Ход кротом

На море-то у линкора Тумана золото сам Ктулху не отберет.

А будет Колчак сильно ножками топать, презентовать ему цистерну настойки валерианового корня и пять фунтов самолучшего вазелину. Транссиб весь у чехов. Обидит их Колчак — не пропустят ни американских закупок, ни манчжурского зерна, ни легоньких точных винтовок «Арисака» из Токио, ни патронов к ним необычного калибра шесть с половиной миллиметров.

Засмеялся герр Штрассер: «Что русскому здорово, то немцу дополнительная оплата. Но мы сделаем. Да. Лягушатники не сделают и лимонники не потянут. А мы сделаем. Никто, кроме нас!»

Поэтому рано поутру сгустились из морозной синевы «белые черти» в масках-балаклавах, в комбинезонах, с автоматами Федорова — еще из партии для Румынского Фронта, шестнадцатого года. Федоров свой автомат разработал именно под японский патрон, и мы рассчитывали пополнить запасы на месте. Этот расчет оправдался: захватив сонный штаб вовсе без пальбы, патронов под «арисаку» мы нагребли полные карманы.

— А ваше золото, господа tovaristzhi, — ничуть не дрожащими губами ответил пухлый командир Легиона, Ян Сыровый, — находится нынче в Омском банке, у правопреемника Российского Правительства Колчака. Туда и адресуйте ваши претензии.

Нет, какие молодцы, а? Двери выбиты, окна выбиты, из каждой щели вагона торчит заиндевевший до бровей немец-десантник с автоматом. Даже мне страшно, а чехи спокойные, как удавы. Чех Сыровый ушел добровольцем, начинал рядовым русской армии — поднялся до генерала. Начштаба Дитерихс и вовсе генерал кадровый, выпускник Николаевского высшего училища, ветеран Русско-Японской.

Дитерихс, кстати, монархист. В моей истории он расследовал казнь царской семьи. А раз он монархист, не попробовать ли…

Я махнул рукой, приказав на немецком:

— Найти доски, мешковину. Заколотить выбитые окна. Растопить печь. Нам подать из НЗ термос чаю. Пригласить герра Штрассера.

И прошел в середину лакированного, никелированного вагона-ресторана, в голову стола, застеленного вместо кружевной скатерти генштабовской картой:

— Присядемте, господа. Михаил Константинович, — кивнул я Дитерихсу, — знаете ли вы, что Николай Романов нынче обретается в Крыму со всем семейством? Что благоденствует, не скажу. Но что жив, по теперешним временам чудо само по себе, верно?

— Намек понял, — Дитерихс взъерошил усы. — Однако бросать порученный мне участок боевой работы будет бесчестно по отношению к боевым товарищам.

— Так вы посодействуйте боевым товарищам исчезнуть из жуткой холодной Сибири. Отберите у Колчака золото и доставьте во Владивосток. Оно, кстати, где?

Дитерихс переглянулся с Яном Сыровым. Оба кутались в кители: вагон уже начал остывать. Круглолицый чех проворчал:

— Вопреки молве, золото в Казани седьмого августа отобрал у большевиков не чешский, а царский генерал Каппель. На нас это злодеяние свалили, как сейчас валят расстрелы и реквизиции.

Ледяной ветер из пары выбитых окон зашелестел картами. Прибежал немец, поставил большой термос, прижал шуршащие бумаги. Дежурный по штабу — этого чеха мой поисковик не нашел, так что герой остался безымянным — выставил четыре медные кружки. Вошел герр Штрассер, мы расселись вокруг термоса. Говорили на немецком: у многих чехов это второй язык. А Дитерихс учился немецкому как любой культурный человек, да и род его тоже из древней Моравии.

— Так где же золото, и сколько его, по вашим данным?

— В подвалах Омского банка. Приступивши к пересчету его, сотрудники установили, что самого золота на шестьсот пятьдесят миллионов, сиречь пятьсот пять тонн. Еще сколько-то золота в неучтенных приборах Главной Палаты Мер и Весов.

Из коридора донесся гул растопленной печи; довольно скоро потянуло и теплом. Я откровенно подмигнул сразу всем:

— Золото мне, вам свободный проезд. Если поможете мне с этим делом, я не стану точно пересчитывать ящики. Вы, Михаил Константинович, сможете поддержать Романова и доставить ему определенное влияние в Крыму. Вы, пан Сыровый, сможете основать банк. Так и назовите: «Легион-банк». Звучит?

В полной тишине из выбитых окон донесся стук молотков.

— Звучит, — осторожно пробормотал чех. Царский генерал только прижмурился. Немец остался недвижим, явно дожидаясь моих слов.

— Десять тонн вполне прилично для небольшой европейской страны. И даже для большой, верно, герр Штрассер?

Вот ради таких моментов стоит быть попаданцем! Ну правда, где еще вам позволят раскидать на братву по десятку тонн желтого металла?

— А если вы затеяли проверить мою спину ножом на прочность, герр Штрассер доходчиво разъяснит вам всю глубину заблуждений.

Теперь и немец разулыбался:

— Не советую. Съедят.

— И еще, господа… — я поглядел в полоску неба над щитом из досок, что исполнительные камрады уже приспосабливали на выбитое при штурме окно. Щит качался, неба то становилось много, то делалось вовсе ничего.

— … На сегодняшем дне жизнь ведь не заканчивается. Как знать, лет через пять мы можем оказаться изрядно полезны друг другу. Если сейчас не передеремся.

Выпили горячего чаю с коньяком.

— Но ведь мы предадим Колчака, — задумчиво сказал Дитерихс.

Я свистнул и приказал вошедшему немцу принести полевую сумку. Из полевой сумки вытряхнул поверх карты лист веленевой бумаги, покрытый аккуратным почерком.

— Докладная записка начальника Уральского края инженера Постникова.

Дитерихс пробежал текст глазами, бормоча в нос:

— … Руководить краем голодным, удерживаемым в скрытом спокойствии штыками, не могу… Диктатура военной власти… незакономерность действий, расправа без суда… Порка даже женщин, смерть арестованных «при побеге», аресты по доносам… Предание гражданских дел военным властям, преследование по кляузам… Начальник края может только быть свидетелем происходящего. Мне не известно еще ни одного случая привлечения к ответственности военного, виновного в перечисленном, а гражданских сажают в тюрьму по одному наговору… Это правда?

Вместо ответа я вытряхнул еще книжечку-дневник.

— Смотрите, командир драгунского эскадрона, корпуса Каппеля штаб-ротмистр Фролов.

Книжечку генерал Дитерихс только начал читать:

— … На второй день Пасхи эскадрон ротмистра Касимова вступил в богатое село Боровое. На улицах чувствовалось праздничное настроение. Мужики вывесили белые флаги и вышли с хлебом и солью. Запоров несколько баб, расстреляв по доносу два-три десятка мужиков, Касимов собирался покинуть Боровое, но его «излишняя мягкость» была исправлена адъютантами начальника отряда, поручиками Умовым и Зыбиным. По их приказу была открыта по селу ружейная стрельба и часть села предана огню…