ХМАРА

 -Взять! На плаху! Казнить! Казнить немедленно! (Ну, тут он загнул, скажет тоже казнить... Это, по-моему, явное превышение должностных полномочий. Насколько мне помнится, вопросами казней и помилований в этом отдельно взятом "дурдоме" ведал местный магистрат, а точнее сказать, тот маленький дяденька по имени Илларион).

 Повинуясь приказу, стражники, подбирая разбросанное по сторонам оружие, стали нехотя подниматься на ноги. Ну, всё, быть драке, - подумал я, неторопливо снимая с перевязи свой меч. Но в этот момент отец Иннокентий, запустив руку за пазуху, вытащил оттуда большой серебряный крест и, наставив его на одного из стражников, залепетал какую-то очистительную молитву. При виде креста стражники все как один раскрыли свои сонные зенки и вытаращились на обладателя столь великолепного серебряного "куса". Их взгляды стремительно наполняла жадность. Что сейчас должно было произойти, мне представлялось предельно ясным. И тут произошло нечто странное.

 -О, - воскликнул глава стражи, вскакивая со своего ложа.

 -О, - хором повторили вслед за ним остальные "вперед смотрящие".

 -Этого не может быть!
– старшой обхватил крест обеими руками и едва ли не целуя, пристально вгляделся в очертания распятой на кресте фигуры.
– Это, это, - у стражника не находилось слов что бы выразить восторг от увиденного.

 -Федор, - повелительно гаркнул щуплый Мусафаил, обращаясь к одному из стражников. Его голос был хриплым, он не поворачивал головы и дрожал от волнения - гарцуй до магистрата, кажи пускай кворум собирают. Да еще, кажи, такого у нас отродясь не бывало. Тикай же, тикай живее.

 Все еще держась за крест, не в силах оторваться от созерцания столь скорбной библейской сцены и что-то беззвучно шепча, Мефодий поволок отца Иннокентия за стены города. Вслед за ним, совершенно забыв про свою службу, потянулись восторженно покачивающие головами стражники. Второй пилигрим, уже совсем было приготовившийся к драке, задумчиво поскреб макушку и хмыкнув в бороду, двинулся вслед за прочими. Я остался в одиночестве, никому ненужный и всеми покинутый. Видя как приняли святых отцов, я уже не опасался за их дальнейшую судьбу. (При таком восторженном отношении к христианской святыне их наверняка ждет сытный ужин и уютный ночлег) и можно было бы отправляться прямиком к Бабе Яге. Но, во-первых, являться в её урочище раньше, чем на следующей неделе, она запретила, а во-вторых, что-то не дает мне покою столь неожиданное радушие... Я плюнул, вернул меч на место и вальяжной походкой вошел в никем не охраняемые ворота.

 Площадь перед лобным местом заполонила бушующая толпа. Народ давился, пытаясь продвинуться ближе к стоявшим на эшафоте магистрам, плотно обступившим возвышающегося над ними отца Иннокентия. То и дело в толпе возникали потасовки, заканчивающиеся тем, что кого-нибудь выкидывали в задние ряды. Одно мгновение мне показалось, что я увидел в толпе странно знакомую бородатую рожу, но видение пропало так же неожиданно, как и появилось. Я постоял немного в раздумье, а затем, обойдя площадь и спокойно залезши на эшафот с противоположной стороны, присоединился к компании магистров.

 -Дети мои!
– и сказал тогда Христос, - уверуйте и простятся вам грехи ваши, - вещал отец Иннокентий в тот момент, когда его крест, сопровождаемый восторженными восклицаниями, переходил из рук в руки млеющих от восторга магистров. Святой пилигрим повернул ко мне не менее чем у них восторженное лицо и, простирая руки в мою сторону, торжественно вопросил:- Желаешь ли ты, сын мой, придти в лоно истинной церкви христианской? Желаешь ли уверовать в святые мощи Христовы, как уверовали братья твои...
– Он простер руку в сторону, обводя ей беснующуюся толпу. Желая поскорее понять суть творящегося, я согласно кивнул миссионерствующему пилигриму и, без малейших угрызений совести растолкав магистров, пробился к предмету их безудержного восторга. Крест как крест, распятый Христос с мучительной тоской взирает на мир полуприкрытыми глазами, тусклое серебро, отделка так себе, видно, что поточное литье, одним словом - халтура. А эти, знай себе, восторгаются, разве что не визжат от радости. Та-ак, ничего непонятно. А где, кстати, второй-то батюшка? Ага, вот он стоит с краюшку и разделить всеобщий восторг пока не спешит, ладушки, может он что подскажет. Бесцеремонно отпихнув с дороги великомудрого Иллариона, в пылу восторга даже не заметившего столь бестактного отношения к своей особе, я протиснулся к одинокой фигуре, в задумчивости теребившей роскошную бороду и изредка осенявшей толпу крёстным знамением.

 -Святой отец, я боюсь показаться невежей, но не подскажите ли Вы мне по какому поводу сие торжество? Уж не намечается ли крестного хода?

 Святой отец степенно повернулся, оглядел меня с ног до головы, и, по-прежнему теребя бороду, угрюмо бросил:

 -Кто их поймёт, вера не наша, обычаи не наши, а вот ишь вцепились в распятие, не отцепятся. Может и взаправду что такое увидели моему взору недоступное. Подождем, узнаем, - их преподобие замолчал, затем пристально, словно только что увидел, уставился на мою личность.
– А ты-то сам кто такой будешь?

 -Не местный я.

