Хочешь мира…

Штурман вывел их пару в точности, как договаривались — на две сотни метров выше и слегка сзади. А что с ведомым? А ведомый-то с выходом на исходную запаздывает. Николай досадливо скривился. Турки могли заметить их и задёргаться, осложнив и без того непростую затею.

Прошло полминуты, и голос ведомого в шлемофоне подтвердил:

— Мы на позиции!

— Ну что ж, пятисекундная готовность! — скомандовал ведущий. И после небольшой паузы:

— И-и-и… Начали!

По этой команде обе машины синхронно добавили оборотов и начали снижаться с одновременным набором скорости. Манёвр удался, и через два с небольшим десятка секунд каждый из русских самолётов летел метрах в тридцати-сорока правее «своего» турецкого аппарата. И в обоих «сикорских» колпак штурмана к этому времени был открыт и закреплён.

— Огонь!

По этой команде его штурман открыл огонь из «натахи». Та-да-да-да-да!

— Так его, тёзка! Жги эту сволочь! — азартно подбодрил подчинённого пилот. Вообще-то, он сам охотно вёл бы огонь, но… Для стрельбы без турели необходимо иметь обе руки свободными. Потому, кстати, и заходили с правого бока: «натаха» приспособлена для стрельбы с правой руки, но тяжеловата, надо левой за цевьё поддерживать. А вперёд штурману стрелять неудобно — и винт можно сбить, и колпак пилота мешает.

И снова — та-да-да-да-да! Правильно Николай работает, короткими очередями, с небольшими паузами между ними. А чтобы легче было попадать Артузов расстарался и раздобыл трассирующие пули. Зарядили, как принято у пехоты для ночного и вечернего боя, каждый третий — трассер. Оказалось, огненные черты и днём неплохо заметно.

И снова та-да-да-да-да.

— Ура-а-а! — Заорали оба лётчика, когда мотор турка задымил, а машина клюнула носом и, всё больше разгоняясь, устремилась к земле. В какой-то момент пламя вырвалось из движка и охватило часть самолёта. Звука при столкновении вражеской машины с землей им слышно не было…

Беломорск, Штаб-квартира Холдинга «Норд», 22 октября (5 ноября) 1912 года, вторник, вечер

Кирилл Бенедиктович, весь сияя, прибежал и поведал мне о подвиге его двоюродного племянника. А я, услышав об этом, чуть не выматерился. Ну что ж такое? То итальянцы придумывают бомбардировку с воздуха, причем не только дневную, но и ночную. Теперь вот этот гений додумался авиацию противника с самолётов истреблять…

А я ведь собирался придержать эти ноу-хау до Первой Мировой. Да и то, внедрять не сразу, а в тот момент, когда это даст максимальный эффект. А теперь все планы — псу по хвост!

Видимо, что-то такое, не очень радостное отразилось на моём лице, потому что Артузов резко прервал рассказ и собрался уходить. Пришлось извиняться:

— Ты уж прости, Кирилл Бенедиктович, но я на нервах весь. Результатов голосования в Соединённых Штатах жду.

Он, слегка недоумевая, покосился на настенные часы.

— Так это у нас вечер! А у них день в разгаре. Выборщики ещё даже не начали голосовать. Но всё равно, видишь, сижу, жду сообщения. По предварительным подсчётам у Вильсона, которого мы поддерживали, вполне реальные шансы. А нас с женой он числит не только спонсорами его программы, но и друзьями. Мы его первыми решительно поддержали…

Тут я прервался, мечтательно зажмурился и почти пропел:

— Если его выберут, ты не представляешь, как мы развернёмся! И там, и здесь… Вот я и жду результатов, заснуть-то всё равно не получится!

Иркутск, улица Амурская, Здание Общественного Собрания, 26 октября (9 ноября) 1912 года, суббота

Вообще-то, по сибирским традициям завершить съезд делегатов прогрессисткой партии полагалось в ресторане. Но в казне филиала было негусто, вот и сослались на американскую традицию фуршетов. Дескать, сам Воронцов-Американец фуршеты устраивает, вот и мы вслед за ним, передовой опыт перенимаем. Ну а фуршет можно накрыть и прямо в зале — поставили столы, расставили закуски, а водку из графинов каждый наливал самостоятельно.

Под эту сурдинку и присутствие на закрытом, в общем-то, мероприятии руководителя «Общества дружбы с Америкой» выглядело вполне уместно.

— Ну что, господа, поздравляю вас с победой! Теперь на пять лет эти посты ваши! И работы нам с вами предстоит даже больше, чем мне представлялось ранее.

Тут мистер Честней чокнулся с каждым из троицы новоиспечённых руководителей Восточно-Сибирского отделения и продолжил:

— Этот Воронцов оказался невероятно везучим сукиным сыном! Пока два основных кандидата боролись между собой…

— А почему основные — именно они? — перебил его секретарь.

— Потому что у президента всегда больше шансов! А тут сцепились бывший президент и нынешний. И в этой неразберихе выбрали Вильсона, который вообще-то в политике новичок.

— А этот самый Вильсон дружит с Воронцовым и его женой. И высоко ценит их поддержку на выборах! — не преминул показать свою информированность руководитель отделения. Дескать, и мы не лыком шиты.

Честней только улыбнулся про себя. Похоже, его речь о важности Соединённых Штатов дошла до иркутян. Ну, и замечательно, он только рад!

— Именно! Так что возможности Воронцовых на ближайшие четыре года существенно возросли. Причём не только у нас в Америке, но и в России. А значит что?

— А значит, нам придётся ещё больше работать! — уныло заключил толстый зам.

— Выше нос! Как я уже не раз говорил, это будет лучше оплачиваться! — демонстративно бодро произнёс американец.

— Вот за это и выпьем! — подытожил Александр Иванович.

Беломорск, Штаб-квартира Холдинга «Норд», 9 (22) ноября 1912 года, пятница

Плановые доклады глава нашей службы безопасности делал трижды в неделю, по понедельникам, средам и пятницам. Обычно в сокращённом составе — он, я, супруга и Софья Карловна. Но сегодня мы были вдвоем.

— Слышал, Кирилл Бенедиктович, твоего племяша двоюродного решили к ордену представить? Поздравляю от всей души! Молодец он у тебя! А теперь давай, докладывай, да покороче, если можно. Сам знаешь, Морган из Америки приехал, да не один, а с целой делегацией. Так что у меня нынче цейтнот.

— Если коротко, то новостей у меня всего четыре. Самая свежая из них в том, что лаборатория Байкова выдала нужный результат. Он вчера только официально подвёл итоги, теперь они вам отчёт кропают. Думаю, на следующей неделе официально сообщат.

Уф-ф! Мысленно выдохнул и перекрестился я. Отличная новость! А то ведь я, когда узнал, как в этом времени делали станины для станков, просто охренел! Их отливали и выбрасывали на двор. Часто даже в грязь и в снег. Минимум год, а порой и несколько лет заготовка лежала «во всём этом» и… Её медленно корёжило. Это из металла постепенно уходили напряжения, возникающие при охлаждении отливки. В итоге, по каким-то признакам поняв, что процесс закончился, местные кулибины выкапывали заготовку из грязи, в которой она успевала утонуть, отмывали и начинали «выводить». Нет, не из себя! Это так процесс выравнивания поверхностей называется. И вот только после этого на полученной станине монтировался сам станок.