Хочешь мира…

— А-а-атставить! — прогремело над тренировочной площадкой. И после небольшой паузы:

— Карабины к но… — снова короткая пауза, как и положено послед предварительной команды, а затем — короткая и рубленая исполнительная: — Ге!

Слушатели курсов штыкового боя слаженно выполнили команды и застыли с карабинами Нудельмана у ноги.

— На пле-чо!

Снова слаженное движение.

— Кто разрешил?! Горобец, я спрашиваю, кто разрешил проводить тренировки с этим уродством?

От лица начальника курсов штабс-капитана в отставке Смолянинова, как говорится, можно было прикуривать. Поэтому унтер Горобец быстро и громко проорал в ответ:

— Приказ штабс-капитана Семецкого, вашбродь!

Артём буквально увидел внутренним зрением, как начальник, что называется, «с разбегу» налетел на препятствие. Звание у офицеров равное, а здесь, в Беломорске, Юрий курировал штыковые курсы. Так что продолжать разнос отставник не мог — нарушение субординации. Но и пройти мимо не мог тоже. Он же уставник до мозга костей. А по Уставам и наставлениям пока что штык к карабину Нудельмана не полагался.

«Клин в мозгах!» — мысленно посочувствовал скандалисту Рябоконь. — «Интересно, как он выйдет из положения? Занятие-то прерывать тоже нельзя, а до конца ещё больше часа!»

Но тот недаром дослужился до почетной отставки по возрасту.

— Унтер Горобец! Построить группу и марш на склад. Сдадите оружие, возьмёте макеты и перейдёте к парным упражнениям.

Что ж, это тоже решение. Проводить парные занятия с настоящими штыками', как говаривал тот самый Горобец, — «нема дурных»!

А массо-габаритные макеты пока есть только для «уставной» трёхлинейной винтовки. Так что и Устав не нарушается, и распоряжение Семецкого остаётся в силе. По крайней мере — пока.

Ни один из курсантов не сомневался, что Смолянинов попробует добиться, чтобы занятия шли по Уставу, с трёхлинейками. Вот только… Для всех для них штатным оружием был именно карабин Нудельмана. Так что их симпатии были на другой стороне.

Артём про себя решил, что, завтра в церкви обязательно помолится и свечку поставит, чтобы им разрешили с карабинами упражняться.

«Неча тут всяким ради пустой формальности нужную науку в баловство превращать!» — зло подумал он и сплюнул на бегу!

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Штыковой бой у нас появился совсем не спонтанно. Это тоже была часть подготовки к войне. В последнее время к нам зачастил генерал Клембовский. Мои безопасники мышей ловили исправно, так что в объективке на него было много любопытных деталей. На своём тогдашнем генерал-майорском звании он явно останавливаться не собирался. И был видным теоретиком партизанских действий.

И наш Юра Семецкий был для него просто идеальным «инструментом». Причём, что особо ценно, инструмент этот создан был без задействования ресурсов генерала. И люди, и система обучения, и материальная база — всё это создавалось на мои средства! Ну, хорошо, на наши! И Сандро с Воронцовыми-Дашковыми тоже вложились, и прочие акционеры Холдинга… И Николай Иванович регулярно присылал своих людей потренироваться.

Так вот именно Клембовский смог нас убедить в необходимости штыкового боя. Я, как человек штатский, да к тому же обученный именно ведению тесного огневого контакта из многозарядного оружия, был сторонником «фехтования по-американски», т.е. выстрелов в упор.

Мол, для того и выдаём личному составу самозарядные карабины, чтобы они не рисковали, соревнуясь, кто со штыком ловчее, а быстро и с безопасной дистанции стреляли.

А Клембовский напирал на то, что «патронов много не бывает!» И ещё на то, что штыковой бой способствует психическому становлению бойца, увеличивает его стойкость в бою. Дескать, обученному бойцу драться на штыках не придётся именно потому, что он этого боя не будет бояться.

