Ходи невредимым!

– Ты все перепутал, дорогой Гиви, это я одному тебе доверяю свирепого «барса»… Оставайся и следи, чтобы не искусал от ревности кого не следует.

– Кто еще, кроме нашей Хорешани, может так умно все придумать! – тихо проговорил Даутбек.

Молча поднялся Кайхосро, преклонил колено перед Хорешани и почтительно поцеловал край ее поясной ленты.

И снова ночь опустила бархатный покров над заглохшим садом. Лишь хруст леска нарушал тишину. В бессильной ярости метались «барсы». Где их удаль? Где бесстрашие? Не лучше ли с обнаженными шашками мчаться на опоясанный камнем Тбилиси? Пусть гибель, но доблестная… О сатана, страшнее тишины ничего нет на земле!..

Саакадзе отодвинул чернильницу с орешковыми чернилами, перечел послание к Шадиману и запечатал свиток воском.

Где-то предупреждающе прокукарекал петух.

«Напрасно трудишься, батоно, – усмехнулся Арчил, – в эту ночь будить некого. Даже мой конь нетерпеливо бьет копытами – знает: поедем сопровождать бесстрашную Хорешани… Только обещаю, если вернемся, – во что пока не верю, – с удовольствием первый отзовусь на твое прекрасное пение и за труды насыплю лучшего зерна».

Арчил распахнул окно, глубоко вдохнул ночную свежесть, бесшумно открыл дверь и, войдя в оружейную, выбрал колчан со стрелами, на которых красовались крестики, поставленные рукой Хорешани.

Прислонившись к остывшей стене сторожевой башни, Русудан, как всегда, когда провожала близких, пристально вглядывалась в даль, где чуть заметно розовело небо…

Азнауры съехались так поспешно, как только съезжаются на свадьбу или на бой. Каждый понимал, что в такое неурочное время попусту Саакадзе не сзывал бы соратников.

Первыми прискакали Квливидзе с Нодаром, хотя жили они дальше всех. Вслед за ними – неразлучные Гуния и Асламаз, потом остальные – всего двадцать.

Саакадзе вздохнул: все они вместе могут выставить не более пятисот дружинников… многие погибли, многие еще не выросли. Разве это войско? Тогда как у Иса-хана и Хосро, несмотря на значительный урон, разбросано по всей Картли не менее двадцати тысяч сарбазов, а арагвская конница предателя Зураба стоит десятка тысяч красных шапок.

Ничего не приукрашивая и ничего не преувеличивая, Саакадзе подробно изложил положение дел Картли. Оставшись по просьбе Саакадзе на съезд, Кайхосро с уважением оглядывал рубцы на лицах суровых воинов.

– Ты… ты… уверен… – загремел ножнами шашки Квливидзе, – что Зураб предался персам?!

– Царю Симону тоже! – буркнул Даутбек.

Азнауры невольно подались вперед, вот-вот вскочат на коней и разлетятся по домам спасать что можно. Саакадзе слегка коснулся усов, словно хотел скрыть усмешку:

– Напрасно волнуетесь, друзья. Если бы Зураб был в силах – сразу с персами начал бы нападать на азнаурские владения, раньше всего на мое Носте. Очевидно, наша победа в Месхети и увеселительная прогулка Кайхосро Мухран-батони в логово арагвинцев заставили шадимановскую клику совместно с персами вести сейчас в Метехи жаркие споры и изыскивать способ, как изничтожить азнауров. И прежде всего – как добраться до меня, а затем как расправиться с поддерживающими нас Мухран-батони и Ксанис-Эристави. Мы же страшны для Метехи объединением наших общих сил.

– Тогда что предлагаешь, Георгий? – почти успокоившись, спросил Квливидзе.

– Опередить змей и коршунов и самим договориться с султаном.

