину были, а как до Акташ-горы дойдешь, круто на закат свертывай, на башкирские святые горы Иремель. Там тропа кончается и на два пути делится. Левым путем по реке Ай до златоустовского купца Лугинина завода добредешь, а правая тропа на Чебаркульскую крепость и далее на Челябу пойдет. Вам куда, ваше благородие?

– Верно! – подтвердил ротмистр. – А до Челябинской крепости, по-твоему, как далеко?

– Сам не хаживал, а от других слыхал, что ден пять пути будет.

– Ладно! Пойдешь с нами проводником. Иди, сряжайся в путь.

Петька бросился в ноги ротмистру, поцеловал полу его венгерки и выбежал торопливо из зала.

– Трактом ретироваться небезопасно, – обратился ротмистр к Шембергу. – От летучих шаек злодеев нападению подвергнуться можно. А в случае неудачи, с вашим добром как ускачешь? И решил я скрытной Уршакбашевой тропой до Иремеля подняться, чтобы из сих мест, объятых мятежом, незаметно выбраться. А потом пойдем открыто на Челябу. Так для наших голов и для вашего добра лучше .будет.

Никто не заметил, каким торжеством загорелись глаза приказчика, когда ротмистр согласился взять Толоконникова проводником. Но он поспешил под опущенными ресницами скрыть их радостный блеск, К нему подошел Шемберг.

– Господин Агапыч, совета прошу. С заводом как поступить? Сжечь, чтобы Хлопуше не достался? Пример?

Агапыч выдвинулся вперед. Вид у него был торжественный и серьезный. Склонив голову набок, заговорил проникновенно:

– Батюшка Карл Карлыч, сам ты видел, что я на службе его сиятельства графа живота не жалел. И хочу я до последнего издыхания ему послужить. Останусь я на заводе его добро доглядывать. Бог не выдаст – свинья не съест. А без врагов и в заячьей норе не проживешь. Стар я, и смерть мне не страшна. Может, хоть малую толику из графского имущества сберегу. А, впрочем, твоя управительская воля, как прикажешь, так и сделаю.

Не поверил Шемберг ни одному слову Агапычеву. Уставился на него пытливо. Хотел в душу ему пробраться, разворошить ее до дна, узнать, что задумала эта проклятая лиса. Но Агапыч ответил ему по-детски невинным взглядом. С безмятежным спокойствием ждал он ответа управителя. И Шемберг, не в силах разгадать задуманное, ответил сухо:

– Оставайтесь. Я рад. Об усердии вашем, при случае, графу донесу.

– Все? Можно трогаться? – спросил ротмистр и приказал вахмистру:

– Приказывай седлать. Предупреди гусар – дорога дальняя.