Так что я дал добро, ну а он нашел инструктора…'

Санкт-Петербург, 4 (17) апреля 1910 года, воскресенье, позднее утро

Мероприятие задумывалось как рекламная акция, и готовилось по всем соответствующим правилам. Сначала во двор Аничкова дворца заехал крытый тентом грузовик. Из него выкатили нечто, полуприкрытое чехлом, потом чехол опустили до земли. А грузовик с рабочими уехал.

Примерно получасом позже во двор въехала четверка верховых казаков и стала ждать. Ещё через какое-то время двери дворца отворились, и во двор вышла вдовствующая императрица в сопровождении малой свиты. Мария Фёдоровна была одета в достаточно элегантную амазонку нежно-салатового цвета. Когда я чуть позже прочёл в газетах, что этот наряд для верховой езды ей пошили сорок лет тому назад, вскоре после свадьбы, то просто не поверил.

Да и сейчас, если честно, не верю. Договаривались мы с ней обо всём ещё неделю назад. Вполне могли успеть пошить новую вещь, только копирующую ту, прежнюю.

Не мешкая, она подошла к предмету, недавно привезённому на грузовике. Слуги споро, но аккуратно, чтобы не взлетело ни пылинки, сняли чехол и… Взорам присутствующих предстал мотоцикл с коляской!

Из мемуаров Воронцова-Американца

'… Разумеется, коляска была с дверцей, чтобы даме в узком и длинном платье было удобно усесться. Когда пассажирка заняла своё место, Ашот лично аккуратно закрыл дверцу на замок, потом уселся за руль, и, пропустив вперёд пару верховых казаков, тронул с места. Ещё пара казаков эскортировала мотоцикл сзади.

Под любопытными взорами прохожих, они выкатили на Невский проспект, неторопливо добрались до Знаменской[1] площади, развернулись и всё так же неторопливо проследовали до Дворцовой площади. И лишь затем вернулись в Аничков дворец.

Всё это время на них продолжали глазеть. Нет, удивляло не наличие коляски при мотоцикле, хотя таких пока не выпускалось[2] а то, кто именно в ней едет!

Надо ли говорить, что уже тем же вечером Ашот получил дюжину заказов? История разлетелась не только по Столице, пресса разнесла её и по обожавшей вдовую императрицу Европе. Поэтому вскоре мотоциклы с коляской стали прозывать «императрицей»!..'

Нью-Йорк, 1 июля 1910 года, пятница, обед

Шифф предложил пообщаться во время делового обеда, и это было отвратительным сигналом, просто хуже некуда! Как ревностный иудей, он соблюдал шаббат, и потому наше время на общение было весьма ограничено. Потому я и бухнул сразу.

— Мистер Шифф, как вы знаете, борьбу за американский рынок анилина и нитратов мы выиграли[3].

— Поздравляю вас! Это большая победа и большой рынок! — меланхолично заметил банкир. — И вы приехали только для того, чтобы мне этим похвастаться?

— Разумеется, нет! Если уж хвастаться, то тем, что удалось «продавить» наш Госсовет!

— Продавить?

— Вы правы, скорее, достигнуть компромисса! Мы с Натали активно проталкивали Закон о всеобщем начальном образовании…

— Не удивительно! Всем известно, что вы всемерно поддерживаете прогресс. И восхищаетесь нашими Соединёнными Штатами. А у нас всеобщее образование внедрено уже в сорока двух штатах!

— Из сорока шести? Солидно! Вот и мы, наконец-то, сумели добиться.

Ну да, сумели… Правда, закон этот вступал в действие только через два года. Да и в других вопросах проект подправили. За десять лет возможность образования для любого ребенка должна была появиться только в городах европейской части Российской Империи. За пятнадцать — в крупных селах и в городах Сибири. И двадцать лет выделялось на полное покрытие страны. К тому же оговаривалось, что в случае непредвиденных обстоятельств неодолимой силы, то есть войны, бунта или масштабного стихийного бедствия, этот, и так не самый быстрый график мог быть пересмотрен в сторону удлинения.