Хочу быть сильным

– А мы с бабуленькой Кафку читали! Я закричал и бросился прочь. Однако Рома крепко держал меня за ногу.

– Тебе понравилось?
– спросил я.

– Более или менее, - ответил Рома.

– Может, ты что-нибудь путаешь, старик? Тогда дошкольник вынес большую рваную книгу и прочел:

– РУФКИЕ НАРОДНЫЕ КАФКИ!

– Ты умный мальчик, - сказал я ему, - но чуточку шепелявый. Не подарить ли тебе ружье? Так я и сделал..."

– Браво!
– сказала Фрида Штейн. Я заказал еще шампанского.

– Я знаю, - сказала Фрида, - что вы пишете новеллы. Могу я их прочесть? Они у вас при себе?

– При себе, - говорю, - у меня лишь те, которых еще нет.

– Браво!
– сказала Фрида.

Я заказал еще шампанского...

Ночью мы стояли в чистом подъезде. Я хотел было поцеловать Фриду. Точнее говоря, заметно пошатнулся в ее сторону.

– Браво!
– сказала Фрида Штейн.
– Вы напились как свинья!

С тех пор она мне не звонила.

Дни тянулись серые и неразличимые, как воробьи за окнами. Как листья старых тополей в унылом нашем палисаднике. Сон, кефир, работа, произведения Золя. Я заболел и выздоровел. Приобрел телевизор в кредит.

Как-то раз около "Метрополя" я повстречал бывшего одноклассника Секина.

– Где ты работаешь?
– спрашиваю.

– В одном НИИ.

– Деньги хорошие?

– Хорошие, - отвечает Секин, - но мало.

– Браво!
– сказал я.

Мы поднялись в ресторан. Он заказал водки.

Выпили.

– Отчего ты грустный?
– Секин коснулся моего рукава.

– У меня, - говорю, - комплекс неполноценности.

– Комплекс неполноценности у всех, - заверил Секин.

– И у тебя?

– И у меня в том числе. У меня комплекс твоей неполноценности.

– Браво!
– сказал я. Он заказал еще водки.

– Как там наши?
– спросил я.

– Многие померли, - ответил Секин, - например, Шура Глянец. Глянец пошел купаться и нырнул. Да так и не вынырнул. Хотя прошло уже более года.

– А Миша Ракитин?

– Заканчивает аспирантуру.

– А Боря Зотов?

– Следователь.

– Ривкович?

– Хирург.

– А Лева Баранов? Помнишь Леву Баранова? Спортсмена, тимуровца, победителя всех олимпиад?

– Баранов в тюрьме. Баранов спекулировал шарфами. Полгода назад встречаю его на Садовой. Выходит Лева из Апраксина двора и спрашивает:

"Объясни мне, Секин, где логика?! Покупаю болгарское одеяло за тридцать рэ. Делю его на восемь частей. Каждый шарф продаю за тридцать рэ. Так где же логика?!."

– Браво!
– сказал я.

Он заказал еще водки...

Ночью я шел по улице, расталкивая дома. И вдруг очутился среди колонн Пушкинского театра. Любовники, бретеры, усачи прогуливались тут же. Они шуршали дакроновыми плащами, распространяя запах сигар. Неподалеку тускло поблескивали автомобили.

– Эй!
– закричал я.
– Кто вы?! Чем занимаетесь? Откуда у вас столько денег? Я тоже стремлюсь быть хозяином жизни! Научите меня! И познакомьте с Элиной Быстрицкой!..

– Ты кто?
– спросили они без вызова.

– Да так, всего лишь Егоров, окончил матмех...

– Федя, - представился один.

– Володя.

– Толик.

– Я - протезист, - улыбнулся Толик.
– Гнилые зубы - вот моя сфера.

– А я - закройщик, - сказал Володя, - и не более того. Экономно выкраивать гульфик - чему еще я мог бы тебя научить?!

– А я, - подмигнул Федя, - работаю в комиссионном магазине. Понадобятся импортные шмотки - звони.

– А как же машины?
– спросил я.

– Какие машины?

– Автомобили? "Волги", "Лады", "Жигули"?

– При чем тут автомобили?
– спросил Володя.

– Разве это не ваши автомобили?

– К сожалению, нет, - ответил Толик.

– А чьи же? Чьи же?

– Пес их знает, - откликнулся Федя, - чужие. Они всегда здесь стоят. Эпоха такая. Двадцатый век...

Задыхаясь, я бежал к своему дому. Господи! Торговец, стоматолог и портной! И этим людям я завидовал всю жизнь! Но про автомобили они, конечно, соврали! Разумеется, соврали! А может быть, и нет!..

Я взбежал по темной лестнице. Во мраке были скуповато рассыпаны зеленые кошачьи глаза. Пугая кошек, я рванулся к двери. Отворил ее французским ключом. На телефонном столике лежал продолговатый голубой конверт.

Какому-то Егорову, подумал я. Везет же человеку! Есть же такие счастливчики, баловни фортуны! О! Но ведь это я - Егоров! Я и есть! Я самый!..

Я разорвал конверт и прочел:

"Вы нехороший, нехороший, нехороший, нехороший, нехороший!

Фрида Штейн.Р. S. Перечитайте Гюнтера де Бройна, и вы разгадаете мое

сердце.

Ф. Штейн.Р. Р. S. Кто-то забыл у меня в подъезде сатиновые

нарукавники.

Ф. Ш."Что все это значит?!
– думал я. Торговец, стоматолог и портной! Какой-то нехороший Егоров! Какие-то сатиновые нарукавники! Но ведь это я Егоров! Мои нарукавники! Я нехороший!.. А при чем здесь Лев Толстой? Что еще за Лев Толстой?! Ах да, мне же нужно перечитать Льва Толстого! И еще

Гюнтера де Бройна! Вот с завтрашнего дня и начну...