 -То-то я смотрю, крест не целуешь, с расспросами толкаешься, я тебя еще у ворот приметил, видел как ты меч с перевязи снял. Что, хотел в спину ударить?

 Я отрицательно покачал головой.

 -Неужто за нас вступиться?
– изумленно воскликнул святой батюшка и с подозрением покосился на торчащий из-за моей спины щит.

– Рыцарь, вой по- ихнему, да?

 Я снова отрицательно покачал головой.

 -Тогда кто?

 Я неопределенно пожал плечами.

 -Ну, парень, так не бывает.

 -Бывает, - нехотя возразил я. Мне не хотелось ему врать, но и откровенничать, я пока тоже не спешил.
– Издалека я. Как пришел сюда, кем был - не помню, куда путь держать - не знаю.

 -Хм, мы тоже, грехи наши тяжкие, не местные. Как сюда попали так же не ведаем. Шли по делам церковным, по пути к могиле святого диакона Амвросия завернули с покаянием. Тут глядь на небе тучка расползлася, потом вроде как молния над головой сверкнула, а вслед небеса разверзлись, глазом моргнуть не успели: в лесу стоим, вокруг молнии бьют да дождь хлещет. Но у нас-то всё понятнее. Ежели оказались здесь, так знать на то веление божье и путь у нас прям: нести слово Христово. Мне отец Иннокентий, как только спознали что не наши эти места, так и сказал: "Отец Клементий, скрепим души свои смирением и понесем крест свой мученический аки агнцы божие". Да, сын мой, так и было.А не подскажешь ли ты, где здесь смиренным слугам божьим возможно потрапезничать малую толику, молитвами хозяина одаривая? Со вчерашнего дня по лесам мотаемся, крошки хлебной во рту не было.

 Я невольно улыбнулся и кивнув в сторону бурлящей толпы, ответил:

 -Кабаков здесь хватает. А коль вас так привечают, то и с обедом, я думаю, не задержатся.
– Я снова с неприязнью взглянул на заполненную людьми площадь, мне-то уж дармовой обед не светит. Хорошо еще что деньги при мне, а то пришлось бы подаяния просить. Нет, пока в кармане еще позвякивают монеты, я в этом городе не пропаду. Или пропаду?

 -А скажите, святой отец, давно ли вы в этом мире по дорогам бродите?

 -Да почитай месяца два будет. Вот как на вербные празднества в лесу оказались, так до сих пор свет истины и ищем.

 -А много ли городов да деревень малых на пути вашем лежало?

 -Хм, - отец Клементий, сдвинув на бок шапочку, в задумчивости почесал макушку.
– Да городов, почитай, ни одного, окромя этого и не было. А вот деревень малых целых, - он смолк, словно бы вспоминая, - две. Первую-то мы прошли почти не задерживаясь. Два- три дня пожили, с обычаями местными знакомившись да молитвами хозяев одаривая. А как прознали что да как, так и в путь поспешили, благодарными селянами провожаемые .- При этих словах он воровато огляделся и почему-то почесал то место что находится чуть пониже спины и которому обычно достается, когда непрошеного гостя выпроваживают за околицу. Ой, что-то темнит батюшка.
– Вот во второй деревеньке, что и деревенькой назвать язык не поворачивается, так, хуторок в три домика, приют себе ужо долгий сыскали, что бы, значит, в молитвах и смирении поразмышлять над путями божьими...
– он хотел добавить что-то еще, но в бурлящей на площади толпе произошли какие-то изменения. Слаженный крик, вырвавшийся из нескольких сотен глоток, пронесся над городом, едва не разорвав мои перепонки.

 -Зрелищ, зрелищ!
– скандировала толпа, стоящая на площади.
– Казнь! Казнь!
– вторили им жители города, высунувшиеся из окон близлежащих зданий. Я присмотрелся. Магистры, сплоченной группкой покидая помост, уходили в сторону магистрата. Вслед за ними два дюжих стражника волочили изо всех сил упиравшегося отца Иннокентия, еще десятка полтора осторожно подступали к нашим персонам.

 -Вам не кажется, святой отец, что за разговором мы упустили нечто важное?
– глядя на наступающих, спросил я у беспокойно переступавшего с ноги на ногу отца Клементия. Тот согласно кивнул и поудобнее перехватил свою "тросточку". Тучи сгущались. Я ухватился за меч и, не вытаскивая его из ножен, первым начал драку. Ох, мы и повеселились. Первая моя потасовка ни шла с этой ни в какое сравнение, да и где было развернуться в тесноте кабацкого помещения? Рубились мы долго, дубася всё увеличивавшегося числом противника направо и налево. Я, размахивая над головой так и не вытащенным из ножен мечом, словно дубиной молотил по головам и спинам особенно обнаглевших, а отец Клементий, вконец изломав свой посох, мутызгал нападавших кулаками. Рухнули мы почти одновременно, я от предательского удара обрушившегося на мою голову сзади, а отец Клементий под весом облепивших его со всех сторон противников. Очнулся я во всё той же келье. Ни меча, ни щита не было и в помине, зато старая сума, крепко притороченная к поясному ремню, была на месте, всё её содержимое цело, а она сама оказалась только слегка порванной, но это не беда. В камере царил полумрак, свет утренней зари едва пробивался под её каменные "своды". Серые тени, отбрасываемые нашими телами, плясали под неровными лучами сального огарка, стоявшего на грязном столике. Я огляделся. Рядом храпел связанный по рукам и ногам Клементий, а у решетчатого окошка нервно вытанцовывал отец Иннокентий, вслух выражая свое недоумение произошедшим: