Ход Снежной королевы

Но Амалия ничего не ответила.

Эпилог Из зеленой тетради Люсьена дю Коломбье

В общем, все так и было: Амалия разделила эликсир жизни на три части и дала его мне, моей маме и Гийому. Мама через несколько минут пришла в себя, у Гийома хлынула кровь из носа, а у меня рана срослась прямо на глазах, так что я смог встать на ноги. И даже противный доктор Виньере был потрясен и заявил, что ничего подобного он никогда прежде не видел. В пузырьке, по правде говоря, почти ничего не осталось, но Амалия все-таки отдала ему флакон. Может, когда-нибудь доктор и сумеет установить состав находившегося в нем чудо-средства, да только я сильно сомневаюсь, что ему это удастся. Все-таки он не алхимик, вы понимаете меня?

А сама Амалия отправилась разоблачать преступников. Их оказалось трое: Ланглуа, Матильда – не зря она никогда мне не нравилась! – и мой учитель фехтования. Потом была перестрелка, погоня и много чего еще, но для нас все окончилось благополучно, а в жизни, по-моему, это самое главное. Да и в романе – тоже. Только вот Армана мне было жаль, хоть он и оказался Фредериком Аржантеем. Амалия сказала, что с самого начала думала на него, но почему – не ответила. Наверное, из-за полицейской привычки к секретности. А на следующий день Реми Комартен, деревенский жандарм, нашел в углу сада еще один труп, зарытый в снег. И на сей раз мертвецом оказался Брюс Кэмпбелл.

– Значит, вот почему Матильда и Ланглуа перешли к активным действиям, – вздохнула Амалия, глядя на тело. – Он все-таки сумел доползти до Иссервиля, а они решили, что его смертельно ранил Арман. Помнишь, когда он «нашел» Ланглуа, которого сам же и оглушил, он притворился, что кого-то увидел и выстрелил в него. Потом люди осматривали дом и сад в поисках следов, и, должно быть, Матильде или Ланглуа удалось обнаружить мертвого Кэмпбелла. Наверное, они были здорово разочарованы – ведь они не сомневались, что он и есть Аржантей и что между делом он расчистит им дорогу к наследству. Ну, а поразмыслив, сообщники сочли, что никому знать о его смерти вовсе не обязательно и что они могут с успехом продолжить его начинание. Да, вот теперь мне все понятно.

– А мне – нет, – упрямо сказал актер. – Кто же все-таки ранил Кэмпбелла? И почему вы были так уверены, что он никак не может быть Аржантеем?

– Интуиция, мой дорогой Фредерик, интуиция, – отвечала Амалия с улыбкой. – А что касается того, кто стрелял в Кэмпбелла, то, я полагаю, когда-нибудь мы узнаем ответ и на этот вопрос.

– Лично мне, – вмешался доктор, – кажется странным, как он мог добраться до Иссервиля, находясь, по сути, при последнем издыхании. Или вы полагаете, что тут тоже замешан эликсир? Ведь спальня Кэмпбелла тоже находилась над подземельем и обрушилась вместе с последним.

– О, доктор, вы слишком многого от меня хотите, – отозвалась Амалия. – Лично я знаю одно: мистер Кэмп-белл принадлежал к тем людям, которым лучше быть мертвыми, чем живыми, и больше я не хочу говорить о нем. Лучше скажите мне, какой сегодня день, друзья мои.

– 31 декабря! – хором ответили мы.

– Значит, завтра наступит Новый год, – заметила Амалия. – С праздником вас, друзья!

И она обняла меня и поцеловала в лоб.

1 января Амалия попрощалась с нами (Фредерик Массильон едва ли не больше всех сожалел о ее отъезде) и уехала вместе с Реми Комартеном, который взялся доставить ее на вокзал. Взамен она сообщила ему все подробности происшедшей драмы. Так как дело было громкое, она не сомневалась, что молодого жандарма ждет повышение по службе. Я не понимал, почему повышение должен получить именно этот увалень, а не она, на что Амалия с загадочной улыбкой отвечала, что в полиции далеко не все так просто. И в самом деле, когда мы с Гийомом в январе вернулись в Париж и первым делом нанесли визит комиссару Папийону, последний сделал вид, что ничего не знает ни о какой мадам Дюпон. Послушать его, так даже об убийстве Дезире Фонтенуа он не был осведомлен!

– Ну хорошо, господин комиссар, – промолвил мой брат (я видел, что он был сильно раздосадован). – Мы прекрасно понимаем, что работа некоторых ваших сотрудников является строго засекреченной, и ни на чем не настаиваем. Соблаговолите лишь передать мадам Дюпон уверения в нашей искренней благодарности.

Папийон обещал нам, что передаст, если ему удастся ее разыскать, но, по-моему, он сказал так только из чистой вежливости. Когда мы уходили, я слышал, как комиссар говорил кому-то из своих сотрудников:

– Опять мадам Дюпон! Сначала ко мне явился месье Массильон, уверявший, что она работает у меня и что он жаждет ее разыскать, теперь вот эти двое… Не понимаю, право слово, не понимаю!

Вновь я увидел Амалию лишь через несколько лет. Я учился в лицее Генриха Великого и после занятий шел по улице, когда со мной поравнялась карета без гербов на дверцах. Бросив рассеянный взгляд внутрь, я почувствовал, как сильно забилось мое сердце. В карете была ОНА! Правда, она немного изменилась и волосы у нее были не каштановые, а совсем светлые, и все же я ее узнал! Я хотел броситься к Амалии, но тут она посмотрела на меня и, покачав головой, с заговорщицким видом прижала палец к губам. Я застыл на месте, не смея ослушаться ее, и карета, прибавив ходу, скрылась за углом.

Такой она навсегда и осталась в моей памяти: карие глаза задорно блестят, тонкий пальчик в белой перчатке прижат к губам, пышные перья на шляпке колышутся в такт движению экипажа. А я… я стою на тротуаре в синем форменном мундирчике, в то время как карета уносит ее куда-то далеко… к новым приключениям.