Хочу тебя напрокат

Губами прикасаюсь к шее, провожу языком, слизывая капельки пота и сладкий запах. Сильнее дёргаю её на себя. От этого движения внутренние мышцы лона Ди плотнее обхватывают мой член.

— Блять…

Это как контрольный выстрел в голову. Предел самоконтролю.

Начинаю двигаться, послав к чертям желание двигаться медленно, растягивая удовольствие. Острым желанием срывает с катушек, бёдра движутся ритмично и жёстко, вколачивая член на всю длину.

Отзывчивость Ди, её ногти, впивающиеся в мои плечи, сладкие и громкие выкрики:

— О да! Ещё… Ещё… — и протяжное имя, сказанное со стоном. — Ха-а-а-а-ан… — становятся последней каплей.

Толчки превращаются в безжалостные. Ди бессвязно стонет:

— Возьми меня. Бери… Бери ещё!

Острая судорога удовольствия цепляется крючьями в тело и словно вытрясает меня из него. Только чувствую частые-частые сжатия лона Дианы и через миг кончаю, выплёскиваясь в презерватив, сожалея, что между нами есть преграда.

Дышать тяжело. Двигаться лень. Мы медленно целуемся. Я запускаю пальцы в причёску Ди, превращая её в хаос.

— Завтра…

— Что будет завтра? — спрашивает Ди.

— Узнаешь, — отвечаю хрипло. — Хочу для нас особенное уто. Особенный день, вечер. Хочу тебя навсегда…

Глава 20

Диана

— Тебе снова приснился плохой сон.

Тёплые, горячие ладони баюкают, разрывая паутину кошмара. Я трусь о шероховатые, мозолистые ладони щекой.

— Нет никаких кошмаров.

— Ди, тебе снятся кошмары. Вот уже несколько ночей. Чего ты боишься?

— Ничего.

Немного придя в себя, я перебираюсь на подушку, заставляя себя покинуть тугие объятия, в которых уютно и тепло. Силой отрываю.

— Не надо так, Ди. Я по-настоящему хочу помочь. Не закрывайся… — просит Хан.

Внезапно я хватаю его за ладонь и утягиваю на кровать.

— Останься. Только не приставай.

— Последнего не обещаю, — говорит с улыбкой и ложится рядом с готовностью распахивая руки. — Но постараюсь. На правах друга. Защитника.

— Друг, у которого на меня стоит, — шепчу в горячую грудь, задев бедром его напряжённый член.

— Не дразни, вредина. Я ведь своему причиндалу не хозяин. Захочет — возьмёт своё.

— С чего вдруг я — твоя?

— Моя. Я стал твоим первым и буду последним.

От этого заявления я теряю возможность говорить на несколько минут.

— Однако…

В ответ Хан довольно ухмыляется.

— Этому не бывать. Это невозможно! — боюсь поверить. Чтобы потом не было мучительно больно.

— Возможно. Я решу вопрос с браком, — обещает Хан. — Дай мне время?

— Нет. Ничего обещать не стану… Сколько нам ночей вместе провести осталось? Припомни…

— Не хочу считать. Не хочу думать. Только тебя себе хочу.

— Напрокат?

— Навсегда… — целует волосы. — Кошмаров сегодня не будет. Спи, маленькая.

— Ты будешь и мои сны охранять?

— Особенно, твои сны.

— Иногда ты бываешь очень милым, а иногда я ненавижу тебя так сильно, что пристрелить хочется.

— У тебя, небось, прицел фиговый, — говорит с вызовом.

— Не буду отрицать, давно не была на стрельбище. Папа в последнее время сильно сдал, и мне стало не до развлечений.

— Жаль Клима. Хороший был мужик. Хотя, будь он жив, я бы точно остался без яиц. За тебя он был готов на всё. Ты — его смысл жизни…

— Зачем ты поднимаешь эту тему? — спрашиваю со слезами.

— Родных терять тяжело. Всегда должен быть тот, с кем ты можешь поговорить о потере.

— С кем ты говоришь о смерти брата?

— С его женой. То есть, с вдовой, с его детьми. Они должны знать и помнить, кто был их отец. Мой брат Карим сам виноват в трагической гибели. Он пошёл против людей, которых лучше не злить.

— Прямо как я…

— Нет, маленькая. Ты своевременно попросила о помощи, не утаив ничего. Я вмешался и поставил на место ублюдков. А Карим… Карим завлёк меня в свои криминальные дела обманом. Это ему не помогло. Карима пристрелили, когда меня не было рядом… Он виноват, но я всё равно люблю его безмерно. И ты тоже любишь своего отца. Он всегда будет рядом, с тобой, в твоём сердце. Пока ты помнишь его…

— Пока помню? Да ты издеваешься! Как его можно забыть?! Он же повсюду, в каждом моём дне, в каждой мелочи. Даже в тебе…

— Ты можешь поплакать, если хочется.

— И окончательно расклеиться…

— Твои кошмары, — перебивает Темирхан. — Они об отце?

— Как ты узнал?!

— Сегодня ты звала его. Я не хотел подслушивать. Но ты была громкой и плакала, — снова проводит пальцем по щеке. — Ты можешь мне доверять, Ди. Сколько ещё раз нужно повторить это?

— Да, ты прав. Мне снился кошмар о папе. Он как-то рассказывал мне, что его во время взрыва в воронку откинуло и землёй засыпало.

— Было такое, — кивает Темирхан.

Он устраивает губы в изгибе шеи и плеча, ведёт ими нежно-нежно и одновременно горячо, вызывая приятные мурашки.

— Клим в чём-то перегнул палку с откровениями. Я так считаю. Тебе ни к чему знать о мужских делах. Об опасности и прочем. Теперь вот тебе кошмары снятся. Был бы Клим жив, я бы ему всё высказал, — грозит Хан и целует взасос мою шею.

— Эй, не смей ставить на мне засосы!

В ответ он лишь крепче прижимается алчным ртом.

— Чтобы знали, что ты мне принадлежишь! — грозит неизвестно кому, отстранившись, и добавляет. — А то ты уже кому-то снова глазки строишь! Некому Хохлову…

— Или он мне строит глазки? — говорю безразличным тоном.

Но я дико рада, что Хан заметил внимание Хохлова к моей персоне и даже капельку ревнует.

— Осторожнее с этим. Я и убить могу, — говорит ровным тоном. — И останется бывшая жена Хохлова без алиментов на дочку.

— Он был женат? Уже?

— За те три года, что тебя не было в России, Хохлов уже был женат и дочка есть. У него сейчас новая невеста имеется. Говорю же, кобелина. Везде успевает. Но специалист хороший. Так что, заигрывая с ним, ты, Диана, ставишь под удар и его жизнь, и жизнь его дочери, и даже урон моей конторе нанесёшь. Вот такая ты взрывная…