Квливидзе вскочил и шумно сел обратно на тахту. Многие азнауры схватились за шашки, другие недоуменно уставились на Саакадзе, словно чего-то недопоняли. Заговорил Гуния, глаза его полыхали возмущением:

– Неужели замыслил повторить персидское кровавое неистовство?!!

– Твоя правда, Гуния!

– Довольно помощи мусульман!

– Она подобна кости, застрявшей в горле!

– Вспомни Упадари!

– Греми!

– Гори!

Азнауры возмущенно вскочили, но топтались на месте: и уйти страшно, и остаться опасно. Говорили наперебой, жестикулировали, распаляясь от своих выкриков, хотя никто их не оспаривал. Квливидзе сидел молча, обхватив голову руками.

– Вспомни, Георгий, кровавые воды Иори! – хрипло выкрикнул Асламаз. – Дорогу трупов, по которой возвращался шах Аббас!

– А никто не хочет вспомнить битву на Марткобской равнине?! – прорычал Даутбек и с такой силой стукнул ножнами по столику, что тот разлетелся в щепки.

На какое-то мгновение Саакадзе стало страшно: «Стольких трудов стоило создать Союз азнауров, нескончаемых войн, явных и тайных, с князьями и царями! И все для того лишь, чтобы в один час, так бессмысленно просто, распался этот Союз? Чего тогда он стоит? Горсти золы! Вот амкары веками вместе, дружно закаливают свое братство труда. И ничто не может их разъединить. Ни властелины, ни время. Выходит, не все я продумал. Нет, все! Только Союз не может зиждиться на разуме и мече одного предводителя. Через сто, двести лет Союз азнауров должен остаться незыблемым. Если выпадет звено из обшей цепи, тотчас должно замениться новым».

Саакадзе раскрыл окно и крикнул:

– Иорам, ты опять забыл накинуть на Джамбаза свежий потник?! – и обернулся. – Я без вашего согласия, азнауры, ничего не предприму. Поэтому и просил пожаловать… Слово Союза азнауров должно быть словом одной силы, одного устремления. И сердца, при обсуждении дел Грузии, должны биться одним ударом… Хочу, чтобы вы крепко осознали опасность, а потом вынесли решение.

– Говори, Георгий, до конца… как мыслишь помощь султана? Может, обещаешь пол-Картли? – сухо спросил пожилой азнаур.

– Я собираю Картли, а не раздаю, – ты обязан был заметить это, азнаур!.. Но… или вы все ничего не замечаете?! Может, перед вами не растерзанная хищными князьями Картли, а могучее грузинское царство, расстилающееся «от Никопсы до Дербента»?! Может, перед вашими глазами не развалины и не прах, а города, где процветают торговля и зодчество, а на полях и долинах народ славит свой мирный труд?! И звучит пандури и благоухают розы… И вдруг почему-то является изменник Георгий Саакадзе и просит турецкого султана проглотить цветущую Картли… Мираж! Мираж в пустыне!!! – громовым голосом закричал Саакадзе. – Вы все вместе можете выставить пятьсот дружинников! Не их ли вы намерены противопоставить войску шаха Аббаса и войску князей, примкнувших к персам?! Вы помните прошлое, но забыли подумать о настоящем. Я помню прошлое, вижу настоящее – и хочу подумать о будущем!..

Никто не нарушал молчания, Квливидзе выпрямился и подкрутил ус, Нодар ласково гладил свою шашку, а Кайхосро смотрел на вазу, стоявшую в нише, и удивлялся, сколько оттенков рождает одно движение солнечного луча.

Саакадзе тяжело прошелся по дарбази, словно делал смотр ушедшим годам. И вдруг совсем спокойно заговорил:

– Султана сейчас тяготит соглашение с шахом о Грузии. Багдад ему нужен больше, чем утренний намаз, – так убеждал меня предусмотрительный Сафар-паша. Оказав помощь азнаурам, восставшим против царя Симона, султан разъярит «льва Ирана», и полумесяц сочтет удобным вновь засиять над минаретами Багдада…