Хоббит, который слишком много знал

— А как же король? — удивился я.

— А что король? Его дело сидеть на троне со священными побрякушками в руках, а не командовать драконами. Нет, король не имеет доступа к оружию массового поражения. Если он победит, а мы погибнем, ты не сможешь реализовать свою мечту. А когда Церн Ганнарский поймет, что аннурские драконы остались без присмотра, начнется вторая Хтонская война. Кстати, мантикоры больше не преграждают путь ганнарским войскам. Элессар свидетель, ты устроил в Средиземье бардак, какого не было со времен Олмера!

— Ну и что ты теперь предлагаешь? — спросил я.

— Я передам тебе все известные мне данные о фениксах и драконах. Я введу тебя либо в совет ковена, либо в Королевский Совет, смотря что тебе больше нравится. Либо мы можем принять тебя в совет девяти на правах десятого ковена. Я смогу даже убедить остальных председателей, чтобы они признали за тобой право решающего голоса. Ты станешь правителем Аннура!

— Я не могу и не хочу становиться правителем Аннура, — возразил я. — У Аннура уже есть законный правитель, права которого злодейски ущемлены.

— Моргот тебя порви четыре раза! — воскликнул Леверлин. — Ну как ты не понимаешь! Не бывает так, чтобы законы были выше обстоятельств! Если закон противоречит здравому смыслу, нельзя следовать закону.

— Тогда устаревший закон надо отменить.

— А если нельзя отменить устаревший закон? Если, например, нет времени? И вообще, что такое закон? Правило, записанное на священной скрижали, которому никто не следует, или правило, нигде не записанное, но всеми признаваемое? Ты хочешь оживить древние заповеди, но они давно мертвы, даже ты не сможешь влить жизненную силу в идеи, умершие от старости сто лет назад. Одумайся, Хэмфаст! Не ввергай Аннур в пучину ужаса!

Я пожал плечами, стараясь сохранять непроницаемое выражение лица. Слова Леверлина все-таки чем-то меня задели.

— Неубедительно, — сказал я.

Леверлин махнул рукой отчаянным жестом и пошел прочь быстрым шагом, даже не замечая, что он идет не к товарищам по несчастью, а наискосок в сторону, не замечая, что он по-прежнему обнажен, что его загорелая кожа (нет, скорее, смуглая, где он мог загореть зимой?) посинела от холода. Я смотрел вслед своему врагу и думал, что, может быть, в его словах есть какая-то доля правды…

Отойдя шагов на двадцать, Леверлин развернулся неуловимым движением, его левая рука сделала козу, и в мою сторону полетел блекло-оранжевый сгусток пламени, растущий на глазах. Одновременно Леверлин разинул рот в оглушительном крике:

— Инцинера! Все разом! Только это сможет остановить его!

Я понял, что не успеваю выполнить магическую связку, волшебное пламя приближается слишком быстро. Я поспешно отступил на шаг, и огонь, уже достигший размеров хоббичьей головы, врезался в землю в трех футах впереди меня. И я понял, что это был всего лишь зародыш пламени.

Мир взорвался огненным штормом, раскаленный ветер, словно вырвавшийся из кузнечного горна гномьего аватара Дьюрина, отбросил меня назад, разрывая тело на части. Я не чувствовал боли — нервы сгорали быстрее, чем успевали передать боль сознанию. Через неуловимую долю мгновения я понял, что не чувствую ничего ниже пояса, потом ощутил, как разматываются мои кишки, течение времени будто замедлилось в сотню раз, я понимал, что не прошло и секунды, но мне казалось, что я лечу в огненном смерче уже минут пять. Вот-вот должно сработать защитное заклинание, — оно восстановит мое тело, и тогда я покажу вам, вероломные маги, кто истинный хозяин Аннура!

Внезапно мое тело резко изменило направление полета. Новый порыв огненного ветра смял правый бок, изломав и оторвав руку почти у самого плеча. Вторая инцинера, понял я. Маги откликнулись на призыв своего предводителя. «Это действительно может остановить меня», — подумал я, и это была моя предпоследняя мысль. Потом я расслышал в реве пламени два резких хлопка. «Это же мои глаза!» — подумал я, и это была моя последняя мысль.

Глава третья. ДОРОГА В ИНЫЕ МИРЫ

1

Только что нас было двое, и вот я опять един. Я разговаривал с Учителем и одновременно лежал на кресте, нарисованном на каменном полу кровью какого-то магического зверя. Морготовы маги никак не угомонятся, все пытаются разобраться с кольцом, а кольцо-то исчезло!

Я страдал от усталости, и эта усталость была одновременно двух видов — когда дел слишком много и когда дел слишком мало. Я думал о своей любви и думал о дороге домой. Нас было двое, мы были очень похожие, но все-таки разные, и вот теперь мы слились.

Это похоже на встречу двух братьев-близнецов, знающих друг друга с самого рождения и расставшихся на неделю волей обстоятельств. Только наша встреча произошла внутри одного тела.

Я посмотрел на себя и усмехнулся.

Я тоже посмотрел на себя и усмехнулся.

— Вот ты какой! — одновременно сказали мы. А потом я узнал, что у меня есть любимая. И одновременно я узнал, что побывал в столице Аннура.

— Круто! — сказали мы друг другу.

Я сказал, что Учитель сволочь, потому что он насмеялся надо мной, и над Дромадроном, и над Хардингом, и над всем кланом, и даже над университетскими магами, которым, впрочем, так и надо. Я возразил, что Учитель открыл передо мной мир высшей магии и, более того, подарил мне истинную обоюдостороннюю любовь, и потому он вовсе не сволочь, а очень хороший человек, то есть эльф. Я ответил, что все это круто, но он сделал это не просто так, бескорыстно, а чтобы добыть неведомый ключ силы, а зачем ему нужен ключ силы, это еще вопрос, и, кто знает, может быть, наш Учитель принесет в Средиземье столько же зла, сколько принес Са-урон, или даже больше. Но я не согласился, я сказал, что, будь Учитель злым, он убил бы меня сразу же после выполнения миссии. И я заткнулся.

А потом я сказал:

— Теперь мы вместе. И я согласился:

— Теперь мы вместе. — И добавил: — Навсегда.

2

Б-р-р… После такого дела стоит выпить. Жил-был один хоббит, потом его угораздило встретить последнего в Средиземье эльфа, тот раздвоил несчастного хоббита, заморочил мозги обеим половинам, научил одну половину заклинаниям, за которые сам Гэндальф отдал бы свое бессмертие, а потом обоих объединил. И что теперь делать бедному хоббиту? О-ё-ё-ё, как же голова болит…

Я приподнялся на жесткой лежанке и с удивлением понял, что она вовсе не жесткая, а очень даже мягкая. И вовсе это не лежанка, а кровать, кровать Нехаллении. Что я здесь делаю, как я сюда попал? Мне же нельзя находиться в доме девушки без ее приглашения, а тем более валяться в ее постели! Или она меня приглашала? Нет, я точно помню, что обряд объединения проходил в заклинательной каморке. Что за ерунда?

Я повернул голову и увидел Нехаллению. Потом я тщательно проморгался, посмотрел еще раз и снова увидел Нехаллению. Она же беременна! И, судя по размеру живота, уже на девятом месяце. Или на восьмом. Как это? Учитель сотворил ее только вчера. Или сегодня? Но почему она беременна?